Кто косит травы по ночам

Разочарованная признаниями жениха, страдающая, но отвергающая насмешки света, а посему и пылкого возлюбленного с его совсем не подходящей ей по рангу профессией, Ирина вдруг заподозрила неладное в своем организме. Некий сбой цикла, который она поначалу приписала шоку от неприятностей на любовном фронте. Женский организм – такая хрупкая штука, расстроилась, наревелась, и вот, пожалуйста, задержка. Вот до какой степени она в шоке! Она некоторое время отвергала контакты с любимым, какую бы настойчивость тот ни проявлял, какие бы слезные мессиджи не оставлял на ее автоответчиках. Ей надо было побыть в тоске, в одиночестве разобраться в своих растоптанных чувствах, продумать, нельзя ли как-то изменить род деятельности ее легкомысленного суженого-ряженого, чтоб перед людьми стыдно не было.

Судила она, рядила, прикидывала и так, и эдак. Ну, можно объявить его дизайнером. Дизайнер из Франции– круто! Но чем-то это надо подтвердить, каким-то портфолио с видами уже проделанной работы. Да и кумекает ли он в дизайне хоть самую малость?

У нас, конечно, схавают что угодно, еще и гордиться будут, какую бы фигню он им ни налепил. Но это лишь в том случае, если за ним будет волочиться невидимый шлейф невидимого «нового платья короля», который надо изловчиться скроить.

А вдруг он настолько раздолбай, что ему вообще ничего от жизни не нужно? Одно дело – постель, нега, романтика, брызги шампанского, ароматная ванна и шелковая крошечная ночнушка, другое дело – рутина быта. Будет валяться целыми днями, в видак таращиться и наблюдать, как она тянет семейный воз, словно кляча Достоевского. Потом она все же возвращалась к мысли о совместном будущем и выдумывала своему французу все новые подходящие проекты, не посвящая, правда, его в свои планы.

На работе стали замечать, что она осунулась, побледнела, стала взвиваться по пустякам. Переглядывались между собой понимающе: «Уж климакс близится, а Германа все нет!» И опять-таки были не правы. Потому что одним хмурым ноябрьским утром Ирку начало так выворачивать после продолжительного ночного сна, что она, бросив все дела, уверенная, что насмерть отравилась неизвестно чем, вызвала к себе «скорую помощь» из медицинского центра, в котором десять лет состояла на учете и платила за страховку огромные деньжищи за просто так – ничего с ней не случалось, и на здоровье жаловаться, тьфу-тьфу-тьфу, не приходилось.

«Скоропомощный» врач долго и нудно расспрашивал бледную и затравленную недугом Ирку, чем и где питалась она прошедшие сутки, пила ли сырую воду из-под крана и т. п. Но так получилось, что в предыдущий день она по горло была занята на работе, утром выпила просто чаю с сухарем, а вечером сварила спагетти, которые приправила оливковым маслом, посолила, поперчила и, за неимением ничего другого в холодильнике и на кухонных полках, слопала это самое холостяцкое блюдо. А потом опять же попила чай. Чем тут отравиться, интересно? Но вот отравилась же! Такая, доктор, у нас экология в Москве, что люди травятся сейчас просто воздухом. Особенно если расстроены и переживают душевный кризис.

– А задержка у нас какая? – ни с того ни с сего поинтересовался бездушный врач.

– При чем тут это? Откуда вы знаете? – возмутилась было больная.

– А очень даже при чем. И поедем-ка мы сейчас к гинекологу, посмотрим на УЗИ, кто это нас там так травит. Только предупреждаю: московский воздух тут не виноват.

На УЗИ проявился Георгий. Она сразу и бесповоротно поняла, что это Георгий, и немедленно купила икону, где Небесный Покровитель ее сына пронзает копьем какую-то змеевидную гадину. На свет придет новый русский мальчик. Маленький москвич, и святой у его родного города и у ее сына будет один.

У сына должен быть отец

Однако вместе с такой грандиозной нечаянной радостью выплыл и пакостный вопрос о печальном влюбленном. То есть о французском отце русского мальчика Георгия, неожиданно зажившего в Иркином животе. Сказать ему и тем самым связаться с ним (дело не в женитьбе) на веки вечные или послать на одиозные три буквы с концами, чтоб не лез в их с Георгием молодую семью никогда?

Вот тут Ире и потребовался Надькин совет. А та, занятая своими переживаниями, злобно что-то прошипела в трубку и просто внаглую отключилась потом. Лучшая подруга! Куда было деваться, кому поведать печаль? Вот и пришлось звонить рассудительной умнице Екатерине Илларионовне и раскрывать душу, не таясь. И та сказала ценную вещь:

– Профессия отца ребенка? Да пустяки это, Ирочка, бросьте. Если вы ему не скажете, вы совершите подлый поступок, потому что у сына должен быть отец, а у отца – сын. Мы ж не почкованием размножаемся. Двое участвуют. И женщина, в каком бы привилегированном положении ни была, должна не дерзать возлагать на себя роль Творца, а считаться с мужчиной, который ей дарит всего себя и не только: дарит ей святые чувства матери. Кроме того, скрыв от отца правду, вы совершаете грех, который падет на вас и на ваше же невинное дитя по прошествии времени. Ибо так устроена жизнь!

Вот какие вещи знала Екатерина Илларионовна!

Можно ли было ее ослушаться?

Ирка немедленно позвонила своему возлюбленному и сообщила о результатах УЗИ. Человек просто рыдал от счастья.

И в положенный срок появился на свет божий мальчик Георгий, или, на французский манер, Жорж. И все как-то утряслось. Отец Жоржа вовсе не был бездельником и раздолбаем, хоть в дизайнеры не стремился. А был он в прошлой парижской жизни фотографом, вернее, фотографическим подмастерьем у известного на весь мир мастера. Когда мастер увидел, что его подсобный персонал экспериментирует и имеет собственные идеи, он тут же отказался от дерзкого ученика. Молодой человек помыкался в одиночку, хотел открыть свою студию, но не хватало средств, а тут один старый лицейский приятель сделал доброе дело – порекомендовал его для работы в России, где сейчас можно заработать серьезные деньги. И потянуло юного героя в страшную чужую страну с неведомой силой. Ехал он, чтоб начать новую жизнь, накопить денег, оборудовать ателье, прославиться на ниве фотоискусства, а потом встретить небывалую любовь, потому что, по его представлениям, русские женщины умели любить, как никто в мире. И не беда, что получилось слегка наоборот – сначала невероятная русская женщина, а потом все остальное.

Жорж еще не успел родиться, а у его папочки уже прошла первая фотовыставка, имевшая приличный успех. Открыл свое вожделенное ателье, снимает для глянцевых журналов (тут Андрей слегка подсобил). Живут душа в душу, как голуби с птенцом. Но Ирка так и не дала согласие на регистрацию брака. Теперь у нее новый страх: а вдруг отношения у них когда-нибудь испортятся, возьмет тогда французский папаша своего сына Жоржа под мышку – и тютю. Насмотрелась она историй по телеку. Вон одной русской женщине во Франции не разрешают с родной дочерью видеться, не дают девочке по-русски разговаривать, крест православный срывают. Живет малышка в чужой семье, а у матери нет прав видеть собственную дочь! Нет уж! Проживем и так вместе, пока друг другу милы и нужны. Целее будем.

Жорж, а вслед за ним и Ирка пали в Надины объятия.

Закружилась нормальная дачная кутерьма: Андрей разжигал уголь в мангале для шашлыков, мальчишки стругали ему щепочки, няня Жоржа потащила младенца полдничать, Наталья Михайловна, по-видимому, проинструктированная Андреем, пыталась наладить дружеский контакт с абсолютно неконтактной Таней, Ирка тараторила новости – у нее всегда куча новостей наготове, Надя накрывала стол к ужину, успевая, как обычно, следить сразу за всеми, кто чем занят и не грозит ли это занятие жизни и здоровью окружающих.

Крик

Так и просуетились остаток дня, обустраиваясь на целое лето, расслабились за ужином, няня уложила Жоржа, Коля тоже вроде принялся клевать носом.

– А не пора ли и нам всем на боковую? – предложил Андрей.

– Ну, пап, рано еще, давайте что-нибудь порассказываем, – заканючил Алеша.

Они любили эти дачные вечера без телека, чтоб можно было слушать разговоры взрослых, иногда даже не особо предназначенные для детских ушей.

Бывало, что отец или мать рассказывали что-то из своего детства, из книг, когда-то прочитанных, а теперь никому и неизвестных, и это воспринималось как самая невиданная радость. Даже время, казалось, останавливалось, прислушиваясь к рассказам родителей.