Крылов
Шрифт:
Но налаживавшийся было быт семьи, установившиеся знакомства вновь были порушены.
То ли в самом деле, как говорил глава семьи, «Севастополь не самый удачный пункт для укрепления связей торгово-импортной конторы», то ли принятые на себя дела этой конторы не подходили по содержанию характеру ее руководителя, как бы там ни было, а через год после приезда на Черное море, в июле 1875 года, Крыловы обосновываются на другом море — Балтийском. Постоянным местом пребывания конторы и проживания семьи Николай Александрович избрал Ригу.
Алексей определен в третий класс частного немецкого
Менее темпераментные рижские соученики пошли на сближение с Алексеем иначе, чем марсельские. Во-первых, рижане знали, где расположен славный город Симбирск, и потому не стали проверять новенького на крепость духа и мускул. Во-вторых, они вообще, кажется, предпочитали выяснять отношения не кулаками, а товарищеским обменом знаний.
Арифметика, алгебра, геометрия давались Алексею довольно свободно, некоторые затруднения у него бывали с латынью. Тут-то и «был заключен, — по признанию Крылова, — с одним немчиком «меновой торг»: Крылов подтягивал некоего Котковица в точных науках, а тот Крылова — по латыни. Но вообще-то к латыни у него не лежало сердце.
В апреле 1877 года началась война между Турцией и Россией.
Там, недалеко от Севастополя, где Алексею впервые подумалось о море как о необъятном месте приложения сил в будущем, разгорались морские баталии. Силы явно были на стороне Турции — ведь после Крымской войны Россия не имела флота на Черном море, а сообщения с театра военных действий, доходившие до рижских мальчишек, говорили об обратном: то один турецкий фрегат выходил из строя, то другой…
Разговоры об этом не умолкали ни на улице, ни даже во время занятий в училище. Доверительно сообщали о появлении на Черном море русских громовержцев.
Кто же эти громовержцы, наносившие удары по турецкой армаде не только у своих берегов, но и на Константинопольском рейде? Каким оружием они владели, что наводили страх и панику на противника, имеющего подавляющее превосходство в количестве корабельных вымпелов?
Их было совсем мало, но дерзки и отважны их дела и подвиги.
Капитан 2-го ранга Бутаков на небольшом паробриге победил и взял в полон турецкий флагманский фрегат.
Лейтенанты Дубасов и Шестаков во главе маленьких экипажей катеров шли на приступ турецких корветов и поражали их новым оружием — минами.
Воображение мальчишек восхищал капитан-лейтенант Степан Осипович Макаров. Воистину, он-то, напоминая но газетным сообщениям былинного богатыря, был первым среди громовержцев.
Идея внезапного боя, которую предложил командованию капитан-лейтенант Макаров, была как нова, так и проста. Быстроходный коммерческий пароход «Великий князь Константин» по Макаровскому проекту переоборудовали в крейсер. На его борт поднимались заранее снабженные шестовыми минами катера «Минер», «Чесма», «Наварин», «Синоп».
Вынесенные крейсером к району атаки, эти катера и завершали боевые операции.
Ночью 12 августа 1877 года катера «Наварин» и «Синоп», спущенные с Макаровского крейсера, нанесли такой урон турецкому
броненосцу «Ассара Шевкет», что он не принимал больше участия в военных действиях.В этой атмосфере всеобщего восхищения подвигами русских смельчаков Алексей Крылов окончательно решил, что станет моряком.
Да и пришла пора решить. Ему исполнилось 14 лет. Немало, чтобы сказать самому себе и другим, кто ты и зачем ты.
Это был крепкий, высокий, в отца, юноша. В нем вместе с серьезностью и сосредоточенностью удивительно цельно уживался незатухающий огонек озорства, безудержной лихости.
«Экий, право, мин херц Меншиков у нас вымахивает», — с потаенной гордостью думал Николай Александрович, глядя на сына.
«Какова-то судьба у Алешеньки?» — тревожилась Софья Викторовна, как всякая мать, мечтавшая о какой-то неведомой карьере сына. С сердечным трепетом она услышала вскоре, что сын избрал сам для себя:
— Ты сам любишь море, — говорил Алексей отцу на семейном совете, — не хочу я зубрить никому не нужные латынь и греческий, отдай меня в Морское училище.
— Я надеялась, что ты остановишься на поприще более умственном, извини, — не преминула заметить ученая тетка.
— Милая тетушка, — не задумываясь, ответил нисколько не уязвленный племянник, — ума миру не занимать, ему нужна отвага и мужество.
— Браво, племянничек…
Николай Александрович знал сына: то, о чем Алексей 24 только что заявил, не просто просьба, а обдуманное решение, поэтому, не затягивая обсуждение, он сказал:
— Значит, в Петербург?.. Хорошо, там сейчас много наших, да и сам я, признаться, о столице всерьез подумываю. Хорошо, Алексей.
Исполнение решений Крыловы никогда не затягивали: в сентябре 1877 года Алексей Крылов был принят в приготовительный пансион, существовавший при Морском училище радением отставного лейтенанта Д.В. Перского.
Глава вторая
«Наши» — это теплостановцы, проживавшие в Петербурге, — встретили Алексея тепло и радушно, как близкого и милого сердцу родственника.
Непривычная казенная обстановка в пансионе, где, по выражению Крылова, «как в больнице», на кроватях висели бирки с фамилиями, где среди временных жильцов царил дух враждебности из-за предстоящей борьбы за место в училище, неизбежное при этом наушничество и подсиживание, какой-то полувоенный распорядок, внедряемый Перским из желания поставить пансион на полный кошт при Морском училище, — все это не могло не сказываться на душевном настроении юноши, выросшего в атмосфере свободного волеизъявления.
Тем ценнее для него была приветливость, родственное отношение со стороны теплостановцев — Рафаила Михайловича и Екатерины Васильевны Сеченовых, их дочери Натальи Рафаиловны, сестер Сеченовых — Анны Михайловны и Серафимы Михайловны да и самого известного физиолога, возвратившегося в Петербург после пятилетнего сотрудничества в Новороссийском университете.
«По субботам вечером, — вспоминал профессор Б.И. Житков в очерке «Иван Михайлович Сеченов в жизни», — собирались у нас, по воскресеньям — у Анны Михайловны. Иван Михайлович любил играть в карты — в «верю — не верю». Пели песни».