Кто-то умер от любви

Поль безжалостно терзал и накручивал то на пальцы, то на прутья беседки стебли кирказона. Он стоял опустив голову, но я все равно видела его часто мигающие глаза — этот тик всегда означал у него крайнюю степень смятения. Наконец он медленно кивнул, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль, и я поняла: сейчас он ответит.

— Если бы я предложил тебе переспать с другим мужчиной, чтобы родить ребенка, ты бы согласилась, ведь ты именно это хотела сказать? То есть тебе кажется, что я не придаю этой проблеме должного значения, так? Хорошо… Раз ты решила, что мне нужно переспать с этой девушкой и тем самым доказать тебе, что я хороший муж, я это сделаю. Но сделаю лишь потому, что люблю тебя, — ты слышишь? — только из любви к тебе. И всего один раз, один-единственный раз, а потом ты навсегда выбросишь эту дурь из головы, и больше мы к этому возвращаться не будем.

Странно все-таки устроен человек. Поль еще не успел договорить, а мое неистовое стремление вырвать у него согласие уже сменилось отчаянием от того, что он его дал. Три минуты соития ради ребенка… Теперь эта формула вовсе не казалась мне такой простой.

Прежде я никогда не была ревнива, и никто — ни мой муж, ни тем более Анни — не мог предположить, что это болезненное свойство моего характера вдруг расцветет так буйно. Да и сама я тогда еще не достигла возраста, когда перестаешь заблуждаться на свой счет.

Даже сегодня я еще задаю себе этот вопрос: не предложила ли я Полю то, что предложила, в надежде услышать его отказ? В надежде, что этот отказ поможет нам откровенно объясниться? Мне хотелось, чтобы он успокоил меня, обещал не бросить, не развестись со мной. Вспомните Екатерину Арагонскую, Жозефину Богарне, шахиню Сораю [10] — я была бы далеко не первой женщиной, отвергнутой мужем из-за бесплодия. А сколько было других, безвестных…

Но не исключено, что в случае отказа Поля я бы тоже на него обиделась. И если уж совсем честно, то признаю, что поставила перед ним вопрос, любой ответ на который был заведомо неприемлем.

10

Екатерина Арагонская(1485–1536) — первая жена английского короля Генриха VIII Тюдора, с которой он развелся после 24 лет брака, потому что она не смогла подарить ему наследника мужского пола. Жозефина Богарне(1763–1814) — первая жена Наполеона Бонапарта, императрица Франции (1804–1809 гг.); имела сына и дочь от первого брака с виконтом де Богарне, но от Наполеона детей у нее не было, что послужило поводом для развода. Шахиня Сорая(1932–2001) — вторая жена персидского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, с которой он развелся в 1958 г. из-за ее бесплодия.

Скажи он «нет», я бы подумала: он меня не любит.

Он сказал «да», и я подумала: он меня не любит.

Внезапно мне стала ясна вся непристойность этой ситуации. И я написала Полю письмо, в котором подробно изложила все, что он должен был сделать. Хорошо помню, как тщательно выбирала подходящие обороты, стараясь придать своим наставлениям возможно более безликую форму. «Врачи рекомендуют партнерам для успешного зачатия самую традиционную позу; соитие должно состояться только в постели — единственном святилище, достойном плотского союза, имеющего целью рождение детей…» — я не забыла и продолжение этой фразы: «в полной тишине и непроницаемой темноте». Мои пальцы, сжимавшие ручку, взмокли от пота — или от ревности? Эти роковые три минуты казались мне пыткой, вечностью.

За одну ночь с помощью Жака я превратила комнату без стен в спальню, а наутро Анни получила от меня те же подробные инструкции, что и мой муж. Давая их, я с горечью думала, что мне и самой не помешало бы выслушать все это перед моим первым сексуальным опытом.

Признаться честно, за моими разъяснениями крылась тайная надежда не успокоить, а, наоборот, запугать Анни, подтолкнуть к отказу, чтобы она остановила этот запущенный мной адский механизм. Я была уверена, что вид ее мастерской, превращенной в лупанарий, потрясет и оттолкнет ее, и говорила себе: скорее ее отвратит это зрелище, нежели мои слова. «Мой муж приедет сюда через час…» Я надеялась, что моя настойчивость заставит ее отступиться.

— Давайте подождем до завтра…

Ну вот она и высказалась. Я была уверена, что достигла цели: Анни одумалась и решила отказаться. И была глубоко благодарна ей за то, что из нас троих у нее у одной хватило гордости и мужества покончить с этим безумным планом.

Настало следующее утро; я ее не ждала, но она пришла. Всю вторую половину дня я провела в надежде, что Поль не приедет раньше обычного. Но он приехал раньше обычного. И эта неправдоподобная сцена произошла у меня на глазах.

Он вошел в гостиную. Я посмотрела на него. Он на меня — нет. Анни сидела опустив голову. Он сказал ей: «Идем!» Она встала. Вышла вслед за ним. А я даже пальцем не шевельнула, чтобы остановить их. Миг спустя стукнула, захлопнувшись, дверь комнаты без стен.

Я же осталась сидеть там, где сидела, когда они ушли. Сердце мое колотилось так, что у меня грудь ходила ходуном, мне было трудно дышать. Я ждала: вот сейчас Поль вернется огорченный и объявит мне, что не смог заняться любовью с другой. В эти минуты я не почувствовала бы, наверно, даже побоев, вздумай кто-нибудь подойти и ударить меня. Я вся пребывала в той части своей души, которая не имеет ничего общего с телом, которая, может быть, продолжает существовать после смерти.

Поль вернулся в гостиную первым и подошел к камину, будто там пылал огонь. Это было его любимое место как зимой, так и летом. Тот факт, что он переспал с другой женщиной, не нарушил его привычек, подумала я. Мне кажется, именно в эту минуту, глядя на него, стоящего перед камином как ни в чем не бывало, я и ощутила себя по-настоящему обманутой. Я смотрела на него. Он на меня — нет.

До чего же я ненавидела его за то, что он стоит там, на своем привычном месте! И в то же время чувствовала огромное облегчение теперь, когда он был у меня на глазах. Во мне вдруг вспыхнула гордость, и я подумала: нужно держаться так, словно все случившееся было и будет подвластно моей воле. Словно мне ничего не стоит подписать контракт, который я же сама и составила. Сделав над собой нечеловеческое усилие, я открыла рот и постаралась выдавить более или менее членораздельно «до свидания, до завтра», обращаясь к Анни, уже стоявшей в дверях.

Она издали глухо ответила: «До завтра».

Один Поль не произнес ни слова. Упорно глядя вниз, в камин, он протягивал к нему руки, как будто хотел согреть их у огня. Это было 9-го апреля. Каминные подставки для поленьев пустовали. На улице ярко сияло солнце. Почему, почему я тогда ничего не заподозрила?!

Весь следующий месяц прошел вполне обычно. Анни по-прежнему приходила к нам в дом, муж уезжал на работу ближе к полудню и возвращался к ужину, а иногда и позже, хотя такое бывало крайне редко.

Перемены коснулись только одной меня. Я больше не надеялась иметь ребенка, как все прошлые годы, — теперь я его ждала. В безмятежном спокойствии. Заранее продумывая, что мы будем делать. Вернемся в Париж, снова заживем там, как прежде. Я наконец забуду о позорном статусе парии, на который меня обрекла бездетность, у нас с Полем больше не останется поводов для ссор, и над нашей любовью, над нашими объятиями перестанет висеть тяжкая обязанность зачать ребенка. Он уже у нас будет, и мы успокоимся, отдадимся давно забытому счастью любить друг друга легко и беззаботно, как несколько лет тому назад. Проникнувшись этой приятной уверенностью, я даже перестала сердиться на Поля за то, что он уступил моим настояниям. Да и ревность моя мирно уснула в предвкушении новых радостей; я пребывала в состоянии святой веры в удачу, граничившей с потерей рассудка.

Но 9 мая Поль, без всяких предисловий, объявил мне, что Анни не забеременела. Новость поразила меня тем более жестоко, что я не была готова услышать ее из его уст. Нет, это невозможно! Он ошибается! И вообще, откуда он это знает?

— Мне Анни сказала.

Когда? Ведь они с тех пор даже не виделись.

— Ну в общем… Не то чтобы сказала… Мы с ней условились, что если она не забеременеет, то просунет кончик занавески в щель между оконными створками, и тогда вечером, подходя по аллее к дому, я увижу это и смогу тебе сказать. Мы так решили вместе, после того как… ну, ты понимаешь… когда у нас все произошло…