Кучук-Ламбат

– Мы… у нас было так много вещей… жена вот… – Мальчик повел рукой, словно желая обнять Девочку, но остановился на полпути и сунул руку в карман.

– Мы… – тонко сказала Девочка. – Мы остановились немного выше вас… в другом месте. Это совсем близко…

Старуха смотрела на них, растерянно моргая, все равно не понимая еще до конца, что они говорят, но сердцем уже чувствуя – что-то страшное.

– Где вы… что вы остановились?…

– На верхней террасе, близко от вас, – сказал Мальчик, вытирая лоб, и закурил новую сигарету.

– Мы зайдем…

Вдруг она поняла. Она поняла, что произошло, но не в силах была понять – как могло произойти такое.

– А-а…

Она медленно повернула голову и посмотрела на белый корпус, слепленный из сотен балкончиков. Все вокруг было какое-то неживое.

– У кого же вы… поселились?

– Евдокия Григорьевна, – тихо сказала Девочка и оторвала лист.

– Тетя Дуся, – сказал Мальчик.

Дуся Панченко… продавщица в утесовском магазине, зять водит автобус. Да, они с верхней террасы… горячая вода, канализация, в прошлом году Василий поставил душ. – А давно вы приехали? – спросила она машинально, чувствуя страшную усталость.

– Нет, – сказала Девочка.

– Второго числа, – одновременно сказал Мальчик и осекся.

Старуха стояла молча и смотрела на Девочкин живот. Солнце вышло из-за сосны и грело ей голову. В доме за ее спиной плакал ребенок.

– Ну… я пойду, – сказала она – ей показалось, внятно и громко, на самом деле так тихо, что они едва услышали, – и с трудом сняла очки. – Я пойду… Отдыхайте.

– Мы к вам зайдем, – тихо сказала Девочка. – Завтра…

– Да-да, – сказал Мальчик.

– Заходите, – сказала она – и, осторожно повернувшись, медленно пошла вниз, домой, в другую сторону от магазина. Она не чувствовала своего тела; у нее было странное ощущение, что она идет за палкой – которая идет сама, осторожно и неуверенно нащупывая дорогу. «Хлеб, – вспомнила она уже внизу, перед своим поворотом. – Ах да, хлеб… Надо купить хлеба».

– Быстро ты, тетя Поля, – сказал Иван, куривший беломорину.

– Да…

Она вошла в комнату и легла на кровать, не выпуская палку из рук. Сын весело смотрел на нее с потемневшей фотографии, рядом с которой возвышалась стопка открыток – выросшая почти вдвое с теми открытками, которые ей присылали из Москвы. Она долго лежала неподвижно, глядя на давно не беленный потолок, как в темноту, – потом медленно закрыла глаза.

Такая долгая жизнь – и так быстро кончилась.

Наверное, Бог не мог поступить иначе.

1991–1992