Крысиный Волк

Я со скукой наблюдал за тем, как на экране ублюдки в черных куртках дрались с такими же тупорылыми скотами, затянутыми в пятнистую одежду. Дрались не на жизнь, а на смерть. С технической стороны все было отснято просто великолепно, с точки зрения правдоподобия — дешево. В жизни не увидишь, чтобы после одного-единственного удара ногой в челюсть вылетали сразу пять зубов. Кое-кого это, может, и впечатляло, но только не меня. Голос, однако, не внимал моему настроению и продолжал поучать:

— Ты должен быть самым сильным! Ты должен быть самым жестоким! Ты…

Я терпеливо слушал его болтовню, переведя взгляд на стену над экраном. По ней метались причудливые блики, которые порождал искаженный сферопроекцией свет. Театр теней. Тени были слишком расплывчаты и невыразительны. Они причиняли друг другу боль с тупой покорностью, словно скоты, ведомые на бойню.

Я опустил глаза. Квадратные рожи парней по-прежнему ничего не выражали. Большинство из них лишились своих черных очков, и я мог видеть их глаза. Они были совершенно пусты, словно у тварей, пожиравших друг друга в пустыне. Глаза, какие могут быть только у скотов или у идиотов, тех самых идиотов, которыми несомненно попытается выставить игроков Корпорация. Тупые дебилы, умеющие лишь убивать, — вот что нужно! Такие люди не вызывают ничего, кроме отвращения. Мы должны были вызывать именно отвращение, представитель Корпорации честно поведал об этом. И послужить благой цели — исцелению общества. Странный метод воспитания. Но по крайней мере нас заверили, что наша смерть пойдет на пользу другим и что мы искупим наши прегрешения. Об этом нам тоже сказали. Они не учли лишь одного — никто из нас не собирался умирать.

Могучий удар узловатой палки свалил с ног последнего черного. Голова его раскололась и представляла собой месиво из крови и белесых сгустков. Где-то там, в бурой кашице, должны были скрываться два крохотных, покрытых серебром модуля — отличительный признак киборгов. Все было разыграно очень натурально, и голос просто упивался своим представлением:

— Они считали себя самыми сильными, но другие оказались сильнее, и они проиграли. Побеждает лишь действительно сильный. Это — последняя истина, не требующая доказательств.

Быстро сменяясь, побежали уже виденные мной кадры: ящерица с торчащими из пасти сухими лапками, удав, заглатывающий ящерицу, варан, перекусывающий змеиную шею, человек, склонившийся над бьющимся в агонии вараном, забитый до смерти старик, торчащие из-под черной груды тел бесстыдно обнаженные ноги, озверелые лица убивающих друг друга парней в забрызганных кровью куртках. Голос подвел итог:

— И победил сильнейший! Ты все понял, Бонуэр?!

Я живо представил, как этот вопрос звучит в мозгу других игроков: «Ты все понял, Лоренс? Ты все понял, Фирр? Ты все понял, Снелл? Ты все поняла, Раузи?» Для Раузи кадры с девицей, верно, были особенно назидательны. Зевнув, я пробормотал:

— Угу.

— В таком случае позволь пожелать тебе доброй ночи.

— Спокойной ночи, придурок! — шепнул я толстому господину Версусу и в тот же миг уснул. Но вы не поверите, я спал безмятежно, словно младенец. И мне снились крысы — сильные, верткие, с блеклыми оловянными глазами.

Глава 10

Так уж получилось, что в последние дни я немало размышлял о крысах. Сам не знаю почему. Эти существа никогда не вызывали у меня ничего, кроме отвращения, и никогда не привлекали моего внимания, а сейчас я вдруг ни с того, ни с сего размышлял о них — о крысах. И еще — о крысином волке, созданном, чтобы их убивать. Верно, на меня подействовал разговор с Поурсом. Я даже начинал жалеть, что не дослушал его до конца. Глупое желание стать сильным. Как будто непонятно, что физическая сила будет мало что определять. Впрочем, я понял это, лишь когда как следует окреп.

Протеиновые коктейли, усиленное питание и ежедневные тренировки сделали свое дело. За десять дней я набрал почти пятнадцать фунтов и уже не походил на того дохляка, которому едва доставало сил, чтобы прогуляться от параши до противоположной стены. Я стал настоящим крысиным волком, сильным и уверенным. Я был готов к смертельной драке. Я стал… Я был… Я полагал так до тех пор, пока не встретился с Баасом.

Если кто-то и мог претендовать на то, чтобы считаться крысиным волком, это, вне сомнения, был Баас. Судьба свела меня с громилой-негром к самому концу занятий, когда я уже перезнакомился почти со всеми. Оставались лишь Баас, Раузи и Ламю. Оставались лишь три тренировочных дня и еще один, отведенный для отдыха и последних инструкций. А потом все должно было решиться. Внешне спокойно ожидая этого часа, в глубине души я смертельно боялся. Хотя нет, это был не страх, а нечто другое — холодное ощущение пустоты. Оно сродни страху, но за ним приходит невиданное облегчение, когда хочется, забыв обо всем на свете, вопить от восторга. Вопить, вопить и вопить. Но завопил я, точнее, почти завопил вовсе не от восторга, а от чувства, граничащего с ужасом, когда, войдя в тренировочный зал, столкнулся с Баасом.

Сказать, что чернокожий был малоприятен мне, означает не сказать ничего. Неприятен — уж слишком неоформленное, выхолощенное словцо, оно ничего не определяет. Что значит неприятен, когда речь идет о типе без малого семи футов ростом с ручищами толщиной в ногу нормального человека, то есть меня, и с такой рожей, какая может привидеться лишь в ночном кошмаре? Ну а если ко всему прочему добавить то обстоятельство, что он убивает, а потом и пожирает свои жертвы, размазывая пятерней жирную слюну по подбородку, становится ясно, что у вас вряд ли найдутся причины испытывать к нему даже отдаленное подобие симпатии. Но выказывать свои далеко не приятельские чувства к нему было, по меньшей мере, глупо. Не следовало раньше времени раскрывать свои слабенькие карты. Потому, наткнувшись на взгляд Бааса, лениво разминавшегося посреди зала, я поспешил нацепить на физиономию самую наглую улыбку, на какую только был способен. Подозреваю, однако, что она вышла скорей жалкой и со стороны я был похож на мышь, расточающую льстивые гримасы перед внезапно выскользнувшей из-за кресла кошкой.

— Привет!

Ответом был мрачный взгляд. Баас явно недолюбливал меня, если здесь уместно употребить это слово. Негр взирал на меня так, словно намеревался оторвать мне голову, причем незамедлительно. Пряча подступившую робость, я прошел вперед и уселся на скамью. Баас продолжал изучать меня, угрожающе щуря глаза. Он ненавидел меня, и я даже мог сказать, за что. Этому маньяку с гипертрофированным самомнением было трудно смириться с тем, что некий Дип Бонуэр, смахивающий на неказистого, переболевшего дистрофией петуха, ухитрился прикончить в пять раз больше людей, чем он, громадный и могучий Баас, владеющий ножом с грацией заправского мясника. Он завидовал мне, как бы дико это ни звучало.

Следивший за тем, как тренируются игроки, санитар куда-то отлучился, и мы с Баасом оказались предоставлены сами себе. Хорошо еще, что у стены стояли четыре невозмутимых хранителя с челюстями, похожими на застывшие мельничные жернова. Их присутствие позволяло надеяться на то, что Баас не решится на какую-нибудь враждебную выходку по отношению ко мне. Впрочем, уверен, он еще намеревался взять свое и отыграться, расставив все и всех на свои места.

Перехватив быстрый взгляд, брошенный мной в сторону хранителей, негр осклабился, очевидно догадавшись, о чем я подумал. Он с хрустом расправил громадные плечи и направился в мою сторону. По мере того как Баас приближался, сила, еще недавно переполнявшая меня, куда-то улетучилась. Я показался себе таким беззащитным по сравнению с этой громадиной, что мне захотелось съежиться в комочек, а лучше — вообще исчезнуть. Но исчезнуть я не мог, так как был не вправе выйти из игры, а первому желанию я изо всех сил воспротивился. Страх надо было гнать прочь. Страх убивает силу, а я должен был быть сильным. Скрестив на груди руки, я распрямился с таким расчетом, чтоб выглядеть как можно более здоровым. Но, увы, усевшийся рядом Баас оказался выше меня на целую голову.

Нужно отметить, садился негр со вкусом. Он сделал это медленно, словно нехотя, с такой силой напрягши мышцы бедер, что они отчетливо проступили сквозь серую ткань. Скамеечка, сделанная из прочного пластика, под весом громадного тела жалобно пискнула и покачнулась, несмотря на то что была намертво вмурована в пол. По ухмылке на дикой физиономии Бааса я понял, что он проделывает фокус не в первый раз, и мне стало чуточку легче. Баас пытался запугать меня. В этом он не был оригинален. Подобной тактики придерживались многие, заранее желая морально подавить соперника. Некоторые делали это умело, и невольно возникало неприятное чувство подчиненности, какое животное испытывает перед вожаком; у других получалось хуже, и тогда проступала их истинная суть, колеблющаяся и нерешительная. На этих можно было надавить самому. Я быстро усвоил, как следует вести себя с тем, кто сильнее, чтобы не выглядеть слабым. Прежде всего требовалось быть спокойным и чуточку брезгливым, именно это в представлении большинства людей отличает истинную силу. Как правило, подобный прием срабатывал и оппонент становился более почтительным. Почему бы не испробовать его на Баасе? Небрежно толкнув коленом ляжху негра, я процедил:

— Эй, черномазый, поаккуратней! Не испачкай меня своим дерьмом!

После моих ласковых слов следовало ожидать чего угодно, вплоть до того, что Баас попытается открутить наглецу голову. И я был готов продержаться несколько мгновений, пока не подоспеют хранители. Но Баас отреагировал на мою реплику неожиданно спокойно. Он улыбнулся, выставив напоказ два ряда громадных, безупречно белых зубов, и вдруг поинтересовался:

— Как дела?

Слегка опешив от подобного поворота событий, я все же нашел в себе силы буркнуть: