Крутой вираж…
Шрифт:
В Эрлингтон поезд доставил его к вечеру. На ночь остановился в отеле по старой памяти, а утром был на месте. Его ждали. Начальником оказалась женщина средних лет. Строгого покроя темный костюм и очки делали ее сугубо официальной и недоступной. Но только до тех пор, пока улыбка не коснулась ее губ. Улыбалась она часто и по любому поводу. Виктору она представилась:
— Анна. Наш отдел обрабатывает архивные материалы. При иммиграционном агентстве департамента восточно-европейского направления.
Виктор быстро понял, что основная часть его работы состояла в систематизации материалов на русском языке, которые им откуда-то доставляли целыми мешками. Его роль состояла в отборе материала, который носил военный характер, то есть касался деятельности армии или военной промышленности. Работа не представляла какой либо
Виктор решил отработать тот месяц, о котором просил Билл. Нужно грамотно сформулировать отказ. Через неделю Билл позвонил и поинтересовался, как идёт работа. Виктор дал понять, что его кое-что не устраивает:
— Понимаешь Билл, я привык к живой работе, а здесь сплошная бюрократия. К тому же, по большей части, я мало общаюсь на английском языке, а мне нужна практика. Железо, самолёты и люди мне ближе, чем бумажки.
— Ничего, может, привыкнешь? Деньги тебе платят хорошие. Становись американцем. Мы — американцы за деньги можем и потерпеть.
— Ладно, Билл. Как я и обещал, месяц отработаю. Но лучше, если ты за это время подыщешь другую кандидатуру.
— О'кей, парень, не унывай. Придумаем что-нибудь.
Гл. 18. Покушение
В тот вечер, выходя из подъезда департамента, Виктор впервые увидел ЕГО. Март еще не закончился, были сумерки, а ОН стоял не очень близко. Но что-то заставило Виктора сразу обратить на НЕГО внимание и забеспокоиться.
Он остановился, в нем боролись два чувств — идти прямо к НЕМУ, или убегать. Действительно, было отчего испугаться — в центре Арлингтона стоял ОН — ЗИМ. Черное блестящее чудо автомобилестроения, предназначенное для советских сановников высшего ранга.
Чувство любопытства победило здравый смысл, и он направился к автомобилю. Чтобы его разглядеть, пришлось приблизиться вплотную. Автомобиль оказался Бьюиком модели 48 года. Внешне этот «Бьюик» почти ничем не отличался от ЗИМ'а, так что на расстоянии их различить было практически невозможно. Виктор, почему-то вздохнул с облегчением.
Ночью ему опять приснился ЗИМ. Теперь это был открытый кабриолет белого цвета. Кругом цвели акации и вишни, мягкий весенний ветерок приятно освежал, а он вместе с девушкой сидел в кабриолете, и они целовались. Они ехали на свою свадьбу. Вот только лица девушки Виктор не разглядел и имени не запомнил, хотя твердо знал, что как-то ее называл. Прохожие, глядя на них, выражали восторг, как будто они совершили подвиг, или выдающееся открытие.
Проснулся он в каком-то блаженном настроении, которое мгновенно испортилось, как только он вспомнил о том, что следует собираться на работу. На нелюбимую работу. Такой она сделалась для него с самых первых дней. Сегодня он расстается с ней. Как и договаривались, месяц он отработал. Вчера позвонил Биллу и сказал ему об этом. Тот, как всегда, был немногословен:
— О'кей, каждому — свое. Будут проблемы — звони.
По старой привычке он устроил «отходную» — выставил выпивку, женщинам заказал торт. Посидели, как принято у американцев — строго по времени и по количеству выпивки. Через час после окончания рабочего времени зашел охранник и предложил очистить помещение. На улице сгустились сумерки. На крыльце Виктора слегка качнуло, и он удивился этому обстоятельству. Выпил он всего-то три или четыре рюмки и пьяным себя не чувствовал. По необъяснимой причине, повернул в противоположную от отеля сторону и вскоре обнаружил, что он движется к тому месту, на котором он на прошлой неделе обнаружил ЗИМ — Бьюик.
Автомобиль стоял в том же месте.
Когда до него оставалось метров пять, Виктора неожиданно ослепил мощный пучок
света, заставивший заслонить глаза рукой. В тот же момент почувствовал жесткий удар в левый бок, который вознёс его над стремительно пронесшимся под ним Бьюиком. Через мгновение он увидел своё тело, неподвижно распростертое на тротуаре. Успел отметить, что левый рукав плаща был разорван, а правая нога лишилась туфли. Сам он словно парил над этим телом, постепенно подымаясь всё выше и выше. В какой-то момент его осенило, что лежащее внизу тело-это его собственное тело, и, что он не сможет существовать отдельно от него. Тогда он прекратил воспарение и стал медленно опускаться к нему.Последнее, что отметило его сознание, когда он опустился на землю, было ощущение грязи во рту и нестерпимо острая боль в груди…
Когда Виктор выписался из госпиталя, где он находился до тех пор, пока не срослись его рёбра, в городе уже чувствовалось лето. Улица его встретила ароматом свежестриженного газона и щебетанием ласточек, резвящихся в синем небе. Жизнь продолжалась, и на какие-то мгновения она снизошла к нему, подарив несколько минут ощущения радости общения с миром. В ожидании отца, который обещал за ним заехать, Виктор присел на скамеечку у ворот госпиталя. Отец подъехал на такси, и они вместе с ним, забрав вещи и рассчитавшись со служебной квартирой, отправились на железнодорожный вокзал к поезду, который доставил их в Галифакс.
В тот злополучный вечер Виктора в бессознательном состоянии подобрала полиция. Как полиции удалось узнать номер телефона отца, можно лишь догадываться. Хотя, при желании это сделать было несложно. У Виктора в кармане находилась визитка отеля. С отцом они время от времени общались по телефону. Очевидно, что все телефонные переговоры клиентов в отеле фиксировались.
Виктора не отпускал вопрос: «Что это было? Диверсия или случайный наезд? Хотелось верить в последнее, однако…» Само место и время происшествия: рядом с этой «конторой» и как раз в тот день, когда он уволился. Это могло быть основанием для тех, кто опасался, что вместе с Виктором уйдёт и какая-то важная информация. Хотя, вряд ли. Ни такая уж он фигура в их делах. Да и лишнего любопытства он не проявлял. И потом…Почему-то Биллу он продолжал верить. Если бы его уход для них был так уж нежелателен, Билл сообщил бы ему об этом. Дал бы знать, хотя бы косвенно. До сих пор Виктор не мог его упрекнуть в непорядочности.
И всё же… Билл — это ещё не вся их служба. Что он знает об их делах, по большому счёту? Итак, версия первая: причастность спецслужб вполне возможна, хотя и представляется маловероятной.
Версия вторая — наши (для него по-прежнему всё, что ассоциировалось с Советским Союзом, оставалось «нашим»). Практически, невероятно. Никаких тайн с собой при перелёте он не унёс. Никаким образом не засветился, как враг Родины — не выступал по радио или в прессе. Наказать как изменника? Наказать, чтоб другим было неповадно? Это — да, это возможно. В нашем стиле. Нельзя исключать и того, что от его имени в прессе мог выступить кто-то другой — подстава. В той войне идеологий, которая идёт между Советским Союзом и Западом, используются любые, самые грязные средства. В особенности, западными спецслужбами (про своих он знал мало). Только вот ведь странность какая: почему именно этот Бьюик, похожий на наш ЗИМ? Можно найти десяток любых других способов. Явно, здесь кроется какая-то загадка.
В этих своих рассуждениях он впервые применительно к себе оперировал таким словами как «враг Родины», «изменник». И впервые стал по-настоящему осознавать, что он объективно попадает под такие определения. Никому нет дела до тех мотивов, которыми он руководствовался, когда решился на свой роковой полёт. Все, начиная от его рядовых сослуживцев и заканчивая нашими спецслужбами, оценивают только конечный результат: он — перебежчик.
«Тогда возмездие справедливо? А как считаю я сам? Или мои друзья? Алик, который меня убеждал, что так жить нельзя? Нет, нет и нет! Перебежать — никогда не было моей целью. Мною двигали совсем другие мотивы. Тем не менее, следует признать, что ЭТО вполне могло быть делом рук наших», — Виктор пытался разобраться в своих мыслях. И вновь его мысли возвращались к Бьюику: «А что, если это случайность? Его с кем-то спутали или он кому-то помешал, сам того не предполагая? Какого чёрта он дважды подходил к этому монстру Бьюику?»