Кружным путем

– Не знаю.

– Само собой, не знаешь. Но давай пошевели мозгами. Поднатужься, прикинь. Евреи – они как: ничего себе или вовсе дерьмо?

– Дерьмо, – сдался под нажимом Пол. Ему хотелось, чтобы орнитолог улыбнулся, похлопал его по спине, по-товарищески ободрил. Не терпелось выйти из этого гаража и бежать спасать свою семью.

Удар по шее швырнул его вперед, он врезался лицом в стол, приподнялся и сплюнул кровь.

– Ах ты, Пол, Пол… – укоризненно покачал головой орнитолог, но Пол видел его, как в тумане, потому что у него из глаз текли слезы. – Я тебя удивлю, Пол. Том – он ведь тоже еврей. Ты его сильно обидел. Зачем тебе понадобилось его обижать?

Пол хотел сказать, что не намеревался никого обижать, только старался понравиться. Прежнее ощущение уступило место иссушающей, обжигающей агонии. Он слышал, как тяжелые капли крови падали на стол.

– Постарайся больше никого из нас не обижать. Это мой тебе совет. Как другу. Я-то ладно, спокойный парень. А вот Том… На него вешают больше обвинений в жестоком обращении, чем на всю лос-анджелесскую полицию. Так на чем мы остановились? Кем еще был Майлз Гольдштейн?

Он подал Полу платок и терпеливо ждал, пока тот вытрет с губ кровь.

– Не знаю, – прошептал Пол. – Думаю, что-то вроде наркоторговца.

– Ты ду-ума-аешь? – улыбнулся орнитолог, но совсем не такой улыбкой, какой ждал от него Пол. – И ты совершенно прав. А кто делал для него всю грязную работу? Какие люди служили у него курьерами?

«Я», – подумал Пол, а вслух произнес:

– Позвольте мне позвонить моему адвокату.

– Вот как? Тебе позволить?

– Да.

– Ничего не выйдет.

– Вы так не смеете… Я имею право на звонок. Вы не зачитали мне моих прав.

– На это есть свои причины, Пол.

– Какие?

– У тебя нет никаких прав.

– Что?

– Видишь ли, мы могли бы зачитать тебе твои права, но их у тебя нет. Где ты был во времена Джулиани? [55]

– Я не террорист.

– Нет, Пол, не террорист. Ты контрабандист наркотиков, ходячая утроба, бандероль в жопе. А Гольдштейн просто пасовал мячиком на левом фланге стадиона Че. Ты когда-нибудь слышал, что ФАРК на федеральном уровне признана террористической группировкой? Да-да, так что ты в одном списке с Усамой и Хезболлой. Вот почему мы посылаем в Колумбию крутых спецназовцев и отличную технику. Так что если Гольдштейн работал на террористов, а ты – на Гольдштейна, значит, ты… Постой-ка, Том, кто он в таком случае?

55

Мэр Нью-Йорка во время террористического акта 11 сентября 2001 г.

– Объект применения только что изданных законов о национальной безопасности. Или, как мы выражаемся, долбаный бесправный ублюдок.

– Похоже на то, Пол, – поддакнул орнитолог. – Так что звонить тебе не придется. И адвоката звать – тоже. И трехкратного горячего питания не видать. Тебе отсюда не выбраться, пока мы этого не захотим. Кстати, по поводу твоей дрянной ситуации: как это так получилось, что в кабинет Майлза в Уильямсбурге вы вошли вдвоем, а вышел ты один?

* * *

Его поместили в камеру, которую и камерой-то назвать было нельзя.

В ней не было ни туалета, ни раковины. И в отличие от комнаты в Колумбии никакой кровати. Лишь окруженное голыми стенами пустое пространство и нечто похожее на только что установленную металлическую дверь.

Когда он вздумал прилечь – а спать хотелось отчаянно, – пришлось устраиваться прямо на цементном полу.

Он перевернулся на спину и уставился на единственную зарешеченную лампочку, которую, похоже, не собирались выключать. Она была забрана металлической сеткой, чтобы никто не разбил колбу и не использовал осколок в качестве оружия. Даже против самого себя. Под здешним надзором не могло случиться никаких самоубийств.

Прежде чем привести сюда, Пола засыпали вопросами. На большинство из них он постарался ответить. В основном объяснял, что произошло. В каком безвыходном положении он оказался, когда пришлось выбирать: либо бросить семью на произвол судьбы, либо нарушить шесть федеральных законов о наркотиках.

Он так и не понял, поверили ему или нет.

Много спрашивали о Майлзе и время от времени сбивали с толку не относящимися к делу вопросами: «В какую школу ты ходил? Чем занимается актуарий? Где работает Джоанна?»

Каждый раз, когда Пол произносил имя жены, он ощущал в груди тупую боль. Все, что он делал, было сделано ради того, чтобы спасти семью. Двух самых любимых людей. Но он нисколько не приблизился к цели. Наоборот, отдалился. Словно тащил Джоанну и Джоэль вверх по обрыву, а веревка скользила в ладонях, и они опускались все ниже и ниже.

* * *

Через несколько часов орнитолог снова пришел за ним в камеру.

А Том куда-то делся.

– Знаешь, что меня по-настоящему расстраивает? – начал допрос орнитолог и затянулся «Винстоном». Он втягивал дым, пока на лбу не стала подрагивать жилка, и только после этого выдохнул сизые клубы никотина.

– Нет, – отозвался Пол.

– И не ломай голову. Это был риторический вопрос. Я проверял, как ты усвоил правила допроса в АКН. Твой ответ мне не нужен. Меня расстраивает вот что – можно сказать, удар под самый дых: я целых полтора года разрабатывал этого козла, а он возьми и подохни. Тяжелый случай прерванного коитуса. У меня яйца посинели и стали размером с грейпфруты. Представляешь, какие ощущения?

На этот раз Пол промолчал.

– Не из лучших. Уверяю тебя, совершенно хреновые. Чего я, в самом деле, добился? Налетался на халяву в самолетах, а ведь мне необходимо чем-то отчитаться в конторе. Веришь? Все эти утомительные перелеты в Боготу, на экране вечно «Брюс Всемогущий», а рядом такие мешки с дерьмом, как ты. Если подфартит, на Рождество придется тащиться в Сан-Хосе. А я так и чувствую, что подфартит. Такой уж я везучий – полтора года работы, и с чем я остался? С тобой! Последним вагончиком в экспрессе Майлза.

Полу объяснили, что он оказался последним из череды многих наркокурьеров. Орнитолог терпеливо следил за денежными потоками. От Гольдштейна в Колумбию и обратно. Трудился, трудился, и вдруг…

– Так что произошло в его доме, Пол? Не поделили деньги? Не договорились об условиях?

– Я же вам рассказывал, – ответил Пол. – Он застрелился.

– Что ж, может быть. Только я почему-то не склонен тебе верить. Тебе не повезло – ты оказался крайним. Скажи, хреново? Пойми, я ведь тоже должен получить свою законную долю. И эта доля, дружок, – ты. Так говоришь, застрелился? Может быть. А может быть, и нет. Честно говоря, мне наплевать.

– Я вам много раз повторял, что нас похитили. Майлз сговорился с шофером и няней… Галиной. Она подменила детей, и когда мы приехали к ней…

Пол запнулся. Его рассказ даже ему самому показался неправдоподобным. И орнитолог тоже не спешил верить во всякие россказни, которые выставляли подозреваемого невинной жертвой, – закуривал очередную сигарету и смотрел в пространство.

Но Пол замолчал не только поэтому.

Стол перед ним был изрезан перочинным ножом. Всякая ерунда – несколько ругательств, скабрезные рисунки и рассеченное надвое сердце.