Крысолов

Я вскрыл банки с краской и широкими мазками начал красить стены, пол и потолки, пытаясь закрасить все то, что сидело в моей голове годами. Спустя время комната обратилась в пестрое убожество. Я окинул ее взглядом и подумал: “Здесь не могло произойти ничего прекрасного”. Я вышел на улицу, залез в машину и поехал в свою лесную избушку. На выезде из города я закурил. Если не поможет, то я спалю ее дотла.

Глава 5

Я установил клетки двумя рядами по пять штук в каждом. Между решетками, условно посередине стоял столб с креплениями в виде цепей и кандалов. За ними я мог спокойно наблюдать с небольшой площадки огороженной решетками. От пола до площадки было метра два с небольшим, и они соединялись лестницей, поднимающейся и опускающейся движением механизма. С площадки я поднимался вверх по настенной лестнице, открывал люк, плотно его закрывал и оказывался в небольшом подвале, который служил связующим звеном между жилыми помещениями и темницей в самом низу. Все было готово и оставалось только найти будущих узников созданной мною тюрьмы.

Я не считал сколько времени прошло, возможно год, а может и больше, это не имело никакого значения. Важным было лишь ровен ли стык пола со стеной и насколько прочны решетки в клетках, возможно ли вскрыть замок, можно ли будет как-то выбраться из кандалов на столбе? Я проверял каждую мелочь, каждую неровность.

Самым сложным будет найти их. Найти и схватить.

Я поехал в Выборг и провел там целые сутки, приводя себя в порядок. Обновил гардероб, побрился, постригся и поехал в Петербург.

Всем известны эти злачные места на Думской и вокруг Сенной. Эти отвратительные заведения, на пороге которых можно увидеть валяющихся без чувств людей со следами рвоты на одежде. Побитые, с взъерошенными волосами, пьяные и одурманенные бродят по тесным улочкам эти сомнамбулы, врезаются друг в друга, что-то мычат, дерутся и расползаются в разные стороны. Среди них бродил и я, пристально выбирая свою жертву.

Первая не должна быть идеальной, не имеет значения какой она будет, главное, чтобы ее было просто схватить и потом незаметно для всех увести в машину. Таких тут было много, пьяные и одинокие, даже в их походке было нечто такое, какое-то едва заметное послание “Я хочу исчезнуть”.

Но было до одури страшно. Повсюду камеры и глаза, да большинство этих глаз практически ничего не видело, но тем не менее. А вдруг меня увидят, вдруг разоблачат меня и тогда все это было зря. Но этого не могло быть.

У входа в один из многочисленных клубов началось какое-то движение. Я приблизился. Какой-то парень избивал девушку, таскал ее по асфальту держа за крашенные белые локоны. У входа стоял охранник и не обращал на это ровным счетом никакого внимания. Прохожие тоже не придавали этому особого внимания.

– Почему никто не вступается за нее? – спросил я у случайного прохожего лениво разглядывающего это избиение.

– Да это Сонька, – нехотя протянул он в ответ – ее тут постоянно тузят. Никто же в небо не орет на то что дождь идет?

Потасовка закончилась, немногие зеваки разошлись, а Сонька, опираясь о стену поплелась куда-то в сторону Сенной. Я осторожно пошел за ней.

– Простите, быть может я могу вам помочь? – обратился я к ней, когда она свернула в безлюдный переулок.

– Да иди ты к черту! – промямлила она, но остановилась и развернувшись замерла в выжидательной позе – У тебя есть водка?

– Да, есть, но в машине.

– Пойдем!

И мы аккуратно поплелись в ту сторону, где я оставил свою машину.

Сонька была довольно симпатичной крашенной блондинкой лет 23, но по-видимому сильно пьющей. Лицо ее старилось от этой болезни и оттого исказилось, хотя еще сохраняло в себе остатки былого очарования.

Всю дорогу мы молчали, Сонька что-то бурчала себе под нос и иногда только спрашивала долго ли еще идти. Я смотрел по сторонам боясь, что нас кто-то увидит, но не видел ни камер вокруг, ни людей.

– Скоро, – отвечал я и мы продолжали идти в тишине.

– Садись на заднее сидение, ты, наверное, устала, – предложил я – а я достану бутылку.

– Ну просто настоящий джентльмен, – кривясь проговорила Сонька и села в машину.

Я достал из бардачка платок, смочил его хлороформом и подошел к Соньке. Она и пикнуть не успела.

Я связал ей руки и ноги и заткнул рот кляпом. Загрузил на заднее сиденье и накрыл брезентом. Вокруг не было ни души. Я сел в машину и поехал. Сердце бешено колотилось и ужасно хотелось вдавить педаль в пол и мчатся на всех парах, но я всеми силами успокаивал себя и старался ехать в пределах правил.

Все-таки как же хорошо, когда у тебя есть деньги. Можно достать все на свете и хлороформ и транквилизаторы для усыпления животных, все что хочешь в любых объемах и без лишних вопросов.

На выезде из города меня остановил инспектор.

– Майор Сергеенко, – представился он – можно ваши документы?

Я дал ему все что было нужно. Он тщательно все осмотрел и вернул мне обратно.

– Куда едите? – спросил он уже менее официальным тоном, и я понял, что меньше чем через минуту я продолжу свой путь.

– В сторону Выборга, на дачу, – ответил я, стараясь не выдавать голосом своего волнения.

– Рановато вы, до выходных то еще о-го-го сколько.

– А у меня отпуск, не могу уже больше в городе находится.

– Как я вас понимаю. Счастливого пути.

– Спасибо вам, товарищ майор. Всего хорошего!

Я тронулся и поехал дальше. Больше на моем пути постов не было. За окнами мелькал темный лес. Я видел краем глаза как в глубине его на меня смотрели угольки чьих-то глаз. Полыхали и сверлили меня на сквозь. Как же страшно! Всю дорогу мне казалось, что вот-вот из ниоткуда появятся преследователи и настигнут меня. Но никого не было.

На подъезде к Похьелле Сонька начала шевелиться.

Я остановился возле дома и снова усыпил ее хлороформом. Оглянулся вокруг, никого. Прислушался, тишина, только деревья меж собой переговариваются и где-то далеко плещутся волны. Я закинул Соньку на плечо и понес ее в дом.

Теперь я мог хорошо ее рассмотреть. Крупные глаза и полные губы, она была настоящей красавицей, что с ней было не так? Она была вся грязная и побитая, в порванной одежде, которую давно не стирали. Я привязал ее к табурету и пошел затапливать баню.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил я Соньку, когда она пришла в себя.

– Выпусти меня, урод! – ее язык заплетался, и она совершенно меня не боялась, значит была еще пьяна. Я усыпил ее хлороформом и отнес в баню. Там я тщательно отмыл ее с ног и до головы. У нее было прекрасное тело, но меня это совершенно не волновало. Я смотрел на него как изысканно изготовленную вещь. Вещи ее я сжег в банной печи, а Соньку отнес в темницу и заковал ее в кандалы.

Спустя несколько часов она пришла в себя. Я слышал, как она покрывает меня проклятиями. Я отложил в сторону чашку с чаем и спустился на площадку для наблюдения.