Крылья беркута

— Не спишь? Вставай, Ирина приехала.

Надя ничего не ответила.

— Вставай, Надюшка, позвать могут, да и самой нехорошо, человек столько времени дома не был... Приветить должно как следует.

Надя поднялась, стала одеваться.

— Батюшки, — ужаснулась Анна, — лицо-то какое заплаканное, опухло все. Скорее умой, а то увидит Ирина Ивановна...

— А, пускай видит.

— Так неловко же! Да и не стоит свои слезы чужим людям казать.

— Мне все равно. Без нее было горько, и с ней не станет лучше. Плеснула бы керосина — и спичку...

— Окстись ты, головушка бесшабашная! — запричитала Анна. — Ну, а как, не дай бог, услышат? Собирайся живей, а я побегу.

Анна вбежала в прихожую в тот момент, когда туда входили Стрюков, Ирина и незнакомый военный в серой солдатской шинели и шапке. За ними, держась на почтительном расстоянии, Василий нес чемоданы и вещевой мешок.

— Цветочек ты мой лазоревый, ждали мы, заждались и ждать устали, — запричитала бабушка Анна и кинулась обнимать гостью.

На губах Ирины появилось подобие улыбки.

— Жива, старая?

— Все бог терпит. Топчусь, пока ноги носят...

Не дослушав, Ирина обратилась к отцу:

— Папа, знакомься, поручик Обручев, — кивком она указала на человека в шинели. — Григорию Ивановичу негде остановиться, и я пригласила его к нам.

— Так о чем же речь! — с готовностью воскликнул Стрюков и широко раскрылил руки, словно намереваясь в порыве радости заключить гостя в свои могучие объятия. — Милости просим! Оставайтесь у нас, хорошим людям всегда рады. И места хватит. Анна, иди-ка наверх, комнату отопри. Ту, угловую.

И приготовь, чтоб там было все как следует.

— Благодарю вас. — Обручев чуть заметно поклонился и по-военному прищелкнул каблуками.

— А у меня там открыто? — спросила Ирина.

— А как же?! Все готово. Я и открыла и свет зажгла. Печку каждый день топим, — сказала бабушка Анна и заторопилась по лестнице наверх.

— Тот чемодан ко мне, — приказала Ирина Василию, молча стоявшему посреди комнаты. — А это оставь. — Она указала на второй чемодан и вещевой мешок и, чуть улыбнувшись спутнику, добавила: — Располагайтесь. Я скоро.

Ирина и Василий вышли.

В глубине души Стрюков был не особенно доволен появлением в доме постороннего, да еще в такой радостный момент.

Плохо, когда перед тобой незнакомый человек, ничего о нем не знаешь, а должен завести разговор, и стоишь, словно чучело огородное, соображаешь, с какого боку подступить и о чем спросить, чтоб не выглядеть профаном, а то и вовсе круглым дураком.

Ступая на носки, чтобы не нашуметь, в прихожую возвратился Василий. Чуть помедлив у входной двери, он несмело спросил:

— А извозчика как?

— Извозчика? — не сразу сообразил Стрюков. — Ах, да, извозчика! Отпускай.

Стрюков вытащил из бокового кармана пиджака перехваченный резинкой бумажник, не глядя, выхватил несколько новеньких хрустящих бумажек и подал Василию.

— На вот, заплати и отпусти.

Василий взглянул на деньги, бросил ошалелый взгляд на Стрюкова, беззвучно шевельнул губами и, ступая так осторожно, будто шел не по паркетному полу, а по хрупкому настилу из стекла, тихонько удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь.

— Что же мы тут стоим, словно сироты?! Пройдемте в гостиную. Прошу! — широким жестом указывая на дверь, пригласил Стрюков гостя. — Присаживайтесь.

— Извините, я в таком виде, что даже неловко. Дорогой набралось столько грязи...

— Ничего, диван кожаный, к нему никакая грязь не пристанет. Значит, поездом прибыли?

— Поездом, — Обручев усмехнулся. — Если можно так назвать состав из скотских вагонов. Путешествие — все двадцать четыре удовольствия.

Стрюков напрягал память, стараясь вспомнить имя-отчество гостя, но, поняв, что старания напрасны, решил спросить.

— Григорий Иванович, — охотно ответил Обручев.

Стрюков поблагодарил. Помолчал.

Гость тоже не спешил завязывать беседу.

— Так вы, значит, Григорий Иванович, как я понял, вместе с Ириной Ивановной из самого Питера?

— Да, из Питера, — без особой охоты ответил Обручев.

— Стало быть, ехали через Москву?

— Москву не объехать.

— Что верно, то верно. Все дороги, можно сказать, идут через нее. Знаю. Поездил. Ну и как там теперь? В Москве? В Петрограде?

— Да так... А что вы, собственно, имеете в виду?

Стрюков немного растерялся — он ничего определенного не имел в виду и задал вопрос, лишь бы не молчать.

— Так теперь у всех одно на уме. Насчет власти. О чем же еще говорить?

— Конечно, — согласился Обручев. — Совдепы! — одним словом ответил он на сложный вопрос хозяина.

— Сов-депы. Так-с, — Стрюков помолчал, что-то обдумывая, затем испытующе взглянул на собеседника. — И как же вы на этот счет думаете — накрепко? Разговоры какие там?

— Да как вам сказать, разговоры всякие, — неопределенно ответил Обручев, и по его тону Стрюков понял: хотя тот, возможно, и знает что-нибудь важное и значительное, но избегает откровенного разговора с неизвестным человеком. Может быть, так и надо... Он решил не приставать к гостю с расспросами. Да, пожалуй, Ирина знает не меньше, и нагляделась всего и наслушалась. Надо думать, она разбирается во всем не хуже этого...

— Доверенные люди, — вдруг заговорил Обручев, — я хочу сказать, люди, хорошо осведомленные и понимающие сущность создавшейся ситуации, — поправился он, — склонны считать, что положение в стране весьма напряженное. Так сказать, живем на острие ножа.

— Ну, что вы, Григорий Иванович, уж будто?! — нерешительно попытался возразить Стрюков.

— Вы спросили, Иван Никитич, я ответил откровенно. Как своему человеку. А как отнесетесь к моим словам вы — это ваше личное дело.

— А вы, извините за нескромный вопрос, не здешний?

— Нет, не здешний, — коротко ответил Обручев и добавил: — Дальние родственники по линии матушки проживают в вашем краю. Но далековато отсюда. В станице Красногорской. Должно быть, слышали?

— Знаю. Бывал. Преогромная станица и богатейшая, — сказал Стрюков таким тоном, словно эти достоинства станицы Красногорской относились к заслугам поручика.

— Не имею ни малейшего представления. Я был там всего один раз, и то в раннем детстве. В памяти остались только вкусные блины, какими меня угощали ежедневно, и купанье в Урале. Да еще рыбалка. Я, знаете, тогда впервые в своей жизни поймал рыбу на удочку.