Кто-то, с кем можно бежать

– Теперь есть две возможности. Или ты скажешь по-хорошему, с кем говорила, или мы тебя заставим. Что выбираешь? – он навалился всей тяжестью на стол перед ней. Исходящая от него жестокость обдавала её мощными горячими волнами, его бицепсы бегали под кожей, как щенки в брюхе. Тамар проглотила слюну.

– Я говорила со своей бабушкой, - прошептала она.

– Бабушка, а? В таком случае есть ещё две возможности, - медленно сказал он, и её поразило, как в одно мгновение ушёл внутрь обильный жир с его лица, и выступили кости в виде призрачного чертежа обнажённого черепа, - или я попрошу у тебя номер, который ты набирала, и ты дашь мне его по-хорошему...

Тамар молчала.

– Тогда вторая возможность: я делаю повторный набор.

Она смотрела на него без выражения. Только бы не показать ему, что я боюсь. Не доставить ему этого удовольствия.

Пошёл повторный набор. Песах прижал к уху трубку. Была тишина. И один гудок. Потом сквозь его щеку Тамар услышала резкое "алло" Теодоры, которое сейчас казалось обеспокоенным и испуганным. Песах молчал и внимательно слушал. Теодора опять крикнула:

– Алло? Алло!! Кто это? Тамар? Тами? Это ты? – он положил трубку.

Его рот слегка искривился в сомнении.

– Хорошо, - сказал он, наконец, с искажённым от отвращения лицом, - это похоже на бабушку. – Плечи Тамар облегчённо опустились. Как такая дурацкая ошибка может превратиться в спасательный круг. Чёрт возьми, тут же подумала она, я забыла сказать Лее название улицы! Она впилась ногтями в ладонь: день и час успела сказать, а улицу нет! Какое ужасное упущение... Песах задумчиво расшагивал вокруг неё по комнате. Потом снова склонился перед ней всей своей величиной, твёрдостью, жестокостью:

– Вставай. На этот раз ты выкрутилась. Чую, что здесь нечисто, но тебе повезло. А теперь раскрой пошире уши. – Она сидела, не шевелясь, и думала, как с первой же минуты здесь сама всё усложнила, когда запела ему "Не зови меня милашкой", и потом, когда назвала Мико вором, и когда отдала деньги русской, она опять и опять действовала, подчиняясь своим импульсам, в полном противоречии с её интересами и целью. – Ещё хоть раз только пощекочешь самый мой краешек – тебе конец. Пусть ты даже поёшь, как Хава Альберштейн и Йорам Гаон [38] вместе взятые, ты вылетишь отсюда так, что больше никогда в жизни не сможешь петь, слово даю, и послушай меня внимательно, милашка, - он назвал её "милашкой", а как же иначе, - мне пока ещё не совсем ясно, что ты тут делаешь, ты меня поняла? Почему я всё время чую какой-то душок от тебя. У меня на тебя чутьё, а я в этих делах ещё ни разу не ошибся. – Она чувствовала, как минута за минутой тает в ней это таинственное вещество, которое должно связывать воедино все органы и черты лица. – Так что заруби себе на носу, ещё не родился тот человек, который проведёт Песаха Бейт-Алеви, мы поняли друг друга?

38

Хава Альберштейн и Йорам Гаон - израильские певцы.

Тамар кивнула.

– А теперь исчезни с глаз моих.

И она исчезла.

 ***

Когда она закончила последнюю песню, люди захлопали, закричали "браво" и начали расходиться. Некоторые из них подошли к ней, хвалили её и даже благодарили, спрашивали о той или иной песне, которую она пела. Непривычно для себя она отвечала подробно, многословно. Боковым зрением она видела, как Мико подошёл к ближайшему киоску с шуармой. Быстро оглядела стоящих вокруг неё. Кто самый подходящий, кому она сможет довериться. Были там две молодые женщины, туристки из какой-то северной страны, которые говорили с ней по-английски с раскатистым R. Они не в счёт. Был высокий худой мужчина с бородкой и немного китайским лицом, который склонялся к ней и говорил о чистоте её голоса: "Эта прозрачность, - сказал он, - когда ты начала петь, я был на другом конце улицы и подумал, что слышу флейту". Но что-то в нём казалось ей фальшивым, или, может, она испугалась его, потому что он напомнил ей о той фальши, которая есть сейчас в ней самой; ещё была тоненькая женщина с прозрачной кожей, которая, заламывая в сдержанном волнении руки, сказала, что хочет рассказать ей что-то чудесное, но терпеливо подождёт своей очереди; и был полный пожилой мужчина, который держал в руке коричневый потрёпанный ранец. Он выглядел надёжным и скромным служащим. У него были хорошие глаза за стёклами очков, большие и круглые, маленькие опущенные усы, вышедший из моды широкий галстук и вылезшая из брюк рубашка. Она видела, что он колеблется, но на колебания не было времени. Она обратилась к нему, улыбаясь самой светлой своей улыбкой. И он сразу осветился, вспыхнул ей навстречу и сказал, что он, конечно, "полный профан в теории пения", но, слушая её голос, почувствовал что-то, что не чувствовал уже много лет, его глаза слегка увлажнились и он двумя руками взял её за руку; и тогда быстро, пока он тоже не сказал что-то о её прозрачности, она протянула ему и вторую руку, и её глаза вдруг глубоко пустили корни в его глазах, взывая о помощи. Она увидела, как изумлённо расширились его глаза и нахмурились брови, когда он ощутил бумажку, втиснутую ему в руку. За его спиной на расстоянии десяти метров Мико поднял питу надо ртом и наискосок слизнул желтоватый соус, вылившийся оттуда. Он с утра почти не сводил с неё глаз, она поняла, что Песах проинструктировал его особым образом после вчерашнего инцидента. Приземистый мужчина уловил, наконец, её отчаяние и пришёл в себя. Он зажал в руке листок бумаги и оцепенело улыбнулся. "До свидания", - сказала она ему со значением, и её руки почти оттолкнули его оттуда.

Похоже, он что-то понял. Быстро удалился. Тамар в страхе следила за ним. Тоненькая прозрачная женщина, которая терпеливо ждала, набросилась на неё, пение Тамар напомнило ей что-то:

– Ты обязана это услышать, ты всё поймёшь: была когда-то великая певица, её звали Роза Райза, которая сбежала из Бялистока, как еврейская девочка Роза Брохштейн, не смейся, многие считали её самой великой певицей в мире после Карузо; Пуччини и Тосканини хотели заполучить её...

– Тамар слушала сквозь неё. Смотрела сквозь неё. Кивала ей, как на верёвочке, которую поднимают и опускают. Позади неё она видела, как энергично шагает маленький мужчина. Он прошёл почти рядом с Мико, и они друг друга не почувствовали. Круглая лысина покраснела от напряжения и, наверно, от волнения. Она молилась о том, что сделала правильный выбор. Что поставила на подходящего человека. Кто-то возле неё засмеялся. Хрупкая женщина, трепеща от удовольствия, продолжала свой анекдот:

– ...однажды этой Розе Райзе довелось ехать на поезде в Мексике как раз тогда, когда Панчо Вилья [39] со своими разбойниками напали на вагон и начали стрелять. Она сказала им, что она певица, и они ей не поверили, но когда она внутри вагона во время ограбления открыла рот и запела "Эль гитарико", они не только отпустили её, но и дали ей перед этим немного мексиканской текилы... – Тамар рассеянно улыбнулась, поблагодарила её, подобрала деньги и магнитофон, позвала Динку и пошла к условленному месту встречи с Мико. Краем глаза она видела, что человек с коричневым ранцем дошёл уже до конца улицы. Ей понравилось, что он не остановился сразу же, чтобы прочесть записку, и что ни разу не оглянулся. У неё в кармане были ещё две такие записки, приготовленные вчера. Она думала передать их трём разным людям, но из всех людей, которым она сегодня пела, только он внушил ей доверие; у неё было чувство, что это тот, кто ей нужен.

39

Панчо Вилья - герой революции 1910-1917 гг. в Мексике.

Моше Хонигман, в прошлом стенографист в суде, а сегодня пенсионер, бездетный, вдовствующий уже сорок лет. Помимо слегка однообразной карьеры у него было несколько скромных увлечений: он коллекционировал старые карты, книги о путешествиях в Страну Израиля и пластинки духовых оркестров. Играл в шахматы по переписке с любителями со всего мира и усвоил обычай – каждый год учить новый язык на уровне лёгкой уличной беседы. Было похоже, что этого одинокого, впечатлительного и постоянно взволнованного человека старость застигла в середине детства. Вдобавок ко всем своим увлечениям он был неизменным любителем детективов, которые можно купить за пять шекелей в маленьких магазинчиках подержанной книги и с их помощью забыть на два часа в день о несбыточных стремлениях.

Он поспешно шагал по одной из ответвляющихся от бульвара улиц. Его старое сердце дико стучало, но он не позволял себе задержаться и передохнуть. Он всё еще видел перед собой умоляющие глаза девочки и понимал, что она в большой беде. Пока он шёл, мысли разворачивались перед ним последовательно и методично: он понял, что кто-то за ней следит, и что, очевидно, из-за него она вынуждена была скрывать своё странное обращение к нему. Когда он волновался, ноги Хонигмана начинали слабеть в коленях, и он заставил себя идти медленнее. С каждым шагом его мысли становились всё яснее. Пятьдесят лет постоянного соприкосновения с преступностью – кроме проглоченных им книг в его распоряжении были годы работы в суде в качестве стенографиста – удивительно естественно управляли сейчас его действиями. Он то и дело останавливался у витрины, поправлял одинокие волоски, ещё державшиеся на его темени, и внимательно смотрел, не отразится ли позади него какая-нибудь наблюдающая личность.

Весь захваченный делом, с которым он столкнулся, кружил Хонигман по улице, смешивая в голове мысли, сплетая ужасающие сюжеты, апогеем которых было мгновение, когда девочка обратилась к нему. Между историями и размышлениями он благословлял свою счастливую судьбу, благодаря которой он выглядел таким обычным, таким заурядным, таким внушающим доверие. Поэтому он постарался выглядеть ещё более обычно и заурядно, вызвав на лице застывшее и жуткое подобие улыбки, которая, по его мнению, делала его похожим на доброго близорукого дедушку.

Прокрутившись так целый час и вызвав подозрение у большинства прохожих на улице, он вошёл в кафе "Гранат", заказал себе тост с сыром и сменил очки на очки для чтения. Достал из сумки "Маарив" [40] , расправил его во всю ширину, спрятался за ним почти целиком и лишь тогда наконец-то развернул записку.

"Дорогие господин или госпожа, - было написано там, - меня зовут Тамар, и мне очень, очень нужна ваша помощь. Понимаю, что это выглядит странно, но вы должны мне поверить, что речь идёт о жизни и смерти. Пожалуйста, помогите мне. Не ждите ни минуты. Не откладывайте это на завтра. Сейчас, сейчас позвоните, пожалуйста, по номеру 625-59-78. Если не ответят, попробуйте позже. Пожалуйста, не потеряйте эту записку!!! Позовите к телефону женщину по имени Лея. Я прошу Вас рассказать ей, как к Вам попала эта записка и, самое главное, пожалуйста, пожалуйста, скажите ей так: Тамар просила передать: в назначенное время, в назначенный день, на улице Шамая, напротив стоянки такси. Пожалуйста, прошу Вас, уничтожьте записку".

40

"Маарив" – ежедневная израильская газета.