Кто ищет...

На ближней к щиту стене висит постоянный лозунг, выполненный Полищуком на длинном куске ватмана: «Ничто так не сближает, как искусство!» А ниже — лозунги временные, но столь же фундаментально нарисованные, они вывешиваются в зависимости от «текущего момента». «Главное, ребята, сердцем не стареть!» — когда отпраздновали день рождения Анатолия, преподнеся ему каску с надписью: «Лучшему конструктору среди пожарников». «И вечный бой, покой нам только снится!» — когда на очередном техсовете из трех возможных решений — «зарубить», «подработать» и «ура!» — они получили «подработать». «Главное — идея, а идею убить нельзя!» — когда они решили купить собственные автомобили. А чуть в стороне от лозунгов — отлично выполненная «под мрамор» Доска почета с пятью фотографиями. Сверху — «Лучшие люди»: три фотографии. Ниже — «Люди похуже»: две.

Разумеется, им дали жесткий срок, чуть ли не полтора года, но никакие сроки их не устраивали и казались им бесконечно долгими. С помощью электронно-счетной машины «Эра» они сделали необходимые расчеты и разработали сетевой график, дав молчаливую клятву в него уложиться. Но тут кого-то из них отправили в колхоз, кто-то заболел, и научная организация труда стала «гореть». Тогда они на ходу перестроились, и все обитатели «аквариума» искренне удивились. Ребята работали по пятнадцать часов в сутки и лишь изредка поднимались в буфет, чтобы выпить по стаканчику томатного сока, провозгласив традиционное: «На щите!»

А заболел Игорь Керцелли. Его увезли в больницу куда-то под Калугу, и однажды он прислал телеграмму: не сходятся какие-то параметры по кабине! В ближайшее воскресенье попутными грузовиками они поехали к Игорю. Он лежал в палате, буквально заваленный тридцатью пятью килограммами технической литературы, которую прихватил с собой «на всякий случай».

Что нужно человеку для счастья? Наверное, ощущение своей полезности. И еще страсть, которую может вызвать лишь интересная работа.

Однажды над их щитом возник такой лозунг: «Если у тебя появилось желание поработать — ляг, полежи, это скоро пройдет!» Они не умели произносить друг перед другом агитационные речи.

Как он учился. Читатель знает: Пуголовкин преподает во втузе, — стало быть, у него есть высшее образование. Он получил его в МИИТе без отрыва от производства. Но дело не в этом. Зададим такой вопрос: не погиб ли в инженере-конструкторе Анатолии Пуголовкине, положим, великий художник?

Ответить на этот вопрос никто не может, потому что Пуголовкин художником не стал. Он стал конструктором и не жалеет, что избрал себе такую профессию. В этом все дело. Случайно избрал? Нет, не случайно. Не зря он носит сегодня звание заслуженного изобретателя СССР. Сто раз, работая на заводе, он мог отказаться от карьеры инженера, и сто раз он не отказывался. Его учила кабина, им же придуманная, она была и его курсовой работой в институте, и его дипломом.

С «кабиной» росли и товарищи Анатолия. Если попытаться скрупулезно подсчитать, что им практически дал институт, а что работа над кабиной, еще неизвестно, возьмет ли институт решительный верх.

Жаль одного: туго внедряется у нас новое, пожирая лучшие годы авторов. Сколько бы других кабин они напридумали за то время, что убили на проталкивание своего первого детища!

Его духовный мир. Путь на завод отнимает у Анатолия пятьдесят минут, путь с завода — пятьдесят пять; он говорит: «Можно не торопиться». И редко случается, чтобы приезжал он вовремя, с точки зрения матери. То засидится в библиотеке, то в комитете комсомола, то по другим общественным делам, а то закроется в чьем-нибудь кабинете и просто думает: на это тоже необходимо время. Откуда, говорит мать, у него может быть личная жизнь?

Прямо с порога он кидается к магнитофону и включает модерн-джаз. Отличная коллекция записей шведских модернистов, нашего «КМ-квартета», Дизи Гиллеспи, недавно подкупил «Стар оф фотив флайв». «Есть будешь?» — «Еще как!»

Это в будни. А в воскресенье или в субботу он бродит по театрам, по выставкам, уезжает за город с приятелями кататься на лыжах или сидит в консерватории на своем привычном абонементном месте, наслаждаясь Бахом, Гершвином или «Прелюдами» Рахманинова.

Человека, не знающего Анатолия, может насторожить разносторонность его интересов: не дилетант ли? Но когда он оценит въедливость характера нашего героя, он успокоится. Уж если Пуголовкин рисует карикатуры, то их печатает «Неделя». Если он увлекается театром, то сам становится актером! Ей-ей, поступил однажды в народный театр, аккуратно посещал репетиции и с таким чувством произносил свою реплику: «Войди ж ко мне, о друг мой милый!», что режиссер стал внимательней приглядываться к новичку. Но скоро Анатолий взвыл от тоски, когда ему пришлось в десятый и в двадцатый раз произносить все с тем же чувством: «Войди ж ко мне!..» Пьеса, с его точки зрения, должна давать актерам принципиальную позицию, а внутри роли — полную свободу, чтобы было движение мысли, разгон для творчества, простор для фантазии. «Вы требуете невозможного, — сказал режиссер, — у нас свои законы». Законы? Снова «допуски», «определенные расстояния до руля»? Прошу, сказал Анатолий, прощения.

Кстати говоря, Анатолий Пуголовкин — взыскательный зритель. У него всегда есть собственная позиция. Социологи говорят, что самым «травоядным» зрителем, перемалывающим все, что ему дают, является тот, который ходит в кино менее десяти или более шестидесяти раз в год. Мы подсчитали: у Анатолия вышло в среднем около двадцати посещений; прекрасно, сказал он, теперь понятно, почему мне не нравится «Осторожно, бабушка!», а нравятся «Девять дней одного года». Он вообще сторонник интеллектуальных зрелищ; умная пьеса, умный фильм, умная телевизионная программа.

А читает он, честно говоря, мало. Разумеется, газеты, журналы — это да. А книги редко: нет времени. Но если уж читает, то отдает предпочтение документальной прозе, а не «бытовому роману», делая исключение только для классиков. Документальная проза хороша тем, что она убедительна и доказательна, а в романах, говорит он, уж очень много авторского своеволия.

Теперь представьте себе Пуголовкина с рюкзаком за плечами где-то в горах Кавказа или в Карелии, его любимой. Традиционный костер, палатка, «ассорти по-поляски» (лук, жаренный с хлебом и рыбой, — собственное изобретение Анатолия, названное в честь реки Поля) и песни: «Что было, то было», «Ведь это наши горы, они помогут нам», «Комиссары в пыльных шлемах» и конечно же «фирменная»: «Мыла Марусенька белыя ножки».

Часто, рассказывая о чем-то или вспоминая, Анатолий говорит: «Это было еще до кабины» или «после кабины», это звучит как «до» и «после» нашей эры. Кабина, по сути, тоже его духовный мир, может быть самый главный.

В конце концов, у каждого из нас должна быть или будет своя «кабина».

Мечты его и планы. Говорят, с возрастом стремления и планы человека утрачивают свою актуальность. Людей, говорят, захлестывает текучка, связывает по рукам и ногам семья, и они не становятся Леонардами да Винчи не потому, что не могут или не хотят, а потому, что им просто некогда.

Если эта мысль верна, то Анатолий Пуголовкин, вероятно, еще не достиг того возраста и положения, когда хочется отступить, отдохнуть, сложить крылья.

Ну хорошо, а что будет после того, как его кабину поставят на конвейер? Что он будет делать дальше? На этот вопрос Пуголовкин может ответить так: а я вовсе не ставлю перед собой цели, обязательно связанной с признанием данной кабины. Мне, собственно говоря, важно признание идеи. И я успокоюсь лишь тогда, когда принцип «Все во имя человека» восторжествует повсюду: в архитектуре, в градостроении и в пошивочном ателье. Вот моя глобальная задача! И попробуйте не согласиться.

Если же конкретно, он хочет окончить аспирантуру, защитить диссертацию, превратиться в старшего научного сотрудника какого-нибудь, предположим, НАТИ и с карандашом в руках помечтать о создании принципиально нового трактора и даже принципиально нового тракторного завода, а рядом с ним — города. Их нужно будет возводить «всем миром» — в прямом смысле этого слова. Идефикс? — но в ней кредо Анатолия Пуголовкина, сущность его стремлений.

Над щитом однажды висел такой лозунг: «Жить — хорошо! Но хорошо жить — еще лучше!»