Кто-то мне должен деньги

В конце концов все расселись. Эбби оказалась между Сидом и мной и получила от Джерри фишки на десять долларов. Мы объяснили ей наши правила, Лео раздал карты, и вскоре Эбби взяла неплохой банк на дамах против троек. Добро пожаловать в наш клуб!

Спустя две раздачи была ее очередь.

— Моя любимая игра — штуд,— сказала она.

Дуг, который хотел понравиться такой красивой девушке, но еще не решил, как это лучше сделать посреди покера, спросил:

— Пятью картами или семью?

— Пятью,— ответила она.— Естественно.

В полном молчании она с небрежной ловкостью профессионала перетасовала колоду, затем подала ее Сиду, чтобы тот снял, и стала расстреливать карты, как Джон Скарн. Мой туз в открытых смотрелся неплохо, но дело решила десятка, которая была в паре с четвертой картой, и я загреб банк — небольшой, но все равно это было приятно. Потом настала моя очередь, и я просто не смог раздать ни на что, кроме пятикарточного штуда.

После заявления Эбби все остальные тоже не могли переключиться на что-либо другое, так что еще целый час или около того мы играли исключительно в штуд пятью картами. Эбби делала успехи, играя довольно осторожно и постоянно понемногу выигрывая. Моя удача слегка застопорилась, но нельзя сказать, чтобы совсем отвернулась. Лео, похоже, оставался при своих, а Джерри проигрывал все отчаяннее и отчаяннее. Он напоминал мне центрифугу, раскручивающуюся все быстрее и разбрасывающую деньги во все стороны. Но больше всего удивили меня Фред и Сид. Фред вдруг собрался и оказался четким, осмотрительным, блестящим игроком, безошибочно распознающим блефы, проницательным, как налоговое управление, и вообще выглядел совсем другим человеком. Сид, напротив, совершенно сломался. Все расчеты, казалось, вылетели из его головы, и он сделался таким рассеянным, как будто был в противофазе со всеми нами и играл, отставая от нас на пять раздач. Эбби сидела у его левого локтя, и с этой близостью он, по-видимому, справиться не мог. Узнать, что гангстеру тоже не чуждо ничто человеческое, было для меня большим облегчением. Если бы он сидел рядом со мной, пожалуй, я даже осмелился бы шепнуть ему магическое имя, хотя, если подумать, гангстер, впавший в рассеянность, едва ли становится от этого менее опасным.

Уже ближе к одиннадцати, как раз, когда Эбби снова собиралась сдавать, Дуг спросил ее, кем она работает в Лас-Вегасе: танцует или еще что. Эбби ответила:

— Я — банкомет в «двадцать одно».

И начала сдавать карты на штуд.

Сногсшибательно. Какое там! Никто даже не взглянул на свои карты — все тут же уставились на Эбби.

Вопрос, который вертелся у всех нас на языке, задал Дуг. Отставив сигару, он спросил:

— А ты случайно не шулер?

— У нас в Вегасе все законно,— спокойно сказала она.— Заведение зарабатывает деньги за счет процента с выигрышей.

— Ага,— сказал Дуг и указал сигарой на колоду в ее руке.— Но ты все-таки умеешь жульничать при сдаче?

Эбби оглядела всех нас и неохотно кивнула.

— Кое-что я умею,— призналась она.— Я не собираюсь ничего такого делать, но я это умею.

— Например? — спросил Дуг.

Она пожала плечами.

— Могу сдавать через одну. Или снизу. Знаю, как лучше разместить колоду на столе. Ну и так далее.

— Покажи нам какие-нибудь штучки,— попросил

Дуг.

Он подвинул к ней свои карты.

— Покажи, как это делается.

— А как же игра? — спросила она.

— К черту игру,— ответил он, и все согласились.

Мы все подвинули свои карты к Эбби. Она пожала плечами, собрала колоду и начала показывать нам всякие штуки.

Восхитительно! В течение получаса она демонстрировала свои фокусы, и наблюдать за ней оказалось одно удовольствие. Просто замечательно было смотреть, что вытворяли с картами ее длинные, тонкие пальцы с бледно-красным лаком на ногтях. Пиковый туз наверху колоды, пальцы делают «чик-чик-чик», карты раздаются по кругу, а наверху колоды все тот же пиковый туз. Она прятала карты, или делала вид, что снимает, а карты оставались в том же порядке, или раздавала карты на игроков, а потом сваливала в кучу оставшиеся, подгребая к ним сброшенные, и вся эта куча словно оживала, шевелясь и перемешиваясь,— и чего только еще она не делала. Она взяла старую колоду, которая завалялась у Джерри, и показала нам, как делаются крапленые карты — помечаются ногтем большого пальца по краю, пока колода в игре. Она показала, как держать колоду, чтобы карты сняли так, как вам надо.

На этом с покером в тот вечер покончили. Джерри выставил пиво и виски, и мы просто сидели и болтали об азартных играх, о надувательстве, о том о сем, и прекрасно провели время. Даже Сид в конце концов немного расслабился, и жена Фреда, Кора, так и не позвонила, что само по себе было удивительно, и это сделало вечер особенно приятным.

Расходиться стали около половины первого, договорились предварительно, что Эбби должна опять прийти в следующий раз, если она еще будет в городе. На этом мы расстались. Я не сомневался, что это один из лучших вечеров в моей жизни. Все видели, что я не просто был знаком с этой девушкой и пригласил ее, но еще и ушел вместе с ней. К тому же я выиграл пятьдесят три бакса, что для такой игры было совсем неплохо. Полоса неудач закончилась, я это чувствовал.

12

Сид спустился вниз раньше и ждал нас на улице.

Он предложил мне:

— Ты домой, Чет? Я тебя подвезу.

Прежде чем я ответил, Эбби сказала:

— У меня машина.

— А,— Сид пожал плечами.— Тогда пока,— попрощался он, повернулся и зашагал прочь.

Я посмотрел ему вслед.

— Интересно,— заметил я,— он никогда раньше не предлагал подвезти. Он знает, что у меня своя машина.

— Твоя машина тоже здесь?

— Нет, сегодня нет. Я приехал прямо после работы.

— Тогда поехали на моей. Я сегодня взяла ее напрокат.

— Я живу в Квинсе,— сказал я.

— Нормально. Нам все равно нужно поговорить. Поехали.

Я не возражал. Мы сели в зеленый «додж», кожаные сиденья которого совсем застыли от мороза. Эбби завела двигатель и тут вспомнила, что еще нужно заправиться. Не знаю ли я, где сейчас что-нибудь работает?

— Здесь есть заправка «Суноко» в Вест-Сайде, но это немного не по пути.

— А другого места ты не знаешь?

— Ну,— сказал я, поколебавшись,— это единственная заправка «Суноко», которая сейчас работает.

— Какая разница? Бензин есть бензин.

Я замялся.

— Ну, понимаешь, я играю в «Солнечные Доллары».

Эбби смотрела на меня и долгое время ничего не говорила, а потом улыбнулась и сказала:

— Ну ты и фрукт, Чет.

— Пожалуй, да.

— Тогда пусть будет «Суноко».

— Если ты не против.

— Конечно нет. Если ты сегодня выиграешь, двадцать пять процентов мои.

Я улыбнулся ей в ответ:

— Хочешь сама быть в гуще событий?

— Всегда,— ответила она и тронулась с места.— Куда?

— Через парк.

Мы объехали квартал и направились на запад. Эбби заметила:

— Есть ведь и другие игры, на других заправочных станциях. Почему бы тебе слегка не расширить круг своих интересов?

— Это только уменьшает шансы. Ты ведь останавливаешься на заправке определенное количество раз. Делишь это количество на две игры — и шансы резко падают.

— В два раза.

— Нет, гораздо больше. Я не математик, но, по-моему, получается так. Мой отец, наверное, смог бы рассчитать.

Тут она, естественно, спросила о моем отце. Я рассказал ей о нем и об этих страховках, а потом она рассказала мне немного о своем детстве — ее и Томми. Их отец занимался недвижимостью во Флориде. В таких делах всегда много подъемов и спадов, и их семья тоже впадала то в одну, то в другую крайность. Периоды подъемов были короткими, а периоды спадов — продолжительными, потому что их отец оказался к тому же настоящим любителем лошадок, игроком с неизменной верой в случай, одним из тех, кто всегда ставит на лошадь с самой странной кличкой. Будь он жив по сей день, Пурпурная Пекуния ему как раз бы подошла, но он испустил дух семь лет назад во время шестого заезда в Хиалее, когда лошадь по имени Микки Маус, на которую он поставил тридцать семь к одному, будучи на пять корпусов впереди остальных, споткнулась и упала за два шага до финиша. После его смерти их мать стала настоящей религиозной фанатичкой. Она переехала в Натли, Нью-Джерси, и не пропускала ни одной церковной тусовки в течение следующих четырех лет, до той ночи, когда какой-то лихач насмерть сбил ее автомашиной.