Крылья черного ворона

Только Хейке на короткое время проснулся. Его обостренные чувства впитывали в себя атмосферу долины. Тягостная, влажная немота леса, журчание бегущего среди камней ручья, гнетущая тишина, порождающая напрасные надежды, чьи-то жалобные вздохи…

И на фоне всего этого — неизвестно откуда взявшееся беспокойство.

Хейке перевернулся на другой бок. Его рука инстинктивно сжала корень мандрагоры. И в сознании его стали вырисовываться обрывки мыслей: «Я должен увести их отсюда, как можно скорее. Я слишком молод и неопытен. Что я могу противопоставить этому?

Петер и Мира…

Нужно спешить! Они оба в опасности, каждый по-своему. Самый сильный из всех — это я. Увести их в лес. Сейчас же…»

Сон снова навалился на него, и он едва ли понял, что некоторое время бодрствовал.

7

Хейке проснулся раньше Петера.

Тихо, чтобы не разбудить товарища, он встал и вышел во двор. Белые стены трактира купались в солнечных лучах. На площади было пусто, вокруг колодца лежали опавшие листья, последние цветы пестрели на балконе дома, стоявшего на противоположной стороне. Возле этого нарядного дома был небольшой, мощеный камнем дворик, с красивыми мозаичными узорами. Хейке подумал, не здесь ли живут знатные дамы, которых он видел накануне. Но нет, те приезжали в карете.

Это была красивая деревушка, но очень, очень старая.

Пройдя дальше по площади, он вышел на небольшую балюстраду, расположенную между двумя соседними домами. Оттуда открывался вид на луга и речку.

На лугу паслись две лошади.

День обещал быть жарким, и туман, поднимавшийся от прохладной земли, нависал над лугами, окутывая весь пейзаж зеленовато-серой, мягкой дымкой.

Утреннее тепло быстро переходило во влажную духоту. В этом последнем, жарком дыхании лета не чувствовалось близости коварных осенних холодов.

На противоположной стороне долины возвышалась мощная скала. И Хейке оставалось только гадать, что находится там, за этой скалой. Возможно, ничего. Над скалой кружили два одиноких, голодных ворона, высматривая в долине добычу.

К нему незаметно подошел трактирщик Жено и стал рядом с ним.

— Красивые животные, — сказал Хейке, указывая на лошадей. — Они совсем не похожи на местных лошадей.

— Они принадлежали двум французским дворянам. Вам придется взять лошадей с собой, если вы покинете Штрегешти. У нас в конюшне нет для них места, да и кормов маловато. Они не переживут здесь зиму.

Хейке обратил внимание на то, что он сказал: « Есливы покинете…» Но у него не было желания придираться к словам. Хейке понимал, что Жено приходилось быть осторожным в словах.

И он спросил — возможно, слишком прямолинейно:

— Почему же французы не забрали лошадей с собой?

Немного помедлив, Жено многозначительно произнес:

— Они исчезли.

Хейке понял, что тот имеет в виду французов, но притворился непонимающим.

— И много тут исчезло… лошадей?

— Да, — коротко ответил Жено. В этом диалоге оба говорили невпопад, но при этом хорошо понимали друг друга.

— В лесу?

— Возможно.

Уклончивость ответа Жено свидетельствовала о какой-то недосказанности. И Хейке сказал уже более определенно:

— Мои друзья еще спят. Мне хотелось немного прогуляться перед завтраком. Здесь есть какие-нибудь достопримечательности?

Взгляд Жено тут же обратился к скале.

— Может быть, церковь? — неохотно произнес он.

О чем пытался этот человек рассказать Хейке? Юноша никак не мог понять это.

— У тебя есть время, чтобы сходить туда? — спросил он.

Кивнув в сторону постоялого двора, Жено сказал:

— Не сейчас, чуть позже. Я зайду за тобой.

— Прекрасно.

Они расстались, Хейке пошел дальше. Деревня была небольшой. На площади стояло только два-три приличных дома, остальные же строения представляли собой маленькие, жалкие лачуги, теснившиеся по обеим сторонам неописуемо грязной, зловонной улицы. Женщины в траурных вуалях, вытряхивающие на пороге перины, исчезали в своих домах, едва завидев Хейке, а потом стояли у окон и тайком разглядывали его.

Единственными мужчинами, которых он видел, были Жено и четверо сидевших за столом. Все они были пожилыми и не слишком привлекательными. Некоторые из них были просто отталкивающими на вид. Хотя Жено таким не был.

«В этой деревне много вдов», — подумал он.

Церковь была совсем рядом. Очень маленькая и, как ему показалось, православная. Он рассматривал ее снаружи; будучи одним из «меченных» рода Людей Льда, он не испытывал желания переступать порог церкви. Именно это обстоятельство вызывало дома, в Планине, множество конфликтов, но в конце концов Елена и Милан пошли на компромисс: Хейке показывался в церкви дважды в год — и точка.

Так что, если он уж очень этого хотел, он мог войти в церковь. Но для него это было большим испытанием.

Глядя со стороны на церковь, он не нашел в ней ничего примечательного. Потом направился на кладбище, огороженное высокой железной оградой.

Кладбище было старинным, но кое-где виднелись свежие могилы. Толстые виноградные корни и стебли обвивали надгробные плиты, покрывая их сплошной буро-зеленой массой. Некоторые надгробные плиты стояли вертикально, и к удивлению Хейке, надписи на них — то, что он смог различить — были сделаны с помощью какого-то неизвестного ему алфавита.

В остальном же кладбище было ничем не примечательным.

Он снова увидел рядом с собой Жено — тот неслышно подошел к нему, мягко ступая по опавшей листве.

Лицо трактирщика было взволнованным.

— Ну, что, пойдем в церковь? — спросил он.

Кровь Людей Льда в Хейке воспротивилась этому. Но это было важно, поэтому Хейке кивнул и вошел вместе с Жено в небольшую молельню.

Жено тихо помолился перед распятым на кресте Христом. Хейке никогда раньше не видел такого ветхого распятия. Почти все краски были стерты, и само дерево было исцарапанным и залосненным от прикосновения тысяч рук.

И, увидев, с какой силой рука Жено сжимает крест, он понял, что долгие годы, а может быть, и столетия здесь происходит одно и то же. Похоже, церковь была единственным убежищем для несчастных жителей деревни. Хейке было жаль их, хотя он ничего и не знал о том, что пережил Ив.

— Здесь мы в безопасности, — прошептал Жено, испуганно глядя на него. — Что ты хотел узнать?

— Многое! И прежде всего — о тех пропавших людях. Где они теперь?

— Разве мы можем знать, где находится тот, кто исчез?