Кубанская конфедерация. Пенталогия

– Извините, нервишки пошаливают, а тут вы. – Он издал ещё один короткий смешок и спросил: – Ох, вы и чудики, купцы, вы хоть понимаете, куда свой караван вести хотите?

– Имеем такое представление, – сказал я.

– Короче, – градоначальник оглядел нас троих, – излагайте свою версию того, что вы про Харьковскую область знаете, а потом я расскажу вам то, что там происходит на самом деле.

Пожав плечами, я начал говорить:

– Шесть лет назад с нашим радиоцентром в Краснодаре на связь выходила Харьковская радиостанция. На то время в городе всем заправляли одичавшие бандиты и какието сектанты, а в сельской местности было несколько больших поселений. Также от переселенцев из Луганска мы знаем, что банды объединились и начали захват всей области. Последние новости из тех краев были получены три с половиной года назад.

– Ха! – усмехнулся Приходько. – Коекакая информация у вас есть, только она однобокая и сильно устаревшая.

– Тогда, может быть, объясните, что мы не знаем?

– Это конечно, объясню. Первое: наш город – это последний оплот цивилизации, дальше к северу начинаются совершенно дикие места. Второе: караван туда пройти не сможет, все дороги порушены, а мостов через Северский Донец и Оскол нет уже давнымдавно. До Артёмовска вы хоть и с трудом, но дойдёте, а вот за ним проходимые места заканчиваются. Третье: те мародеры, сектанты и бандиты, которых вы поминали, – самые настоящие звери и нелюди. С ними у вас никакой торговли не получится. В лучшем случае вас сделают рабами, а в худшем попросту в жертву их поганому богу принесут. Четвёртое и последнее: я не дам вам отвезти этим тварям боеприпасы. Хотите, можете здесь расторговаться, и прибыль получите очень хорошую, а нет, тогда поворачивайте домой или ищите обходные пути. Эти варвары уже третий год подряд по зиме к стенам нашего города приходят, и только то, что у нас есть огнестрельное оружие и минометы, ещё както их сдерживает, так что мне совсем не нравится ваша идея похода к Харькову.

– Понимаю, только дикостью нас пугать не надо, мы её на своём веку повидали достаточно.

– Да ни хрена ты не понимаешь, купец! – Градоначальник сорвался на крик. – Это уже не люди, не человеки, прямоходящие и разумные. Нельзя объяснить то, что мы видели в эту зиму. И нет таких слов, чтобы передать всё то омерзение при их виде и весь тот страх, который мы испытали. Вижу, вы люди военные, выправка ваша заметна. Вы с «беспределами» воевали?

– Да! – Дружный кивок троих.

– Так вот, «беспределы» по сравнению с этими выродками сущие дети. Поверьте моим словам и забудьте про поход на север, а вернувшись домой, предупредите своих начальников, что скоро север сам придёт к ним, и пусть они будут готовы встретить его со всеми своими пушками, танками и солдатами.

– Что, все настолько плохо?

– Не то слово! В эту зиму мы потеряли больше ста человек, и это при том, что у варваров почти не было огнестрельного оружия. Они приходят мелкими группами, не более десяти – двадцати воинов, все разукрашены татуировками, а вооружены луками, метательными дисками, пращами и дротиками. Лошадей не признают, передвигаются на лыжах или пешком. Ненавидят собак и домашнюю живность и говорят на странной смеси русского, украинского и блатной фени, при этом зачастую переходят на рык или язык жестов.

– Так, значит, дикари приходят со стороны Харькова?

– Да, они идут из тех мест.

– А что пленные?

– За три зимы наши дружинники живьём ни одного взять не смогли. Пару раз разведчики почти хватали когото из них, кто в бою был ранен, но те кончали жизнь самоубийством.

– Извините, господин градоначальник, но при всем моём к вам уважении, то, что вы рассказываете, ничем не подтверждено, и поверить в это трудно.

– Ничего, купец, когда они нас сломают и к вам в Конфедерацию придут, тогда ты поверишь моим словам.

– Серьёзное заявление. Вы считаете, что готовится вторжение?

– Я не считаю, а знаю это. Пройдись по нашему городу, пообщайся с людьми, и увидишь, что за их спокойствием скрывается страх, и они готовы покинуть свои дома. Пройдёт год, два, может, и три, и здесь не останется никого.

– Потеря ста человек и зимние налёты дикарей не повод срываться с места.

– Ааа! – Приходько устало махнул рукой. – Говорю же, что не могу объяснить всего того, что сейчас происходит. Вечером я пришлю к вашей стоянке беглецов из тех мест и командира дружины, переговорите с ними, если вас так интересует, что же происходит в тех местах, и вы узнаете, кто таковы эти неоварвары.

Разговор с градоначальником был окончен, и мы, прогулявшись по городу, вернулись к своей стоянке. То, что услышали, пока не обсуждали, поскольку надо было обдумать слова местного правителя и выяснить, говорит ли он нам правду или, может быть, просто не хочет пускать наш караван с боеприпасами к Харькову по какимто своим скрытым причинам.

Наступил вечер. Воины, приказчики и возницы получили увольнительную и в большинстве своём разбежались по Дебальцево – кто в кабак, кто в бордель, а кто просто пошёл по улицам погулять. На стоянке остались только восемь бойцов и старшие командиры нашего небольшого отряда – Татаринцев, Астахов, инженер Гуров и я.

– Идут, – прерывая наши молчаливые размышления у костра, сказал Астахов, и перед нами появились трое.

Первый – это командир местной дружины Брагин, с которым мы познакомились ещё на въезде в город. Лет около пятидесяти, абсолютно седой, лицо в глубоких морщинах, на непокрытой голове виден шрам от макушки до виска, кривой чертой пересекавший волосы. Второй – лысый парень, непомерно толстый и рыхлый, с виду обычный человек, а чтото в нём было не так. Третьим гостем оказалась девушка лет семнадцати с густыми чёрными как смоль волосами, волнами спадающими на грудь, и чёлкой, закрывающей лоб, выразительными глубокими глазами, цвета которых в сумерках я разглядеть не мог, и приятными тонкими чертами лица. Она была очень красива, но, как и в случае с парнем, в ней чувствовалось какоето несоответствие, и создавалось впечатление, что разум этой девушки находится гдето очень далеко от своего тела.

– Вечер добрый, – поприветствовал нас Брагин и указал своим спутникам на брёвна, лежащие рядом с костром.

– Добрый. – Я ответил за всех присутствующих с нашей стороны и кивнул на парня с девушкой: – Это все, кто может чтото рассказать?

– Ну, – пожал плечами командир дружинников, – в общемто все. Была ещё парочка мужиков, но они зимой в бою погибли. Больше из тех мест никто не выбирался.

– Ладно, что есть, и то хорошо. Кто начнёт?

– Анна, – Брагин обратился к девушке, которая с безучастным видом смотрела на костёр, – расскажи, что с тобой было.

Девушка беспокойно пошевелилась, оторвала взгляд от огня, рукой откинула волосы на затылок, и на её лбу мы увидели выжженный крест, только не тот, что у христиан используется, а другой, перевернутый и перечеркнутый косой чертой.

– Меня зовут Анна Ельцова, я из деревни Васильевка. Мы жили как и все, кто пережил Чёрное Время, выращивали картошку, овощи и держали скотину. В селе нас проживало немного, человек сто, мы были мирными людьми, никого не задевали и хотели только, чтобы нас не трогали и не беспокоили. Это произошло в начале осени, пять лет назад. Однажды я проснулась среди ночи от непонятного шороха, и сердце в предчувствии беды бешено застучало. Мои родители спали в соседней комнате, а два братика и сестричка со мной. Мне хотелось успокоиться, сказать себе, что шорох под окнами – только разыгравшееся воображение, но в этот момент чтото с силой ударило в дверь нашего дома. Вся семья проснулась, младшие заплакали, и дверь, которая не выдержала нескольких мощных ударов, упала внутрь комнаты. Отец схватил топор, лежащий под их с матерью кроватью, и бросился навстречу беде, и долго, может быть целую минуту, он сдерживал в узком проходе тех, кто хотел проникнуть к нам. Однако он был один, а врагов трое. Отец упал, и в доме появились вооруженные длинными ножами люди с размалёванными лицами. Так я впервые увидела «диких сектантов», которые называют себя Внуки Зари.

Ельцова на мгновение прервалась и снова посмотрела на огонь.

– Что было дальше, Анна, – поторопил её Брагин, – рассказывай.

– Моего отца убили, мать изнасиловали и распяли на стене дома, а нас, всех деревенских детей, собрали в кучу и повели в Харьков, откуда пришли разорители нашей деревни. В городе нас бросили в подвал с крысами и несколько дней не кормили. Ночью было холодно и страшно, а днём к нам приходили проповедники и вели разговоры о том, что прежний мир погиб изза того, что люди верили в Дьявола, который назвался богом, а истинный наш создатель – Люцифер, Сын Зари. Мы плакали, просили еды, но, для того чтобы избавиться от лишений, нам надо было сказать, что мы верим в бога Люцифера и готовы служить ему там, где укажут проповедники, несущие свет истинной веры всем людям Земли. Через пять дней в подвале не осталось никого, кроме меня. Все пленники, включая моих родных, признали новую веру и согласились ей служить. Меня хотели убить, говорили, что я взрослая и ересь Христова крепко сидит во мне, но так сложилось, что я понравилась одному из проповедников, и, очистив меня знаком своего бога, он забрал меня с собой и сделал своей любовницей. Я и знать не знала, кто такой Христос и кто такие христиане, у нас в деревне ни во что не верили, хотя иногда просили Небо о дожде или мягкой зиме, но никого это не волновало, и теперь у меня на лбу клеймо. Два года я провела среди «диких сектантов», но потом нам с Павликом удалось бежать.