Кружева Бессмертия

Уолт прислушался. С Эльзой он общался не так уж и часто, но сейчас готов был поспорить, что девушка сомневается. В чем? В словах козлоголового? В жестокости убогов?

Глюкцифен снисходительно улыбнулся.

— Когда мы пришли в Подземелье, дева, здесь было еще хуже. Не мы установили этот порядок. Может, слышали? «Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут». Или, словами многомудрых теологов из Эквилистонского университета: «Степень мучений в аду адекватна вине грешника».

Козлоголовый только что наизусть процитировал Весть от Грозного Добряка из Книги Книг, что, по утверждениям райтоглорвинов, должно было заставить его язык иссохнуть, а тело обратить в прах. А затем проявил себя как знаток «Суммы знания, что в благости разуму открывает Тварец», многотомного теологического компендиума, который писали семьдесят два представителя различных религий, скрытые друг от друга в запертых комнатах подземного храма. По истечении месяца все семьдесят два жреца представили плоды своих трудов. Это оказалась «Сумма», которая у всех духовников была идентичной. Объявили, что это воля самого Тварца.

По идее, убог не мог читать книгу, несущую в себе Мысль Тварца, чей созидательной сути должна быть противна разрушительная сущность убогов. Хотя, по идее, и Бивас в аспирантуру не должен был поступить. А поступил. И устроил на радостях такой пьяный дебош, что его не то что из аспирантуры — из страны выгнать хотели…

— Смертные не могут отвечать до конца за свои поступки, — решительно заявила Эльза.

— Боюсь, дева, служители Закона и Права с вами не согласятся. — Глюкцифен ухмыльнулся. Сам-то наверняка, как и всякий убог, обожает беззаконие и правонарушения. Интересно, почему руки так и чешутся зарядить Четырехфазку в козлиную морду?

Спокойно, Уолт, спокойно. Помни — козлоголовому убогу тебя убить так же легко, как и моргнуть. Не надо испытывать судьбу. Ты сейчас в лодке, которой правит хмурый тип в лохмотьях, постоянно переспрашивающий: «А вы точно медяки за переправу не забыли взять?» И лодку понапрасну раскачивать не стоит.

— Прошу обратить внимание на чудесный вид справа, — сказал Глюкцифен с видом заправского гида. — Здесь у нас Дорога Благих Намерений. Души грешников мостят тракт своими костьми, вырывая их прямо из тела, и стремятся они поскорее закончить свою работу, желая обрести долгожданное перерождение, но вот беда — Подземелье все расширяется и расширяется, двигаясь все дальше в беспределе Хаоса, и Дорога завершена будет еще не скоро. Но грешники, увы, не знают этого, и надежда, что работа вот-вот завершится, не покидает их повинное сознание…

— …

— Что-что, дева? Извините за плохой слух, но не расслышал я ваших слов.

— Не надо… — тихо попросила Эльза.

Игнасс из своего угла покосился на девушку, наткнулся на свирепый взгляд Уолта и моментально заинтересовался состоянием своих сапог. Гм. Что-то не так. Дознаватель Конклава не должен остерегаться своего подопечного, совсем даже наоборот. Интересно, о чем они с Джетушем говорили, прежде чем забрались в угорра?

— Разве плохо, что свершившие зло несут за это наказание? Разве не должен преступник ответить за преступление, а грешник за грех? Вот тут неподалеку ад насекомых, там души смертных представляют собой, позвольте мне такое сравнение, ульи для разнообразных ядовитых жуков, постоянно их жалящих и кусающих, и вот в этом аду…

Эльза тяжело вздохнула. Ого. Уолту стало не по себе. Радостная и веселая Магистр ар-Тагифаль на глазах превращалась в перепуганную магичку. А это совсем нехорошо, когда рядышком, под самым боком, убоги.

— Эльза. — Наставник оторвался от размышлений и холодно посмотрел на козлоголового. — Успокойся. Немедленно. Думай, где находишься. Уолт, ты тоже.

Уолт и так думал. Глюкцифен — убог. А убоги охотятся за душами смертных. Кто тут смертные? Вот-вот.

Эмоционально неустойчивые и душевно нестабильные самая лакомая добыча для Разрушителей. С ними проще всего, они чуть ли не сами падают в расставленные убогами сети. Кто нужен Архистратигу? Не Уолт. Не Эльза. Только Джетуш. Вряд ли кто-то из слуг Аваддана убьет молодых Магистров. Но заставить продать душу не значит убить.

Уолт имел дело с убогами. Пусть даже и с Младшими. Те безмозглые, но невероятно сильные Твари, были повержены мощью боевой магии, и с той поры у Ракуры имелось меньше причин бояться Разрушителей, чем у Эльзы.

Да. Эльза боялась. Безумно боялась. И ты дурак, Уолт, что до сих пор этого не замечал. Когда ар-Тагифаль уничтожала угорра, она сражалась со странной тварью, а не с убоговской креатурой. Это потом узнала, что за существо убила. И когда Глюкцифен только появился и сообщил, что один из Старших убогов собирается нанять наставника, она еще не поняла, в какой глубокой заднице оказалась тройка Магистров. А сейчас поняла. Полет над Подземельем, красочные виды адских посмертий и страдающих грешников — неподготовленных это, стоит признать, пробирает до самой души.

Уолта, например, наиболее впечатлил ад, где страдала одна-единственная душа. Личный ад, сказал тогда Глюкцифен, проследив за взглядом Магистра. Здесь таких мало, добавил козлоголовый. Но каждый особенный.

В этом личном аду Светлый эльф в рваном рубище закатывал на гору огромный камень. Не просто катил — вся дорога вверх была усеяна острыми шипами, протыкающими голые ступни Высокорожденного, а закатываемая глыба выделяла обжигающий пар. Поднявшись наконец на вершину, эльф остановился, слабая улыбка промелькнула на его лице, однако тут же сменилась гримасой ужаса. Камень покачнулся и покатился вниз, вминая Высокорожденного в себя, ломая кости, разбрызгивая кровь по всему пути вниз. Достигнув подножия, глыба остановилась. Эльф, целый и невредимый, поднялся, посмотрел на камень и как ни в чем не бывало снова начал катить его.

Глюкцифен сказал, что каждый раз в момент «воскрешения» Высокорожденный забывает свой предыдущий путь наверх и твердо знает, что для освобождения из ада ему нужно закатить камень. Но, оказываясь на вершине, эльф вспоминает предыдущие события. Однако уже поздно.

— Что же он такого сделал? — не выдержав, полюбопытствовал Уолт.

— Никогда этим не интересовался, — ответил козлоголовый.

Уолт не знал, почему личный ад Высокорожденного так сильно впечатлил его. Были и более страшные адские места, где души страдали еще сильнее. Но этот путь… Эта надежда в конце, когда путь закончен… И этот ужас, когда он осознавал всю безнадежность своей затеи…

Почему-то Уолт подумал, что жизнь большинства смертных подобна личному аду Светлого.

Итак, Эльза боялась. И, кстати, правильно делала, что боялась. Великий Перводвигатель, рядом — убог! Убог! Отрицание Сотворения, мощь Первоначального Разрушения, символ Хаоса и Беспорядка, носитель Чистого Зла!

Глюкцифен тщательно высморкался в руку, засунул в рот результат своей жизнедеятельности и тщательно прожевал.

Символ Хаоса и Беспорядка, м-да. Маленькая девочка в розовом платьице и то выглядит страшнее. А козлоголовый не казался опасным. Даже когда Уолт рассматривал его Вторыми Глазами, не видел никаких негативных эманаций в декариновой ауре. Но Эльза боялась. Страх — он, сволочь, вещь иррациональная.

Нет, так дело не пойдет. Надо ее отвлечь.

— Послушай, Глюкцифен, — начал Уолт, взмахом руки привлекая внимание убога. — Не мог бы ты рассказать больше о том деле, которое нам предстоит выполнить…

— Напомню, что контракт собираются заключить только с Джегушем Сабиирским, — перебил козлоголовый. — Мне, простому секретарю, неведомо, позволят ли ученикам участвовать в задании.

— Позволят, — нагло заявил Уолт. — Без нас наставник Ирак без рук.

Джетуш бросил на Ракуру короткий взгляд, но промолчал.