Кто посеял ветер
Шрифт:
— Ты можешь отдать бумаги Айзенхуту, — нарушил молчание Боденштайн. — Тогда ему будет больше незачем преследовать тебя.
— К сожалению, так просто не получится. Сьеран положил их на хранение в ячейку одного швейцарского банка. Хотя у меня есть ключ и свидетельство, я не смогу добраться до Швейцарии.
— Почему?
— Спешно покидая Берлин, я оставила там паспорт, удостоверение личности и все остальное. — Она вздохнула. — Иногда все это представляется мне безумным кошмаром. Во что превратилась моя жизнь!
Ее отчаяние вызвало у Боденштайна приступ жалости.
— В
«Да, — заговорил в Боденштайне полицейский, — обратись! Ты ни в чем не виновна. Правда обязательно выяснится». Однако он без колебаний отмел в сторону все соображения, из-за которых много лет назад бросил учебу на юридическом факультете, чтобы пойти на службу в полицию.
— Боюсь, что ты ошибаешься, — сухо произнес он. — Если Айзенхут действительно имеет хорошие связи в министерстве внутренних дел и если к убийству этого журналиста причастны его знакомые, один лишь факт обладания этими документами послужит для них мотивом твоего устранения. Если ты обратишься в полицию, у тебя не будет ни единого шанса.
Они сидели за столом в маленькой кухне кучерского домика. Доверие, установившееся между ними ночью, при свете утренней зари уступило место смущению. Анника выглядела совершенно обессиленной. Но страх исчез из ее глаз, и время от времени на ее лице появлялась несмелая улыбка.
— Ты советуешь мне скрываться и дальше? — спросила она.
— По крайней мере, в ближайшее время, — ответил Оливер.
Вчера ночью он предложил ей перебраться из квартиры родителей к нему. К счастью, Анника не истолковала это предложение превратно и не нашла в нем ничего предосудительного, а сразу согласилась и последовала за ним через двор к стоявшему в небольшом отдалении кучерскому домику. Из его окна был хорошо виден передний двор. Один из конюхов вел двух лошадей на огороженный выгон, и их копыта цокали по асфальту, еще не высохшему после грозы. Небо сияло голубизной и сулило прекрасный день.
— Как же мне быть? — Анника тяжело вздохнула. — Я не могу впутывать тебя в это дело.
— Уже впутала, рассказав мне об этом. Я попробую помочь тебе.
Они смотрели друг на друга. Доктор Анника Зоммерфельд. Так звали ее в действительности. Она была не уборщицей и не продавщицей, а известной ученой, которая столкнулась с серьезными трудностями. Не было ли ошибкой то, что он принял на веру ее фантастическую историю? И чем он мог ей помочь? Не затуманила ли симпатия к ней его трезвый, объективный взгляд на вещи? А что, если она просто хорошая актриса и хочет использовать его в своих целях? Но разве можно сыграть этот страх, это отчаяние?
— Сейчас я спрашиваю себя, как можно было быть такой наивной, — сказала Анника. — Всю свою жизнь я не мыслила для себя другого занятия, кроме науки. Дирк предоставил мне эту замечательную возможность. Никогда не поверила бы, что он способен на такое…
— Ты доверяла ему, — сказал Боденштайн. — И любила его.
— Да, что правда, то правда. — В ее голосе вдруг прозвучала горечь. — Я все эти годы работала, а он присваивал результаты моего
труда. Его новая книга… это, по сути дела, моя доцентура.Анника бросила на него взгляд, исполненный такой душевной муки, что ему стало страшно.
— У меня больше нет будущего, — сказала она подавленно. — Он украл у меня все. Мое имя полностью скомпрометировано. Собственно говоря, мне безразлично, что сейчас происходит.
— Ты не должна говорить так. — Оливер крепко сжал ее руку. — Выход всегда есть. И мы должны найти его.
— Нет, ты ничего не должен. Это моя проблема. Мне не нужно было вчера приходить сюда.
За всю ночь она ни разу не заплакала, но сейчас на глаза ее навернулись слезы.
— Я совершила ошибку, — прошептала Анника. — Катастрофическую ошибку. И теперь должна за нее расплачиваться.
Она опустила голову и начала всхлипывать. Боденштайн смотрел на нее. Его захлестнула волна нежности, заставившая быстрее биться сердце. Сам не понимая, что его подвигло на это, он отважился на отчаянный шаг и ступил, подобно канатоходцу, на тонкую, хрупкую проволоку, называемую доверием, без всякой страховки.
— Ты не одна, Анника. Я помогу тебе.
Впервые в своей жизни Оливер решился на безумство. Он был влюблен.
Янис едва дождался, когда разъяренная Рики покинет дом, после того, как она еще некоторое время поносила его, назвав напоследок отъявленным эгоистом, и, быстро одевшись, вывел из гаража велосипед. До киоска он решил проехать через лес к поместью графа фон Боденштайна, поскольку вспомнил, что видел Нику вместе с сыном Генриха, полицейским, у супермаркета. Наверняка у него она и нашла пристанище.
Каким-то образом ее нужно было убедить вернуться. По меньшей мере, на несколько дней. Он попросит у нее прощения, в случае необходимости признает свою ошибку и покается — это действует на женщин безотказно.
Янис был настолько занят своими мыслями, что не заметил белый трейлер, припаркованный через два дома у тротуара, который двинулся, как только он появился на улице. Воздух был прохладен и чист. Гроза унесла с собой удушающий зной. Лучшую погоду для небольшой поездки на велосипеде и последующей прогулки с Никой трудно было представить. Если в газетах ничего нет, ей не за что на него злиться. Похоже, у нее самая настоящая мания преследования.
Янис оседлал велосипед, нажал на педали и покатил вверх по улице, обсаженной цветами, быстро набрав скорость. Из-за встречного ветра у него начали слезиться глаза. Боковым зрением он увидел, что сзади к нему вплотную приблизился автомобиль. Дорога была достаточно широкой — почему этот глупец не обгонял его?
Янис обернулся и пришел в ужас, увидев, что бампер трейлера едва не касается его ноги. Неожиданно он ощутил сильный удар. Рефлекторно повернув руль вправо, налетел передним колесом на бордюр и на полном ходу вылетел из седла. Очки отлетели в сторону. Вначале он ударился об асфальт правым плечом, затем головой. Из глаз посыпались искры. Его ладони и локти были ободраны. Руль больно уткнулся в бедро. Отвалившееся колесо покатилось назад, под горку, и нырнуло под припаркованный у обочины автомобиль.