Куда приводят мечты

Теперь ко мне начали липнуть тела, почти скелеты, с лоскутами гниющей плоти. Глаза у меня были плотно закрыты, но я тем не менее видел их лица. Лица живых мертвецов, глядящие на меня горящими, полными ликования глазами, пока я опускался ниже и ниже.

«Энн! — подумал я. Сознание мое начало угасать. — Я обманул твои ожидания!»

Я сел, выпрямившись, и вскрикнул от изумления.

Рука Альберта покоилась на моем плече, а я не мигая глядел на него.

Наконец я осмотрелся по сторонам.

Мы сидели на бесплодной серой равнине, под синевато-серым тусклым небом. Над ее бесконечным застывшим простором завывал холодный ветер.

И все-таки, Роберт, скажу тебе, эта равнина казалась раем по сравнению с тем местом, где я побывал.

— Как тебе удалось меня спасти? — спросил я. То, что я находился рядом с ним, было выше моего понимания.

— Ты был в их лапах всего несколько мгновений, — объяснил он.

— Несколько мгновений? — От удивления я разинул рот. — Но они повалили меня на землю, потащили к пруду и бросили под воду, где…

Он с мрачной улыбкой покачал головой.

— Ты все время находился у меня перед глазами, не более чем в нескольких футах. Они прикасались к тебе только мысленно.

— Господи! — Я невольно вздрогнул. — Это, наверное, и есть ад. Точно.

— Один из них, — откликнулся Альберт.

— Один? — Я уставился на него в смятении.

— Крис, — сказал он, — есть преисподние внутри ада.

ГДЕ ОБИТАЕТ ТЕПЕРЬ ЭНН

Мы шли по широкой серой равнине, протирая подошвы сандалий о каменистую почву.

— Единого места под названием «ад» не существует, — объяснял Альберт. — То, что люди назвали адом, — это вакуум, в котором обитают после смерти неразвитые души. Этот тот уровень существования, над которым они не могут подняться, поскольку не в состоянии мыслить абстрактно, а беспокоятся лишь о мирских делах.

— Тогда зачем нам пришлось туда пойти? — спросил я. — Наверняка Энн…

— Могу лишь сказать, что сигналы, если можно их так назвать, вели туда, — сказал Альберт. — И, слава Богу, ведут оттуда.

— И мы по-прежнему им следуем? — озабоченно спросил я.

Он кивнул.

— Полагаю, сейчас мы уже близко.

Я посмотрел во все стороны, не видя ничего, кроме безжизненной равнины.

— Как это может быть? — спросил я.

— Наберись терпения, — молвил он. — Еще совсем немного.

Мы некоторое время шли в молчании. Потом, что-то вспомнив, я произнес:

— Тот человек, что меня обманул…

— Трагическая фигура, — сказал Альберт. — Большую часть жизни он занимался тем, что причинял другим людям физические и психические мучения. Его преступления, обернувшись против него, на столетия сделали его пленником этого места. Вопреки тому факту, что воспоминания о каждом из его чудовищных деяний навечно отпечатаны в его памяти, он до сих пор нисколько не раскаивается и не сожалеет о своих поступках. И это весьма прискорбно.

— Почему ты называешь его трагической фигурой? — спросил я, вспоминая злобное, беспощадное лицо этого человека.

— Потому что, — ответил Альберт, — в Древнем Риме он вел жизнь не преступника, а вершителя правосудия.

Я только покачал головой.

— Разумеется, то правосудие, которое он вершил, было лишь пародией на правосудие, — добавил Альберт. — А теперь он испытывает муки истинного правосудия — око за око.

Альберт резко остановился, посмотрев направо. Я обратил взор в том направлении и, к своему удивлению, увидел в отдалении гряду невысоких холмов.

— Она там, — сказал Альберт.

Я взглянул на него в приливе внезапной радости. В его лице я не заметил отклика.

— Радоваться рано, — сказал он. — Это еще не повод для торжества. Теперь начинается самое трудное.

Странно, но после всего пережитого мною в кратере я должен был бы испытать дурное предчувствие, когда перед моими глазами предстал этот знакомый утешительный вид — холм, на котором стоял наш дом.

Я с тревогой и смятением взглянул на Альберта. Зачем надо было удаляться так далеко, если она не выходила из дома?

— Она здесь? — спросил я.

— Здесь? — повторил он.

— В нашем доме, — сказал я.

Уже начав говорить, я понял, почему он меня переспросил.

Это был не тот дом, который я знал, хотя с того места, где я стоял, он казался совершенно таким же.

— Что же это, в таком случае? — спросил я.

— Увидишь, если туда поднимешься, — ответил он.

— Если? — Я с изумлением взглянул на него.

— Я предпочел бы, чтобы ты вернулся назад, — сказал он. — Да, даже отсюда, когда ты от нее в нескольких шагах.

Я покачал головой.

— Крис. — Он взял меня за руку и крепко ее сжал. Какой же твердой и земной — думаю, это подходящее слово — казалась теперь моя плоть. — То, что случилось с тобой в кратере, происходило лишь в твоем сознании — и пострадало лишь сознание. То, что случится здесь, может повлиять на твою душу.

Я понимал, что он говорит правду. Но опять покачал головой.

— Я должен ее увидеть, Альберт, — настаивал я. Он улыбнулся, но его улыбка выражала лишь печаль и согласие.

— Тогда запомни, — сказал он, — все время сопротивляйся отчаянию, которое будешь испытывать. Необходимо еще тщательнее замаскировать твое астральное тело, чтобы Энн смогла тебя видеть и слышать. Но при этом ты становишься уязвимым для всего, для чего уязвима и она. Ты это понимаешь?

— Да, — кивнул я.

— Если чувствуешь, что — как бы это сказать — тебя втягивают во что-то, — продолжал Альберт, — противься этому всеми силами. Постараюсь тебе помочь, но…

Я перебил его.

— Помочь мне?

— Сделать все, что в моих силах, пока…

Должно быть, его остановило выражение моего лица. Он с тревогой взглянул на меня.

— Крис, нет, — сказал он. — Ты не должен…

— Да. — Я посмотрел в сторону дома, крыша которого как раз показалась на вершине холма. — Не знаю, что там происходит сейчас или что произойдет. Но я должен сам ей помочь. Я это чувствую, — сказал я, не дав ему договорить.

Он смотрел на меня с глубокой печалью.

— Я это чувствую, — повторил я. — Не могу объяснить, но знаю, что это так.