Крым

На Лемехова смотрели васильковые глаза Верхоустина, и Лемехов вдруг подумал, что все это время ему хотелось заглянуть в глубину этих колдовских васильков.

– Я заметил, как вы провожали взглядом скользящую лодку. Казалось, что ваш взгляд сообщает ей движение. Это походило на телекинез. Вы способны перемещать зрачками тысячи тонн. – Лемехов благодушно улыбался, шутил, но сам старался понять, какая сила исходит из этих глаз, синева которых напоминала небо в мартовских березах. – Может быть, вас пригласить для участия в каком-нибудь оборонном проекте? Скоро будем сдавать вторую, подобную лодку. «Казанскую Божью Матерь».

– Поверьте, лодку построят и спустят на воду без меня. Обойдутся. А вот без вас не обойдутся. – Лицо Верхоустина оставалось таким же бледным, и только губы стали розовей от выпитого красного вина. – Вы руководили строительством лодки, а по существу, руководили государством. Тысячи заводов, которыми вы управляли. Лаборатории и научные центры, где вы встречались с интеллектуалами. Армия рабочих и инженеров, которых нужно было готовить и направлять в дело. Города, регионы, железные дороги, порты – вся инфраструктура страны, замкнутая на эту громадную верфь. Идеология оружия, без которой невозможен осмысленный труд. Финансовая политика, без которой невозможно перевооружение. Внешняя политика, исчисляемая количеством лодок и стратегических ракет. Внутренняя политика – непрерывные схватки с пацифистами, либералами-западниками, коррупционерами, врагами модернизации. Управляя строительством лодки, вы управляли Россией. В сущности, вы исполняли президентскую роль.

– Вы заблуждаетесь. Я исполнял поручение президента. Я тот, кто выполняет задание президента.

– В обычных условиях это было бы так. Но сейчас, когда задвигались тектонические платформы, когда вновь приблизилась катастрофа, вы выполняете поручение Государства Российского. Поручение русской истории. Лодка, которую вы спустили на воду, освящена именем «Державной Божьей Матери». Я помню, как вы молились перед этой иконой в храме. Как молились на нее здесь, на верфи.

– Это слишком пафосно. Я чиновник правительства и не мыслю подобными категориями.

– Вам и не нужно ими мыслить. За вас мыслит сама история. Лодки, которые вы строите, – «Державная», «Казанская», «Владимирская», «Тихвинская» – это иконы русской цивилизации. В океанской пучине, во тьме морской, они сберегают Россию. Делают русское оружие святым. Лодки, носящие имена православных икон, и их экипажи – это подводные монастыри, где совершается молитва, сберегающая Россию. Вам Провидение поручило мессианскую работу по спасению Государства Российского.

Верхоустин смотрел ясно и ликующе, как прозорливец, которому было дано откровение. Лемехов изумлялся тому, что он, технократ, виртуозный политик, осторожный прагматик, слушает эти безумные речи. Они находят в нем отклик. В каких-то безымянных, спрятанных от мира глубинах, в которые он сам почти никогда не заглядывал. Которые раскрывались иногда на грани яви и сна, за секунду до того, как ему погрузиться в туманные сновидения. Верхоустин своим магическим взглядом проникал в эти глубины, извлекал из них притаившиеся сновидения, и они наяву казались сладкими бредами.

– Все это поэзия. Пушкина, Лермонтова или Блока, не знаю. – Лемехов, испытав мгновение слабости, избавился от гипнотического волшебства. – Единственное, что мне сейчас нужно, – это удача. Все остальное для выполнения президентского задания у меня есть.

– Вам будет сопутствовать удача, потому что вас выбрало русское время, – произнес Верхоустин. – Вы заложник русского времени. Вам покровительствует «Державная».

– Может быть, вы принесете мне удачу? – усмехнулся Лемехов, уже не принимая слова Верхоустина всерьез, а лишь забавляясь ими. – Я лечу на испытание баллистической ракеты, предназначенной для «Державной». Может, вы своим колдовским взглядом извлечете ракету из моря, проведете по баллистической кривой и опустите на Камчатке? Предшествующие испытания были неудачны, и стоит под вопросом сам проект ракеты. А это трагедия. Лодка без ракеты – не оружие, а обычный батискаф. Помогите взлететь ракете, – насмешливо произнес Лемехов.

– Я постараюсь, – спокойно, не замечая насмешки, ответил Верхоустин.

* * *

Через два дня они стояли на палубе эсминца, который вышел в море, в район полигонных стрельб. На палубе столпились конструкторы и творцы ракеты. Директора головных предприятий, создававших ее основные узлы. Ученые-баллистики и специалисты по твердому топливу. Адмиралы и офицеры флота, в нетерпении ожидавшие новое оружие. Испытатели, установившие на корабле системы слежения и контроля.

Лемехов в штормовке, отороченной волчьим мехом, вдыхал сочный морской воздух, смешанный с запахом солярки. На серой стальной стенке, в помощь сигнальщику, черной краской были начертаны силуэты американских самолетов, контуры эсминцев, фрегатов и крейсеров. Море было серым, в тревожных волнах, на которых внезапно загоралось злое полярное солнце. На горизонте туманились корабли охранения, оцепившие район испытаний. Стрекотал вертолет, облетавший эсминец. В туманах, в лучах, в переливах метались чайки. И где-то в глубине притаилась лодка. В шахте была готова к пуску ракета. Уникальная, сверхскоростная, способная стремительно преодолевать начальный отрезок траектории, уязвимый для противоракетных систем противника. Начиненная кассетой термоядерных зарядов, которые, приближаясь к континенту врага, рассыпались веером. Маневрировали, окружали себя облаком помех. Ускользали от ракет-перехватчиков, накрывая своим гибельным ударом огромные пространства чужой территории.

Ракета шла трудно. Ей сопутствовали неудачи. Пуски кончались авариями. Ракета взрывалась тут же, над морем. Или сходила с траектории и не достигала цели. Или вовсе не выходила из шахты. Гигантские коллективы лихорадило. Панически искали виновных. Премьер-министр грозил отстранить от работы Генерального конструктора или закрыть проект. Президент при встречах с Лемеховым глухим голосом спрашивал, соответствует ли Генеральный конструктор занимаемой должности.

Теперь, на палубе эсминца, Лемехов слушал Генерального конструктора, одетого в грубую брезентовую робу, из которой торчала худая голая шея, какая бывает у общипанной курицы. Его губы были покрыты фиолетовыми пятнами, будто он их искусал. На изможденном лице торчал большой крючковатый нос, напоминавший экзотический клюв. В темных кругах, глубоко утонувшие, тревожно блестели глаза. В них была мука бессонных ночей, тоска в ожидании очередной неудачи и неколебимое упорство творца, верящего в истинность своих изысканий.

– Я знаю, Евгений Константинович, какие разговоры ведутся в правительстве относительно ракеты. Дескать, выбрано ложное решение, тупиковый проект, надо сворачивать работы и передавать тематику другому институту. Но я говорил и говорю, – конструкция ракеты безупречна. Такой не будет ни у них, ни у нас. Это прорывное направление, на которое указывали отцы-основатели. Виновата не конструкция, а технологическое исполнение на заводах.

– Но вы же, Климент Иванович, посещаете заводы-изготовители. Вы не можете указать им на узкие места?

– Узкие места известны. Это исчезновение целых технологий, которых мы лишились за время катастрофического простоя. Это допотопная элементная база, некачественное стекловолокно, отставание в производстве порохов. Тридцать лет нас уничтожали, как вредителей, а теперь в три года хотим построить шедевр. Так не бывает, Евгений Константинович.

– Но ведь отцы-основатели могли. Хотя у них не было под рукой совершенных технологий и безупречного станочного парка. Но они создавали шедевры.

– Тогда, Евгений Константинович, был Сталин, был Берия, была партия и был канун мировой войны. Не сделаем ракету, от страны угольки останутся.

– Теперь то же самое, Климент Иванович.

Генеральный конструктор был из тех, кто молодым инженером прошел великую школу, учителями в которой были грандиозный Королев и непревзойденный Глушко, гениальный Уткин и прозорливец Челомей. Те, кто ставил первые ракеты в лесах и горах, опускал их в шахты и размещал на железнодорожных платформах. Успевал вооружить государство, прежде чем на страну упадут термоядерные бомбы Америки. Эта школа, достигнув расцвета, стала гаснуть с уходом великой плеяды, стала ветшать вместе с дряхлеющим государством. А когда государство пало, школа подверглась разгрому. Победители, покорив страну, рыскали по ней, уничтожая оружие. Закрывали заводы и институты. Лишали финансирования конструкторские бюро и научные центры. Вывозили секреты. Резали недостроенные космические корабли. Переманивали талантливых инженеров, которые трудились теперь в лабораториях Америки, создавая гибельное для России оружие.

– Климент Иванович, вы должны продолжать работу, не слушать сплетни. Вы можете рассчитывать на мою поддержку. Таких специалистов, как вы, у России раз-два и обчелся. Мы должны беречь вас, как драгоценность. Вокруг вас собирается талантливая молодежь. Вы передаете ей великую традицию Королева. Я верю в ракету. Она полетит. Сейчас полетит, потому что мир устроен так, что она должна полететь. – Лемехов пожал конструктору холодную стариковскую руку, и круглые глаза подвижника благодарно замерцали.