Крысёныш

– Ничего маленький, и куцехвостым можно жить, - успокоила Таня зверька, залив йодом оставшийся от хвостика огрызок.

Затем Таня вновь поместила крысёныша в шапочку, а уже её разместила на батарее.

– Здесь тебе будет тепло. Поспи, поправляйся. Всё будет хорошо, вот увидишь…

В бутылке ещё осталось водки с полстакана. Выпив, Таня закусила, отщипнув от чёрствого батона.

– Ой, - встрепенулась, - ты ж наверно голодненький. А у меня ничего и нет…Булка вот только…хотя вон ещё не начатый пакет молока…Будешь хлебушек с молочком?

Крысёныш был вял, почти не держал головку, глазки его полуприкрытые, обильно слезились.

– Не плачь, солнышко моё серое…Не можешь кушать? Не беда, я сама тебя покормлю…

Таня тщательно пережевала кусочек булки, смочив молоком, попыталась впихнуть жёванку в рот зверька, но тот отказывался глотать.

– Ничего, сделаем по-другому…

Разжевав булку, Таня отхлебнула молока - во рту у неё образовалась жидкая кашица. Осторожно взяв зверька в руки, Таня поднесла его к лицу и рот в рот стала цедить небольшими порциями кашицу. Вначале всё стекало мимо, но, наконец, крысёныш стал помогать: разлеплял губки, образуя щёлочку и пропуская тёплую кашицу, судорожно сглатывал.

– Вот и славненько, молодца. Теперь быстро выздоровеешь. Знаешь, мы ведь с тобой коллеги по несчастью…Меня тоже огрели лопатой, а жизнь-ворона поклевала…Теперь ты у меня есть, а я у тебя…Будем вместе жить…

Спустя четверть часа крысёныш спал на батарее, а Таня у себя на постели, свернувшись клубочком. Впервые за много дней слёзы прорвали плотину и хлынули потоком. Обессиленная Таня и провалилась в забытье.

Бывает и старый трухлявый пень вдруг выбрасывает новую поросль. А где-то хилый росток пробивает силой жизни асфальт.

Так и в душе Тани сквозь треснувший бетон проклюнул бледный росточек жалости.

Внутри Тани-дерева вызревали и рвались наружу набухающие почки, чтобы лопнуть и выстрелить зелёными клейкими листочками.