Ксеноцид

Ему оставалось нанести еще один визит. Он пытался сделать это уже несколько раз, но всегда его отталкивали, отсылали, не сказав ни слова. Но сегодня Новинья вышла, чтобы переговорить. Эндеру она показалась совершенно спокойной, освобожденной от всяческой боли и злости.

— Я нашла успокоение, — объяснила она. — И теперь знаю, хотя, возможно, уже слишком поздно, сколь неправедным был мой гнев.

Услыхав эти слова, Эндер успокоился. Но его удивили используемые определения. Разве когда-нибудь говорила когда-нибудь о правоте?

— Я поняла, что сын мой исполнял божье дело. Ты не мог его удержать, ибо Господь желал, чтобы он отправился к свинксам. Дабы произошли те чудеса, которые с того дня мы наблюдаем. — Новинья заплакала. — У меня был Миро. Излеченный. Бог милосерден. Когда я умру, то встречусь на небе с Квимо.

Она обратилась, подумал Эндер. После стольких лет пренебрежения Церковью, когда была католичкой только лишь потому, что никаким иным путем не могла бы оставаться гражданкой Лузитанской Колонии, ее обратили к Богу те несколько недель, проведенные с Детьми Разума Христового. Но я рад этому, размышлял он. Она снова разговаривает со мной.

— Эндрю, — сказала Новинья. — Я хочу, чтобы мы снова были вместе.

Эндер протянул руку, чтобы обнять жену. Ему хотелось плакать от радости и облегчения. Но та отступила.

— Ты не понял меня. Я не вернусь домой. Мой дом здесь.

Новинья была права: он не понял. Но теперь до него дошло. Она не только обратилась в католицизм. Она сделалась членом ордена непрестанной жертвенности, в который могут вступить только мужья и жены, но только совместно, чтобы в расцвете брака принять обеты постоянного воздержания.

— Новинья, — шепнул Эндрю. — Во мне нет достаточно веры и сил, чтобы стать одним из Детей Разума Христового.

— Когда ты их найдешь их в себе, я буду ожидать тебя здесь.

— Неужто это единственная оставшаяся для меня надежда осаться с тобой? Отречься любви к твоему телу, чтобы сохранить твое общество?

— Эндрю, — тихо сказала она ему. — Я тоскую по тебе. Но ведь столько лет я грешила чужеложеством, так что единственной надеждой радости для меня стало отречение от тела и преданность жизни духовной. Если придется, я сделаю это сама. Но с тобой… ах, Эндрю, как мне тебя не хватает.

И мне тебя так не хватает, пронеслось у него в мыслях.

— Мне не хватает тебя как воздуха, — прошептал он. — Только не проси меня об этом. Живи со мной как жена, пока не уйдут остатки молодости. Когда же желание угаснет, мы вернемся сюда вместе. Тогда я смогу быть счастливым.

— Ты не понимаешь? — спросила Новинья. — Ведь я же дала обет. Дала слово.

— Мне ты его тоже давала.

— Неужто я должна нарушить слово, данное Богу, чтобы исполнить данное тебе?

— Господь поймет.

— Как легко те, кто не слышит Его голоса, решают, чего Он бы хотел, а чего — нет.

— А ты теперь слышишь его голос?

— Я слышу его пение в сердце своем, как псалмопевцы. Господь мой пастырь, и мне всего хватает.

— Псалм двадцать третий. Но я слышу только двадцать второй.

На усах Новиньи появилась бледная улыбка.

— Зачем ты меня покинул? — процитировала она.

— И еще та часть о быках Башана, — прибавил Эндер. — Мне всегда казалось, что меня окружают быки.

Новинья рассмеялась.

— Приходи ко мне, когда сможешь, — сказала она. — Я буду ждать до тех пор, пока ты не будешь готов.

Она повернулась.

— Погоди!

Новинья ждала.

— Я принес тебе вирицид и реколаду.

— Триумф Эли. — Новинья вздохнула. — Все это уже за мной. Вы не понесли никакого ущерба, когда я оставила работу. Мое время закончилось, и она меня перегнала.

Новинья взяла в рот кусочек сахара, подождала, пока тот не растворится, и проглотила. Затем подняла пробирку и поглядела через нее против света — последние вечерние лучи.

— На фоне алого вечера так и кажется, будто внутри все горит.

И она выпила, а скорее — процедила сквозь зубы, чтобы подольше чувствовать вкус жидкости. Хотя Эндер знал, что раствор очень горький и надолго оставляет во рту неприятный привкус.

— Я могу приходить к тебе?

— Раз в месяц.

Новинья сказала это так быстро, что Эндер сразу понял, что она уже продумала все и приняла решение, изменять которое не собирается.

— В таком случае, раз в месяц я буду у тебя, — пообещал он.

— Пока не будешь готов объединиться со мной навсегда.

— Пока ты не будешь готова возвратиться ко мне, — ответил он.

Только Эндер был уверен, что Новинья не поддастся. Она была не из тех, кто легко меняет свое мнение. Его будущее она уже предначертала.

Он должен был испытывать чувство оскорбления и гнев. Должен был угрожать, что разорвет брак с женщиной, которая его отвергает. Только он понятия не имел, а что бы дала ему такая свобода. От меня уже ничего не зависит, подумал он. Мой труд, каким он был, уже подошел к концу. Мое влияние на будущее — это дело моих детей… тех детей, которых я породил: чудовище Петер и эта невообразимо совершенная Валь.

Но вот Миро, Грего, Квара, Эля, Ольхадо — разве они не мои дети тоже? Разве не помог я их создавать, хотя и появились они от любви Либо и тела Новиньи, за много лет до моего прилета на эту планету?

Сделалось уже темно, когда Эндер нашел молодую Валь, хотя он толком и не знал, зачем ее разыскивает. Девушка была в доме Ольхадо, вместе с Пликт. Но, в то время как Пликт с непроницаемым лицом сидела в тени, опершись о стену, Валь игралась с детьми Ольхадо.

Понятно, что она играется с детьми, подумал Эндер. Она ведь еще ребенок, несмотря на весь опыт, которым пригрузила ее моя память.

Но, когда он так стоял на пороге и наблюдал, то понял, что она играется не со всеми одинаково. Свое внимание она уделяла Нимбо. Мальчишке, который обгорел, и не только в буквальном смысле, в ночь мятежа. Дети играли в какую-то простую игру, которая, все же, не позволяла им разговаривать. Тем не менее, между Нимбо и Валь беседа велась. Ее улыбка, предназначенная ему… не улыбка женщины, подбадривающая любовника, а скорее улыбка сестры, передающая брату беззвучное сообщение любви, верности и доверия.