Кто стучится в дверь
Шрифт:
То, что жена готова пойти до конца, показала даже не кляуза, которая, вообще-то, не вызвала у него брезгливости, как предполагала Анюта – а вызвала, скорее, жалость. Эту готовность продемонстрировал отказ от развода – точнее, отказ от халявной квартиры, от огромной, по их меркам, суммы. Он прочитал это так, как прочитал бы любой нормальный мужик: «Вот как она меня любит!» – и испытал гордость от этой мысли.
Левицкий обещал Анюте, что к сентябрю все решится, и теперь понял, что не сможет выполнить обещание. Было бы порядочнее сказать ей об этом, но он снова окуклился, затаился и стал ждать, что все как-нибудь рассосется само: теперь шансы удваивались, решиться
Просто поразительно! Такой волевой, энергичный, такой инициативный – может быть, все эти качества до донышка выскребались на работе и на личную жизнь ничего не оставалось? Он часто думал об этом и склонялся именно к такому объяснению.
Позавчера Анюта позвонила ему в контору (они теперь соблюдали серьезную конспирацию) и попросила узнать последние данные обо всех трех делах, так или иначе связанных с письмами. Испытывая чувство вины, здесь он сильно расстарался: Анюта даже не ожидала. Он неуверенно предложил сходить в кино, она сказала, что занята. Он понял, что она обижается, но ничего поделать было нельзя: жену непрерывно мучили приступы стенокардии, «Скорая» от них не уезжала. Он надеялся, что ее положат в больницу и тогда можно будет вздохнуть.
Оказалось, что Анюта вовсе даже не обижается. По крайней мере, сегодня она позвонила в прекрасном настроении.
– Ты все еще на нелегальном? – она обидно хмыкнула.
– Очень много работы…
– Да ладно. Не оправдывайся! Тебе не идет… Я вот что звоню. В деле Фатеева есть показания его сестры. Она утверждает, что Фатеев разговаривал с кем-то по телефону насчет своей жены…
– Анюта, я думал, что информация, которую я дал тебе вчера, нужна только для успокоения…
– Да, для успокоения. Мы просто вкладываем в это слово разные смыслы.
– Давай я тогда скажу, какой смысл я вкладываю.
– Не надо, любимый, – она помолчала, явно набираясь решимости сказать что-то неприятное, но, видимо, передумала. – Мне достаточно и моего смысла. Так вот. Ваш Григорьев рассказывал, что у Фатеева даже электричество было отключено за неуплату. Неужели он аккуратно платил за телефон? Его ведь сразу обрубают.
– Я узнаю.
– Узнай сразу и вот что. Если это был мобильный, то кем он был куплен. Обязательно узнай это!
Дома его ждал хороший ужин. Любимые котлеты с пюре. «Мне получше» – объяснила жена. Выглядела она и правда свежее, чем обычно.
За ужином молчали, думая каждый о своем. Потом жена встала к чайнику и тут заговорила: спиной было удобнее.
– Может, ты прав? Глупо не воспользоваться такой возможностью.
Он не сразу ее услышал. Но потом перевел взгляд и догадался, о чем она могла сказать с таким спокойным и виноватым лицом.
– Ты о квартире?
– Да… А не могут нам дать одну большую, четырехкомнатную, если мы им отдадим свою?
– Четырехкомнатных сейчас нет. Нужно будет ждать еще год, пока не достроят новый дом… Вдруг все опять накроется?
– А… – жена помолчала, наливая кипяток.
– Потом, у нас маленькая семья… Не знаю, на каких основаниях можно четырехкомнатную…
– А если я забеременею?
Он удивленно глянул на нее. Жене было тридцать девять, и что-то у нее было с придатками.
– ЭКО, – пояснила она. – Экстракорпоральное… Я узнавала…
В этот момент зазвонил телефон. Лицо жены на мгновение омрачилось, но она ничего не сказала.
Как назло, это была Анюта. С начала марта она не звонила ему домой – и вот в такой неудобный момент, наконец, собралась!
– Привет. Ты не можешь перезвонить? – спросил
он.– Не могу, – голос стал злым. – Ты узнал, что я тебя просила?
– Да. – Он достал свой портфель, лежавший тут же, в прихожей, порылся в нем, вынул органайзер. – Телефон куплен на имя Константина Романовича Барклая… Какая фамилия! Где-то я ее уже слышал.
– Ты читал ее в учебниках по истории. В главе про войну с Наполеоном…
– Нет. Где-то в другом месте… Я вчера тебе звонил. Тебя весь день не было…
– Я была во Фрязино.
– Новое направление в туризме? Перспективное? – Он улыбнулся.
Она, видимо, тоже.
– Там интернат, в котором воспитывался Ледовских…
– Зачем тебе?
– Просто. Интересно было. Знаешь, с кем там познакомилась? С философом, которого мы в институте проходили. Оказывается, он жив. И работает в этом интернате сторожем! Мы с ним два часа разговаривали.
– Ну надо же… – из кухни на Левицкого смотрела жена. Он нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Анюта поняла его состояние.
– Ладно. Не буду отвлекать.
И не прощаясь положила трубку.
«А не нашла ли она кого-нибудь? – вдруг подумал Левицкий, и эта мысль полоснула его такой острой болью и тоской, какая бывает только во сне – когда снится, что кто-то умер или что сам вот-вот помрешь. – Э, брат! Да ты не готов ее терять!»
Ему вдруг страшно захотелось, чтобы все стало, как было: скандальная и противная жена, любимая Анюта, мечты о свободе, о ребенке (не девочке!), походы в кино, поездки на дачу… План, предложенный женой, его категорически не устраивал. «Ты сама все разрушила! – мысленно сказал он ей с неожиданной злобой. – Сама разбивала нашу жизнь постоянными придирками, скандалами, претензиями, делала вид, что не боишься меня терять, что только и мечтаешь об этом! Ты сама вытолкнула меня из семьи! Разве это я нарушил договор, который мы не скрепляли перед Богом, но все-таки заключили друг с другом?! Это ты его нарушила! Это ты твердила, что любовь прошла, что осталась привычка! Теперь же оказывается, что привычкой были те скандалы, а не предшествующая им любовь! Вот и расхлебывай теперь последствия неосторожного обращения с самым опасным оружием на земле – словами!»
Анюта же сидела перед листом бумаги, на котором была напечатана мужская фотография.
Этот человек пока не был знаменит – он еще был никто – но он собирался пойти далеко. Вот уже его фотография размещена в Интернете, вот уже имеется крохотная биография: родился и живет в Мытищах – правда, родился в хрущевке, а живет в собственном коттедже, учился в университете на историческом факультете, печатался в таких-то изданиях, баллотировался в местные органы самоуправления (но не прошел), вот уже он незаменим на работе, вот оказывает тысячи мелких услуг, а вот пошли и крупные, вот он акционер чего-то такого, что сулит ослепительную жизнь… Ах, как хочется быть таким, как эти, в телевизоре, как хочется покупать нефтяные скважины и футбольные клубы – как же не повезло, что родился чуть позже, что начал деятельность не в бешеные девяностые, а в осторожные двухтысячные!
Он жадно впитывает, он учится, он страстно мечтает.
И его зовут Константин Барклай.
Раздался мелодичный перезвон. Монотонно заговорила диктор. Объявляли посадку на рейс в Хургаду.
– Ты куда летишь-то? – недовольно спросил Левицкий.
Прежде чем ответить, Анюта посмотрела на табло.
– В Анталию.
Он тоже задрал голову. Анталию обещали только через два часа.
– А почему так срочно?
– Слушай, я ведь не настаивала, чтобы ты меня провожал!