Куда боятся ступить ангелы

Дом этот больше, чем кажется на первый взгляд, ибо построен на холме, так что два этажа спускаются вниз по невидимому спереди склону, а вечно запертая деревянная дверь на самом деле ведет на чердак. Человек, знакомый с устройством дома, предпочтет обойти его вдоль глинобитной стены по круто идущей вниз тропе, проло­женной мулами, и зайти с тыла. Здесь, очутившись на уровне подва­ла, надо задрать голову и крикнуть. Если по крику решат, что при­несли что-то легкое (например, письмо, овощи или букет цветов), то из окон первого этажа спустят корзинку на веревке, куда посыльный положит свою ношу и уйдет. Но если голос сулит что-то тяжелое - дрова, или окорок, или гостя, то посетителя расспросят, а тогда уже велят или не велят подняться по лестнице. Подвальный и верхний этажи этого обветшалого дома равно заброшены, обитатели его со­средоточиваются в центральной части, как жизнь в умирающем теле сосредоточивается в сердце. С площадки первого этажа внутрь от­крывается дверь, и там посетителей ждет вполне сносный прием. На этом этаже несколько комнат, темных и большей частью душных: гостиная, обставленная стульями с сиденьями из конского волоса, мягкими табуретами, вышитыми шерстью, и печью, которую никог­да не топят; тут присутствует дурной немецкий вкус, но отсутствует немецкий уют; дальше идет большая семейная комната, где кончает­ся облагораживающее влияние гостеприимства и совершается неза­метный переход к спальням, сами спальни и, наконец, лоджия, где можно проводить, если заблагорассудится, весь день и всю ночь, пить вермут и курить сигареты наедине с уходящими вдаль рощами олив, виноградниками и синевато-зелеными холмами.

В этом-то доме прошла недолгая и неизбежно трагическая замуж­няя жизнь Лилии. Лилия заставила Джино купить дом, так как имен­но там впервые увидела его, когда он сидел на стене против ворот Вольтерра. Она запомнила, как вечернее солнце освещало его воло­сы, как он улыбнулся ей сверху, и тогда же она, как женщина сенти­ментальная, но не тонкая, решила заполучить мужчину и дом вмес­те. Жизнь в Италии обходится для итальянцев дешево, и хотя сам Джино предпочел бы дом на Пьяцце, или, еще лучше, в Сиене, или даже (предел мечтаний) в Ливорно, он уступил жене, думая, что, вы­брав столь уединенное жилище, она, вероятно, проявила хороший вкус.

Дом был чересчур велик для двоих. Туда стекались родственни­ки, стремившиеся его заполнить. Отец Джино хотел превратить дом в патриархальное предприятие, где каждый член семьи имел бы свою комнату и все сходились бы за едой. Он готов был отказаться от новой практики в Поджибонси, лишь бы играть роль патриарха. Джино охотно согласился с ним, так как любил своих родных и при­вык к большой семье, и преподнес это предложение Лилии как при­ятную новость. Та даже не пыталась скрыть свой ужас.

Тогда он и сам ужаснулся, поняв, сколь чудовищна была идея. Раскаялся, что предложил ее, помчался к отцу сказать, что это невоз­можно. Отец стал горько сетовать на то, что богатство уже портит сына, делает бесчувственным и черствым; мать заплакала, сестры обвинили Джино в том, что он закрывает им путь в общество. Он просил прощения и пресмыкался, пока они не напали на Лилию. Тогда он набросился на них, объявил, что они неспособны понять английскую леди, его жену, и недостойны иметь с ней дело и что в доме его будет один хозяин - он сам.

Лилия похвалила его, когда он вернулся, приласкала, называла храбрым мальчиком, героем и другими ласкательными именами. Од­нако он впал в мрачное настроение, когда его клан с большим досто­инством покидал Монтериано - достоинством, которое ничуть не убавил врученный им чек. Они забрали чек с собой, но совсем не в Поджибонси, а в Эмполи - оживленный пыльный городок милях в двадцати от Монтериано. Там они с комфортом и обосновались. Но сестры Джино утверждали, будто он их туда загнал.

Чек, естественно, исходил от Лилии, которая постоянно проявля­ла щедрость и охотно соглашалась водить знакомство со всеми род­ными, только бы не жить с ними вместе, так как близкие родствен­ники мужа действовали ей на нервы. Больше всего ей нравилось ра­зыскивать каких-нибудь дальних, позабытых свойственников и ра­зыгрывать перед ними госпожу Щедрость. Потом она удалялась, ос­тавляя после себя недоумение и, еще чаще, недовольство. Джино не мог понять, почему все его родственники, прежде такие приветли­вые, сделались плаксивыми и неприветливыми. Он приписал это ве­личию своей супруги, в сравнении с которой остальные смертные казались заурядными. Деньги быстро таяли, несмотря на то, что жизнь была дешевой. Лилия оказалась даже богаче, чем он ожидал. Он со стыдом вспоминал, как однажды пожалел, что не может взять тысячу лир, предложенную Филипом. Да, то была бы недальновид­ная сделка.

Лилии понравилась ее жизнь в новом доме: ничего не делать, только отдавать приказания улыбающейся прислуге через преданно­го мужа, выполняющего роль толмача. Она послала миссис Герритон развязное письмо с описанием своего счастья. Ответила ей Генриет­та: а) всякая переписка между ними впредь будет поддерживаться только через поверенных; б) не вернет ли Лилия шкатулку с инкрус­тацией, данную ей на время (а не подаренную) для платков и ворот­ничков?

– Посмотри, чего я лишаюсь, выйдя за тебя замуж!
– сказала Ли­лия Джино. Она никогда не пропускала возможности подчеркнуть, что снизошла до него.

Он думал, что она имеет в виду шкатулку, и посоветовал не отсы­лать ее обратно.

– Глупый, я говорю про жизнь. У Герритонов очень хорошие свя­зи. Они занимают ведущее положение в состонском обществе. Но к чему мне все это, раз у меня есть мой глупенький мальчик!

Она обращалась с ним как с ребенком (а он и был ребенком) и как с несмышленышем, чего про него никак нельзя было сказать. Свое превосходство над ним она считала столь неоспоримым, что упуска­ла случай за случаем утвердить свою власть. Раз он красив и ленив, значит, неумен, рассуждала она. Беден - значит, никогда не осмелится порицать свою благодетельницу. Страстно влюблен - следова­тельно, она вольна поступать, как захочет.

«Может, это и не райское блаженство, - думала она, - но все луч­ше, чем Чарлз».

А тем временем мальчик изучал ее и взрослел.

Чарлз напомнил о себе неприятным письмом от поверенного, где ей предлагалось выделить крупную сумму для Ирмы в соответствии с завещанием ее покойного мужа. Вполне в духе недоверчивого Чарлза было принять меры против вторичного замужества. Джино тоже возмутился, и они вместе сочинили язвительный ответ, кото­рый не возымел действия. Джино заявил, что Ирме лучше переехать к ним.

– Воздух здесь здоровый, пища тоже. Ей тут будет хорошо, и нам не придется отдавать деньги.

Но у Лилии не хватило смелости даже заикнуться об этом Герритонам, ее вдруг охватил ужас при мысли, что Ирме или любому дру­гому английскому ребенку придется воспитываться в Монтериано.

Джино был необычайно удручен письмами поверенного, удручен больше, чем, по мнению Лилии, было уместно. В доме ему уже не­чего было делать, и он целые дни проводил в лоджии, облокотясь на парапет или сидя на нем верхом с несчастным лицом.

– Ах ты, лодырь!
– как-то воскликнула она, ущипнув его за мус­кулистую шею.
– Пойди поиграй в паллоне.

– Яженат, - ответил он, не подняв лица.
– Больше я в игры не иг­раю.

– Пойди повидай друзей.

– Теперь у меня нет друзей.

– Глупый ты, глупый! Нельзя же сидеть взаперти весь день!

– Я никого, кроме тебя, не хочу видеть.
– Он сплюнул на оливко­вое дерево.

– Перестань, Джино, не говори глупостей. Пойди повидайся с друзьями и приведи их в гости. Мы же с тобой любим общество.

Он озадаченно посмотрел на нее, но дал себя уговорить, ушел, обнаружил, что друзья не забыли его, и вернулся через несколько ча­сов в приподнятом настроении. Лилия поздравила себя с умением обращаться с ним.

– Я уже готова принимать гостей, - сказала она.
– Я намерена встряхнуть Монтериано, как встряхнула Состон. Приведи сколько хочешь мужчин, а они пусть берут с собой своих жен и сестер. Ясо­бираюсь устраивать чай по-английски.

– Тут есть моя тетка с мужем. Но мне казалось, что тебе не хочет­ся принимать моих родственников.

– Никогда ничего подобного я не...

– Да, но ты была бы права, - возразил он горячо.
– Они тебе не компания. Многие занимаются торговлей, да и наша семья немногим лучше. Тебе нужны люди воспитанные и знатные.

«Бедняжка, - подумала Лилия, - как печально вдруг понять, что твоя родня вульгарна».

И она принялась уверять, что любит дурашку ради него самого. Он покраснел и стал щипать свои усики.