Куда улетают ангелы

— Ясно, — сказал он и прижал меня к себе. — Все теперь ясно.

Что ему стало ясно после нашего разговора, я так и не поняла.

Я уже знала — с тех пор как заполнила анкету в ЗАГСе, что Толя младше меня на один год и четыре месяца. Вот уж не думала, что начну повторять мамины подвиги… Отчим, отец Павлика, ведь тоже был младше ее на год или два. Не сдает ли мой следующий избранник сейчас экзамены на первом курсе?..

Один вопрос все никак не давал мне покоя. Да, я волновалась, когда видела Толю издали, вылезающего из машины. И грустила, когда он, дотянув до последней минуты, в воскресенье уезжал в аэропорт. Да, мне было так хорошо обнимать его мощные плечи и сидеть у него на руках. Мне хотелось ему нравиться и не хотелось, чтобы ему нравилась очень симпатичная помощница оператора, которая нравилась всем в съемочной группе.

А вопрос был такой: почему же я внутри так спокойна и безмятежна? Разве бывает такая любовь? Я, по крайней мере, знала другую. Я знала, как замирает сердце и перестает биться, когда, не видя кого-то полгода, вдруг встречаешь просто похожего на него в метро… Я знала, как исчезали звуки и краски вокруг, когда он был близко, исчезало все, кроме него. Я знала, как больно ранило каждое небрежное слово и как легко прощались обиды, лишь только я снова слышала его голос и видела его…

Может быть, то, что сейчас, это и есть счастье-константа? А оно, конечно, совсем другое. Вот Толя приехал за нами в Крымское Приморье — сам успел побыть там всего полдня… Вот не спал со мной в поезде — самолетом я уже не решилась лететь, а в самом лучшем феодосийском поезде, на который удалось взять билеты, — не открывались окна и не работал кондиционер… Вот я вижу его утром и вечером. И снова утром и вечером… Мне спокойно, хорошо, не страшно. Он симпатичный, он очень приятный, он добрый и так старается расположить к себе Варьку… Что же не дает мне покоя? Мысль, что все слишком спокойно? Или что я чуть-чуть лукавлю? А может, я просто не умею общаться с близким мне мужчиной, я никогда в жизни так много не разговаривала с тем, от которого бежали мурашки по спине… Или мурашки бежали от того, что каждый день был как последний?

Глава 19

Когда в августе мы вернулись из экспедиции, Толя уже перевез все вещи в нашу новую квартиру. Мне оставалось чуть более полутора месяцев до родов, рожать я собиралась в срок. По первой беременности я четко знала — будет так, как я хочу, просто надо быть очень уверенной и беречь себя от всего, что мешает главному.

Живот стал давить, и я спала все меньше и меньше. Я решила — самое время попробовать приучить Варю к ее собственной комнате, в Крымском Приморье это не получилось. Когда Толи не было, Варька по-прежнему ходила за мной хвостиком.

В той самой квартире, которую Толя купил «по случаю», было ни много ни мало, а пять отдельных комнат, не считая двух темных, из которых мы решили сделать кладовку и гардеробную. Светлое капиталистическое будущее снова с угрожающей скоростью стало наваливаться на меня. Помня предыдущий плачевный опыт, я решила сразу в него поверить, в его реальность и необыкновенную надежность. Ведь тогда, с Сашей — я до конца не верила. Может, потому ничего и не состоялось?

Я ходила по новой квартире, как во сне. Да, все точно так, как я нарисовала. Правильно сшиты шторы, именно там стоит диван, который я отметила крестиком в журнале, и на своих местах висят именно те шкафчики на кухне.

Перед отъездом мы посвятили два воскресенья тому, что точно выбрали материалы для оформления квартиры. Если бы у меня было время, я бы выбирала четыре воскресенья, восемь, шестнадцать… Но определиться — и абсолютно точно — надо было всего за два Толиных выходных и неделю, что была между ними. Мне очень помогала Варя, обладающая врожденным тонким вкусом и пока еще просто детским чутьем к истинно красивому. Мы с утра до вечера листали журналы, сидя в парке на скамеечке, и отмечали то, что нам нравилось. Я старалась не вспоминать, что я напланировала в той, несостоявшейся, другой жизни. Но, скорей всего, часть своих проектов все-таки использовала.

Сейчас мы ходили с Варей из комнаты в комнату, ахали и охали, трогали стены, они получились такие красивые, такие приятные на ощупь, напоминающие тонкую замшу-нубук, открывали-закрывали высокохудожественные двери со вставками цветного стекла, садились на кресла и диваны, включали хитрыми сенсорными выключателями свет.

Затем Варя спросила:

— А потом мы соберем вещи и опять уедем?

Это было так неожиданно, что я даже не сразу поняла.

— Почему, Варюша?

Вероятно, взрослый человек, которого обманывали столько, сколько Варю, сказал бы «по определению». А она ответила:

— Так ведь всегда бывает…

— Я не знаю, Варюша, — жестко и честно сказала я. — Не знаю, как получится на этот раз.

Так все-таки, наверно, лучше.

Деревенские дети рано узнают, как осеменяют коров и как родятся поросята. Городские — как другие тетеньки звонят по домашнему телефону и ненатуральным голосом спрашивают: «Это салон красоты?» Другие тетеньки специально узнают домашний номер, они хотят внести сумятицу в души тех, кто сегодня вместе завтракал с приглянувшимся им мужчиной, а также тех, кто сидит уже одетый и ждет, пока этот мужчина отведет их в зоопарк. И тут же перезванивают ему на мобильный. И он бежит с трубкой подальше, воровато оглядываясь и улыбаясь: «Это — налоговая!.. Вот черт! Ну и что вы, любезные, от меня хотите? Срочно? Сейчас? Да что же вы со мной делаете! Конечно, лечу!..»

Я не знала, как сказать Варе, что она теперь будет спать одна. Первые ночи я всё ходила, смотрела — как она. А она — спала себе и спала. Ей понравилось, что у нее теперь своя комната, своя постель.

Утром, когда я ее будила, Варя, обнимала меня и, как и раньше, обязательно рассказывала, что ей снилось. Я с удовольствием слушала ее, пока Толя фыркал и пел в ванной.

Вечером она укладывала кукол, сама прикрывала шторы, включала ночник и ложилась, приготовив книжку, которую я ей почитаю. Обняв ее, я пристраивалась рядом, стараясь не заснуть. И чуть позже, тихонько чмокнув засыпающую Варьку, перебиралась в другую комнату, где богатырским сном спал Толя. Вот если через несколько лет он по-богатырски захрапит…

Большой живот стал мешать спать, и я стала спать сидя. Толя изъявил горячее желание спать сидя, вместе со мной. Так мы и делали. Он, конечно, сползал ночью в обычную позицию спящего, а я сидела, опершись спиной — не о спинку дивана, как раньше, когда ждала Варю, а о его спину.

Мне очень хотелось поделиться с кем-нибудь, как интересно все-таки выходить замуж, но я так и не нашла, кому бы это рассказать. Маме? Ольге? Нет, конечно. Нельке… Тоже нет, она как раз страдала из-за очередного увлечения своего Федора, очень стараясь, чтобы он не понял причину ее страдания и не упрекнул ее в равнодушии и эгоизме.

* * *

Толя еще спал. А я лежала, вернее, полусидела-полулежала, рассматривая его спящего, и вдруг увидела, что он тоже смотрит на меня сквозь ресницы. Я смутилась и прижалась щекой к его огромному локтю.

— Ты знаешь, как странно, — сказала я. — Мне ведь всегда нравились небольшие мужчины.

Я не стала говорить, что некоторые из них были скорее даже маленькие по сравнению с ним, и без сравнения — тоже.

— Это просто природа требовала: «Рожай, Лена, рожай мальчика и люби его!» А ты все низкорослого мужчину полжизни пестовала, вместо того чтобы двенадцать мальчиков за это время родить…

Я засмеялась.

— Но я любила его, Толя. Я имею в виду Александра Виноградова. Ты сможешь с этим смириться?

— Было бы очень жалко тебя, если представить, что всю жизнь ждала меня в тоске и неудовлетворенности. Хотя, наверно, так оно и было. Больше тебе скажу — я рад, что был только один мой однофамилец, а не три других.

Я смотрела в смеющиеся глаза Толи и не знала, стоит ли говорить ему, какой разной может быть любовь. А главное, я сама не знала, виной ли тому приближающиеся роды, или неандертальская удаль Толи, или наше с ним недавнее знакомство при обоюдном большом опыте жизни и любви — но я действительно никогда не испытывала с Александром Виноградовым того, что испытываю каждый раз с Толей. Что не мешает мне оставаться спокойной и рассуждать о любви-константе. Чудно. Но это правда.