Крылатая гвардия

Кулик тут же сообщил:

– Бензозаправщик с горючим вышел. Командир прилетит завтра. Летчики двух эскадрилий полка уже участвуют в боях.

Последнее известие - как наказание: товарищи дерутся, а мы здесь разделываем баранью тушу. На вопрос, почему так долго не прилетал По-2, Кулик рассказал все подробности...

– Мы вылетели на следующее утро после приземления Игнатова с лидером. Но нас атаковала пара Ме-109. Дело было над лесом, высота метров пятьдесят. Фашисты торопились нас расстрелять, раза три-четыре открывали огонь, но всякий раз удавалось уйти из-под его трасс. Немцы не отставали, и тогда нам пришлось сесть на опушке леса, рядом с полем. Так "мессера" потеряли нас из виду.

Сами-то мы невредимы, но одна стойка шасси не выдержала. Повреждение незначительное, однако ремонт подручным инструментом и подготовка площадки для взлета заняли около полутора суток. После такого доморощенного ремонта на самолете с шасси, привязанным веревками и скрепленным палками, летчик все-таки взлетел.

Прошли еще сутки, и появился наш бензозаправщик, а чуть позже прибыл и командир эскадрильи.

17 марта мы благополучно приземлились на фронтовой аэродром Уразово. Долгий путь к передовой завершен. Предстояло главное - сражаться с фашистами. Это будет очень трудно. Я знал. И потому, еще не встретившись с врагом, настраивал себя на нужную волну: легких побед не бывает, война идет почти два года, конца ей не видно, готовься ко всем превратностям фронтового лихолетья.

Этот боевой настрой, без излишней переоценки сил и возможностей, но пронизанный несокрушимой верой дождаться дня Победы, я пронес до последнего своего воздушного боя.

Полк в боях

Командный пункт нашей части находился на окраине аэродрома в обычной фронтовой землянке. Встретил нас здесь заместитель командира полка по политической части майор И. Л. Мельников:

– Поздравляю вас, мои боевые друзья, с прибытием на фронт! Вы рвались к настоящему делу, и вот наконец ваше желание осуществилось. Садитесь, располагайтесь. Побеседуем с вами.

Разговор пошел о работе полка. Замполит только что прилетел из района боевых действий.

– Нагрузка на летчиков двух эскадрилий была огромной - с рассвета до темноты они находились в воздухе, дрались с противником. А превосходство его довольно ощутимо, удары бомбардировочной авиации наши наземные войска испытывают постоянно.

Шабанов, не удержавшись, спросил:

– А когда в бой, комиссар?..

– Закисать на аэродроме не придется. Ознакомитесь с районом боевых действий - и пойдете на боевое задание,- Николай Андреевич мягко улыбнулся, его озабоченные глаза посветлели: - Открыл счет сбитых фашистских стервятников лейтенант Гладких, а младший лейтенант Михаил Пахомов за эти дни уничтожил три вражеские машины! Одна - на счету Мубаракгаина.

– Да, пока мы торчали в Россоши, ребята сбивали фашистов,- огорченно подытожил Пантелеев.

– Работы хватит и вам,- пообещал замполит и продолжал: - Полку с основными силами приказано оставаться в Уразово и вести боевые действия отсюда, а перелопан команда будет находиться в Великом Бурлуке.

16 марта наши войска оставили Харьков. Горько сознавать, но должен вам сообщить, что в бою под Харьковом пал смертью храбрых командир эскадрильи лейтенант Михаил Гладких... Деритесь, ребята, так, чтобы жизнь каждого из вас дорого обходилась противнику.

Замполит дал указание ознакомиться с обстановкой, изучить расположение линии фронта и завтра быть готовыми идти в бой.

Нас взволновало сообщение Мельникова: Харьков опять оставлен.

"Да что же это такое, что за сила у врага?
– думал я.- Гибель Гладких это серьезная потеря. Он второй человек - после командира полка - с боевым опытом. Фрица на "ура", видимо, не возьмешь. Нужно еще и мастерство, умение... А что делать, если его не имеешь? Ответ один: учиться в боях, другого выхода нет".

19 марта я должен был выполнить свой первый боевой вылет. К этому времени летчики полка возвратились в Уразово, но в живых уже не было Мочалова, Пахомова, Мубаракшина...

И вот наша эскадрилья идет на первое боевое задание. Я в паре с Любенюком. И сразу же такая неприятность: не убирается шасси!

Игнатов запрашивает по радио:

– Кто не убрал шасси? Докладываю, что это на моей машине. Командир эскадрильи приказывает:

– Идите на точку.

Но возвращаться мне очень не хочется...

– Разрешите идти с выпущенным? В моих наушниках металлический треск и гневный приказ командира:

– Евстигнеев, немедленно домой! Упавшим голосом докладываю:

– Вас понял... Выполняю...

Я знаю, что Игнатов прав, что лететь с выпущенной стойкой шасси нельзя: чуть побольше скорость - и ее щиток сорвет встречным потоком воздуха... А скорость будет высокой, если даже и не произойдет встречи с истребителями или бомбардировщиками противника.

"Это же надо, - думаю я удрученно, - первый боевой вылет, и такое невезение..." После посадки сразу же бегу на КП полка:

– Товарищ командир, машина неисправна. Дайте какую-нибудь. Я догоню группу!

– Успокойтесь, Евстигнеев. Эскадрилью вы уже не догоните. Понимаю ваше состояние и приветствую желание быть с товарищами там,- Солдатенко неопределенно махнул рукой на запад и вверх.- А сейчас идите и займитесь вместе с механиком устранением неисправности на самолете.

– Товарищ командир, там же эскадрилья...

– Она справится с задачей,- не дослушал меня командир.- Выполняйте приказание. О результатах работы доложите мне.

Техники уже поставили машину на козелки - она приподнята так, что колеса шасси не касаются земли. Я сажусь в кабину, запускаю мотор, ставлю кран на уборку - стойка не убирается. Техники находят неисправность, и Ла-5 после дозаправки горючим готов к полету. Я снова бегу на КП и прошу разрешения на вылет, чтобы проверить работу механизма шасси в воздухе.

Командир полка внимательно посмотрел на меня:

– Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите за воздухом: в районе аэродрома часто появляются "сто девятые", гляди, чтоб не склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный...

Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами впечатлениям и рассказам нет конца.

Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое боевое задание, где все могло быть, все могло случиться...

Бирмчане - Пантелеев и Шабанов,- стараясь успокоить меня, говорят, что ничего особенного они не видели - простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу и безутешен.