Кто стрелял в урода?

– Даже кофе не выпил. – Огорчилась она, заметив отсутствие любимой кружки Петра. На столе, вместо следов трапезы лежали какие-то бумаги. Надя взглянула на них мельком, подошла ближе, и заметила записку Ерожина, а под ней чем-то испачканный конверт. Она бегло проглядела записку, где супруг просил ознакомиться с содержимым конверта, потом села, как была в пальто и колготках, поскольку промокшие туфельки скинула в прихожей, отложила записку и осторожно взяла конверт. Вынув из него несколько листов, и еще не понимая, что держит в руках, почувствовала внутреннюю дрожь. «Дорогая, любимая Наденька, я понимаю какой гнев вызовет у тебя эта информация. Некоторые меня считают шантажистом. Я не шантажист. Я судья, который берет за свою работу деньги. Каждый мужчина обязан оплачивать свои грешки…» – Прочла она, побледнела и, тихо прошептав «Беньковский», листки отложила. Просидела несколько минут неподвижно и еще раз перечитала записку мужа. На сей раз, вникая в каждое слово.

«Надюха, это послание предназначалось тебе… Твой «приятель» накопал про меня много любопытных фактов, которые, как мне не стыдно это признавать, правда. Сама подача фактов не совсем, я бы сказал, объективна. Но поскольку человек шел к тебе с этим и погиб, мой долг дать тебе возможность познакомиться с его предсмертным письмом, а твой долг письмо прочесть. Надеюсь, что в тебе хватит, мудрости, сил и любви, понять мою просьбу. Твой Петр Ерожин.»

Господи, зачем он меня просит читать эту мерзость?! – Все ее существо противилось снова прикоснуться к доносу на мужа. Но Петр просил, и она собралась, сжалась и прочла.

Первая мысль, посетившая ее после чтения – Это все вранье! Надя встала, убежала в спальню и бросилась лицом в подушку. Она не плакала, она была в ярости. Конечно вранье но, почему Петр пишет – правда!? Мужу нельзя не верить. – Надя кусала подушку, затем села и стала думать. Она вспомнила, как сидела с Беньковским в кафе. «Это ведь он начал разговор о Петре».

Надя снова увидела перед собой огромный костистый нос и сверлящий глаз, Беньковского. Но тогда, странный поклонник вызывал у Нади любопытство, а теперь ненависть. Она вспомнила, с чего Андрон Михайлович начал разговор о Петре. Он бросил фразу – вопрос «И так, вы счастливая женщина?» Точно, он с этого начал, а я развесила уши. Что же я ответила. Нет, не вспомню. Помню только его слова «Любите мужа, и он ваш идеал?» – Свой ответ Надя не забыла – Да, Петр настоящий мужик. Я им горжусь» Потом она вывалила биографию мужа. Беньковский от нее узнал, что Ерожин в молодости работал в Новгороде.

«Редкий случай для нашего подлого времени. Сейчас благородные мужики нищие» – Он подначивал, и она простодушно попалась на крючок мерзавца. – «Если ваш муж состоятелен, никогда не поверю, что ему хоть раз в жизни не пришлось пойти на сделку с совестью» – Как же она не поняла, что с ней играют. Она все принимала за чистую монету и всерьез возмутилась – «Я уверена, что он на сделку с собственной совестью никогда бы не пошел. Вот дура, – казнила себя Надя. Да, она сама помогла шантажисту. Надя ругала себя, ненавидела Беньковского, но вдруг осознала страшную реальность – пасквиль правда. Ерожин спал с Соней Грыжиной – Кадковой, посадил в тюрьму невинного человека, и после этого попал в Москву. Неужели он шантажировал дядю Ваню, как Беньковский шантажировал ее?! В это супруга Петра Григорьевича верить не хотела – Ерожин мог ошибиться. Он же человек? Ему понравилась Соня, и он идеализировал женщину, отвергая версию, что она убила собственного мужа. Потом понял, но было поздно. Надя придумывала тысячи вариантов, чтобы оправдать любимого. И запуталась. Запуталась и обиделась как ребенок, которому вдруг сказали, что деда Мороза на свете нет, что гномики с подарками в новогоднюю ночь выдумка для наивных малышей и что чудес не бывает. И не бывает благородных сильных мужчин с чистой совестью. И она заплакала.

* * *

Тяжелый день понедельник Петр Григорьевич начал с начальства. Он не имел привычку оставлять неприятное на закуску.

– А я тебя к званию представил. Поработал бы еще годик, вышел в отставку полковником… – Заканчивая беседу с подчиненным, шеф Ерожина выдал последний козырь.

– Спасибо товарищ генерал, но семейные обстоятельства так складываются.

– Ну и хрен с тобой, насильно мил не будешь. – Ермолаев пожал подполковнику руку и встал. Подполковник поспешил удалиться. Он не хотел, чтобы заместитель начальника Управления продолжил уговоры.

Ровно в десять Ерожин вошел в свой рабочий кабинет и пригласил на десять тридцать сотрудников отдела на совещание. Волкова он попросил придти на десять минут раньше. Двадцать минут начальник отдела хотел побыть в своем кабинете один. Здесь все было так же, как и в субботу. На столе лежали сводки происшествий за выходные, кресло, диван, столик у окна. За двое суток ничего не изменилось, изменился сам Ерожин. Он это знал всеми клетками своего организма. Прежний, немного ироничный, провожающий красивых женщин профессиональным мужским взглядом, безразличный к мнению окружающих, подполковник умер. Он это понял в тот момент, когда писал записку жене. Сейчас в кресле сидел усталый человек, без всяких желаний. Кроме пустоты Петр Григорьевич внутри себя ничего не ощущал. Ему даже казалось безразличным, как поступит Надя, узнав правду. Какую правду? В пасквили Беньковского, лишь один эпизод из его прежней жизни. Если бы Андрон Михайлович знал все, что могло убить в женском сердце любовь, ему не пришлось бы ездить в другие города. Самое трудное для женщины разочароваться в верности своего рыцаря. А Ерожин в первые годы жизни, продолжал связи с другими женщинами. Даже до брака, когда Надя была его невестой, жених переспал в Ташкенте с Мухабад, приданной ему местным начальством в качестве секретаря переводчика. Уже после брака, романчик с Татьяной Назаровой, молодым криминалистом из Новгорода. До сих пор Ерожин краснел, а делал он это очень редко, когда вспоминал стюардессу в номере летной гостиницы. Он готовился к интиму, когда позвонила Надя. Интима не произошло, но стыд остался. Только после того, как трагически оборвалась первая беременность жены, он изменился. Изменился потому что понял, кроме Нади женщин для него нет. С тех пор он жене не изменял. Осталась привычка оглядывать соблазнительные спинки, замечать всех мало-мальски привлекательных девиц, но только оглядывать. Включалась защитная система – Надя лучше. Надя – это любовь. До встречи с Надеждой Аксеновой Петр – типичный мент. Циничный, потому что дозволенность вмешиваться в чужую жизнь развращает, не слишком щепетильный в вопросах этики и закона, слугам закона – закон простит, и уж вовсе безразличный к общепринятой морали. Отличал Ерожина от многих ему подобных только профессиональный талант. Любовь к Наде его изменила, но настал час платить за прошлое. «Беньковский в одном прав» – думал Ерожин – «Мужчина обязан расплачиваться за свои поступки»

– Петр Григорьевич, можно. – Заглянул в дверь Тимофей.

– Можно. – Ерожин посмотрел на часы. Он не заметил за размышлениями, как промелькнули двадцать минут. Майор вошел и остановился посередине кабинета. Петр Григорьевич догадался, что подчиненный испытывает неловкость, встал, подошел к Волкову и пожал ему руку:

– Спасибо Тимофей. Я оценил твой поступок и хотел десять минут перед совещанием с тобой поговорить. Присаживайся.

Волков присел к столу: – Петр Григорьевич, мы все живые люди… можете ничего не говорить…

– Я не собираюсь оправдываться. – Начал Ерожин: – Я это я. Мне хотелось с тобой поговорить об Иване Григорьевиче Грыжине. Клянусь Надей, а дороже у меня никого нет, что генерал никакого отношения к первому аресту Кадкова не имел. Для него мой поступок оказался тяжким бременем на всю жизнь. Нас связало не мое служебное преступление, а его горе. Грыжин стал мне вроде отца.

– Я другого и не предполагал. – Тихо ответил Волков.

– А теперь вернемся к нашим баранам. Если ты веришь, что не я стрелял в Беньковского, тебе надо искать убийцу. – Ерожин выложил на стол свой браунинг: – Можешь сдать его на экспертизу.

– Мы же договорились. – Нахмурился Тимофей.

– Все же возьми. Работа есть работа.

– Хорошо, если вы настаиваете. – Волков взял пистолет и убрал в карман: – Разрешите познакомить вас с фактами вчерашнего убийства.

– Валяй. – Разрешил подполковник. Майор доложил о задержании Кунтария, и об обыске на его квартире: – Он действительно сводный брат Беньковского. Это уже выяснили.

– Чего еще?

– Вернулся Пригожев с Лилей.

– Когда он прилетел?

– В субботу вечером. Взял со стоянки машину и уехал в пансионат.

– Значит, возможность выстрелить Беньковскому в спину у него была?

– Да была. – Согласился Тимофей: – Он в воскресение оторвался от наружки и, с одиннадцати до часу, мы его из поля зрения потеряли. Засекли только по дороге на Клязьму. Из пансионата он до сегодняшнего утра не высовывался. Хромова и вовсе, как приехала, из дому не выходила. Сегодня Павел Захарович выехал в восемь утра. Позавтракал в дорожном кемпинге. Оттуда два раза звонил по мобильному. Один звонок Лиле, второй не установили. Сейчас прошел Кольцевую и въехал в Москву. Наши его ведут.

– И так, Пригожев. Будем считать его претендентом номер один на выстрел. Второй, по моему мнению, Туганов. Как ты думаешь, Тимофей, уголовник, раскусивший игру Беньковского, способен пристрелить благодетеля?

– Думаю, да. Взять Барри под наблюдение?

– Можно.

– Что будем делать с Лаврентием Кунтария?

– Будем допрашивать.

– Я уже распорядился. Его привезут в двенадцать.

– Прекрасно.

– По-вашему, Лаврентий ни при чем?

– Убийцы с пистолетом после выстрела вокруг жертвы не прыгают. Он оказался на Цветном бульваре в роли телохранителя, допустившего промашку, и впал в истерику.