Кто управляет Россией?

Второе важное открытие — для «воспоминаний» Жуковской сразу устанавливается литературный источник, сюжет и повествовательные детали которого полностью повторены, — это небольшой очерк некоего писателя А. С. Пругавина, сочинение, выходившее крошечными тиражами в 1915 году (в журнале под названием «Около старца»), в 1916 году (под названием «Старец Леонтий Егорович и его поклонницы»), и, наконец, в феврале 1917 года, когда стало все можно — с заголовком «Старец Григорий Распутин и его поклонницы». В этом очерке Государь и Государыня зашифрованы под инициалами У и Z, фамилии министров и «поклонниц» изменены, и хотя в очерке масса паскудных намеков на религиозную экзальтацию дам высшего света, окружавших Григория Ефимовича, намеков на его чувственность и эротоманию, но никаких прямых слов о разврате, сектантстве, назначении им министров, влиянии его на Государя и Государыню нет, так ведь и фактов таких не было, вот и печатали вкрадчивые выдумки да гнусные намеки. А раз существует литературный источник этих якобы «воспоминаний» Жуковской — любой историк, мало-мальски имевший дело с документами, если только это не какой-нибудь Радзинский или Сванидзе, категорически отвергнет псевдомемуары, ибо что это за историческое свидетельство, если свидетель искажает свой возраст, в виде собственных воспоминаний бойко пересказывает содержание чужой книжонки, главные герои которой трусливо спрятаны под псевдонимами, чтобы автора гнусного опуса ревнители Самодержавия не прибили за клевету.

И, наконец, третье открытие, разоблачающее лживость подлого сочинения: «Воспоминания о Григориии Распутине» не принадлежат авторству Жуковской, их написал другой человек. В библиотеках сохранились подлинные сочинения писательницы «Марена» (1914 г.), «Сестра Варенька» (1916 г.), «Вишневая ветка» (1918 г.), которые очень ярко характеризуют стиль ее художественной речи, — непременные соловьи, дикие розы, романтический ключ под сосной, юный принц, благородный поклонник, «любовь прекрасная и мгновенная», «рыдания неразделенной страсти», — словом, беллетристика Жуковской вся в пошлых кружавчиках, в рю-шечках вымученных и банальных красивостей — типичная дамская проза, язык которой пахнет дешевыми духами и розовым мылом. Совсем не то в тексте «Воспоминаний о Распутине», автором которых выставлена В. А. Жуковская. Этот текст составлен, безусловно, мастером художественного слова, умело выписавшим объемные, зримые образы, которые благодаря дару сочинителя ужасают читателя своим натурализмом и циничной неприкрытостью.

Кто в действительности был автором этой талантливо слепленной грязи, кто скопировал сюжет очерка Пругавина вплоть до мельчайших деталей, здесь и ландыши, присылаемые Распутину Царицей, и телеграммы от высокопоставленных лиц, и обстановка комнат, и даже скрип зубов Распутина, и манера поклонниц доедать за ним куски, дословно повторены целые сцены, реплики, разговоры, но сюжет прописан более откровенно, вместо намеков на гнусность рисована сама гнусность, грубыми подробностями расмалеван портрет «старца». И сделал это литературно одаренный сочинитель, но в любом случае, не В. А. Жуковская, именем которой воспользовались, чтобы иметь достоверную привязку вымышленного текста к действительности.

Вот вам и «серьезное документальное свидетельство» — очередная для нас ловушка, расставленная с умыслом, что клюнем на крючок «исторического документа», вознегодуем на Самодержавие, возненавидим «злую притворщицу Алек-сандру-царицу», «слабого волей царя», подчинявшегося «грязному мужику».

Но кто защитит святых от клеветы? Только подлинный документ, настоящее свидетельство, непредвзятые воспоминания, и таких на сегодня известно немало. Первое русское издание книги Софьи Карловны Буксгевден «Жизнь и трагедия Александры Федоровны, императрицы России» — один из лучших образцов того, что мы называем воспоминаниями верноподданных. К таким документам официальная историография зачастую относится подозрительно: дескать, верные слуги любили Государыню, были ей обязаны своим благоденствием, и из любви и благодарности приукрашивали факты, умалчивая о недостойном. У нас же есть иной критерий достоверности таких мемуаров — дневниковые записи, письма Александры Федоровны, если они по смыслу, по духу, по настроению совпадают с тем, что рассказывают о ней знавшие ее люди, значит, эти рассказы верноподданных — истинная правда, и любые искажения ее, вроде дневника сплетницы Чеботаревой или «воспоминаний» псевдо-Жуковской, следует с негодованием отвергать как гнусную ложь.

Фрейлина София Карловна Буксгевден доказала преданность Царской Семье, последовав за Ней в Тобольскую ссылку, потом сопровождая Царских Детей в Екатеринбург, и только насильственное разлучение оторвало баронессу Софию от Государыни. Всемилостивый Господь подарил Софии Буксгевден долгую жизнь, обязав свидетельствовать. И она честно свидетельствует.

Год за годом встает перед нашими глазами прожитое последней русской Императрицей, в нем нет ни безумств юности, ни метаний молодости, ни надлома зрелости, что свойственно даже и добрым, хорошим людям, но Александра Федоровна жила воистину святой жизнью, как ее всегда понимали на Руси благочестивые и прямодушные русские жены: мечта о любимом, встреча с ним по воле Божьей, Муж, Дети, служение Семье. С одной лишь поправкой в судьбе — любимый был Наследником Русского Трона, Муж стал Императором России, Дети родились Царскими Детьми. И потому этой русской жене и матери, именно так — русской во всем, по духу, по смыслу, по делам, русской жене и матери, выпала еще одна обязанность — быть Матерью огромной страны и великого народа. Суровый долг, тяжкая обязанность, трудная ноша, а не одна только честь, как всегда думают мелкие завистливые люди. Как Она несла эту ношу — с первых дней постоянное самоотречение. В свидетельство тому несколько малоизвестных фактов, сохраненных для нас воспоминаниями Софьи Карловны Буксгевден. Молодая Государыня основала для бедных «Комитет помощи», постоянно посещала простые школы, чтобы видеть лица и души русских детей — нарождавшегося, нового поколения России, она основала «Школу нянь» в Царском Селе, санаторий для туберкулезных в Ялте.

Ее праздник Белого Цветка собирал сотни тысяч рублей пожертвований для санаторного обустройства Крымского побережья. Она создала Школу народных ремесел для развития русских кустарных промыслов и отвлечения крестьян от пьянства. Во время Русско-японской войны ее усилиями в Эрмитажном дворце рядом с Зимним был создан огромный склад для снабжения военных госпиталей одеждой и медицинскими материалами. В мировую войну Она организовала в Царском Селе лазареты, несколько санитарных поездов постоянно курсировали на передний край фронта, доставляя в тыловые лазареты раненых, у Нее были большие склады с медицинскими материалами в Петрограде, Москве, Одессе и Виннице и целая сеть меньших складов в малых городах вблизи линии фронта. Всю эту систему организовала и наладила именно Она, и постоянно строго контролировала бесперебойную работу всей лазаретной сети, принимая своих подчиненных, выслушивая об этом доклады министров, что в Петрограде цинично истолковывали как вмешательство в политику государства.

О том, что Государыня работала не для популярности, что меньше всего думала при этом о себе, говорит Ее безоглядность на себя в любых делах. Она тяжело заболевает корью, заразившись от детей при посещении питерских школ, но потом постоянно посещает вместе с Дочерьми туберкулезные санатории в Ялте, пренебрегая опасностью подолгу сидит с Детьми у постели заразных больных, говоря о своих Дочерях: «Они должны понимать печаль…» Государыня становится сестрой милосердия в германскую войну, и ее старшие Дочери тоже проходят эту суровую школу, и опять не жалеет ни себя, ни их — у великой княжны Ольги Николаевны работа в госпитале привела к нервному истощению и анемии, а сама Императрица получила тяжелое сердечное осложнение. Еще бы, ведь приходилось переживать как свои чужую боль, чужую смерть, вот ее щемящие слова из письма: «Офицер умер на столе. Последовала очень трудная операция. Такие трудные моменты, но мои девочки должны знать жизнь, и мы все это проходим вместе». И при этом Государыня не позволяет себе отдыха, считая, что даже съездить в Ливадию (это когда тысячи дворян отправлялись в военное время на отдых в свои имения к морю) — «слишком большое удовольствие, которое можно было позволить себе во время войны».

«Чувствуя себя Матерью этой страны», — без прикрас сказанное Ею в час, когда все уже кончено, страна отвернулась от Нее и от Царя, но могут ли родители перестать любить своих детей, даже если неблагодарные дети бросили их, попрали их заботы, отвернулись от их доброты. В этот состоит инстинкт жертвенности, заложенной Господом в образе родительской любви, но никем еще по-на-стоящему не осознан подвиг жертвенности, кроющийся в Царской любви к своему народу, который сродни родительской заботе, но сколь тяжелее его нести, ведь не кровинушек твоих, не плоть от плоти, — чужих, вовсе незнакомых тебе людей, с их грехами и ошибками, с их завистью, гордостью, корыстью, — миллионы этих людей нужно взять под свое отеческое и материнское крыло: прощать ошибки, наказывать за преступления, вразумлять примером собственной самоотверженности.

А что в ответ? Как свидетельствует София Буксгевден, уже в 1905 году в России наступил кризис нехватки «настоящих людей», и Государыня с тоской пишет об этом сестре: «Это по-настоящему время, полное испытаний. Крест моего бедного мужа слишком тяжек для одного, тем более, что у него нет никого, на кого он мог бы положиться и кто бы мог быть для него реальной помощью… Он работает с таким упорством, но велика нехватка людей, которых я называю «настоящими». Конечно, они где-то должны существовать, но как трудно на них напасть. Плохое всегда под рукой, другие из-за ложной скромности держатся позади. Мы пытаемся познакомиться со многими людьми, но это так трудно… появляется чувство отчаянья. Один слишком слаб, другой слишком либерал, третий слишком недалекий и так далее…»

Это было время, когда самопожертвование стало не в чести у русских людей. Баронесса София пишет, как во время коронации Императора Его приветствовали потомки людей, которые в разные времена спасали жизнь русским монархам, начиная с потомков Ивана Сусанина. В этот жертвенный ряд после воцарения Государя Николая II больше никто не встал. Но сколько примеров самоотверженности в жизни самой Александры Федоровны! Баронесса София вспоминает лишь некоторые из них, попробуйте примерить эти поступки на себя — кому из нас подобное по плечу? В 1915 году Государыня отдает парадные залы Зимнего дворца под госпиталь для тяжелораненых (кто-то может сегодня пожертвовать свой лучший дом для больницы?), Она поселяет парализованную, умирающую фрейлину Соню Ор-белиани в комнату рядом со своими дочерьми, прекрасно понимая, сколь тяжко детям видеть постоянно рядом смертельно больного человека (кто ныне в состоянии принять на себе добровольно такое мученичество?), Императрица отказывается отдать во власть Временного правительства Аню Танееву, хотя ее присутствие в Царскосельском дворце как главной «заговорщицы» и «последовательницы Распутина» грозило разлучением всей Семьи, арестом Государя, но Аню в первые дни революции могли просто убить, излив на нее ненависть клеветы и заодно свалив всю вину за «распутинщину», поди потом доказывай правду о погибшем человеке, и Государыня защитила ее, буквально прикрыла собой и Детьми (кто из нас способен сегодня пожертвовать собой и, главное, своими детьми ради спасения жизни хоть и близкого, но все же не родного человека?).

Все это свидетельствует о последней русской Императрице как о человеке необыкновенного мужества, о ее волевом бесстрашии, что Она сама прекрасно сознавала, ибо готовила себя к самым тяжелым испытаниям, что подтверждает в своих воспоминаниях баронесса София: «Александра Федоровна говорила о себе как о «великом бойце». И это была правда». Свое же назначение Государыня объясняла так: «Я не сотворена сиять перед собранием… Я должна помогать другим в жизни, помогать им побеждать в борьбе и нести свой крест».