Куда уж хуже. Реквием заговорщикам

Охрана лагеря напилась, звучала музыка, женщины в нарядных платьях целовались с солдатами в камуфляжной форме и хохотали.

Ворота были распахнуты, и мы беспрепятственно въехали на центральную аллею.

– Куда ты хочешь, чтобы мы тебя отвезли? – спрашивал Павел у почти бесчувственной Жени.

Я сидела за рулем, а Павел с ней были на заднем сиденье.

– К моему дому.

Мы остановились около дома.

– Там, возле дерева, несколько ступенек, видите? И такая штука наподобие звонка. На нее надо нажать.

В нескольких шагах от крыльца действительно была полуразрушенная каменная лестница, ведущая в никуда. Мы положили Женю на траву, принесли из дома коляску (оказывается, в доме было и инвалидное кресло, и коляска) и усадили, а точнее, уложили ее туда. Павел отыскал в траве металлическую пластину с кнопкой и нажал. Тотчас земля раздвинулась вместе с пластиной, и мы увидели ведущую вниз лестницу.

– Опять подземный ход.

– Это не подземный ход, – сказала Женя.

Теперь-то я поняла, откуда шел этот неземной холод. Мы спустились в самый настоящий холодильник, включили свет и увидели огромный зал, заставленный металлическими столами, на которых лежали люди. Их было довольно много. Самым трудным было спустить сюда коляску.

– У меня нет сил, подвезите меня к папе, – сказала Женя, и Павел повез ее между рядами столов.

Это было жуткое зрелище. Мы попали в могильник. Умершие люди здесь сохранились и выглядели, как живые. И никаких цветов, венков и прочей чепухи. Просто одетые достаточно строго трупы. Когда я увидела Стаса, со мной чуть не случился обморок. Он лежал и как будто спал. На поверхности стола выступил иней… Так же, как на волосах многих покойников.

Заметили мы и девушку, которой стало плохо тогда в лесу. Должно быть, она погибла от передозировки наркотиков. И теперь тоже спала вечным сном.

И вот наконец мы увидели Рюрика. Маленький сморщенный старикашка с густой седой шевелюрой, без очков. Во всем черном. Даже под брюками угадывались его истонченные паучьи ножки-лапки. Единственное, что у него было большое, так это его лоб. Выпуклый, крепкий. Женя была не просто похожа на отца, она так сильно любила его и верила в него, что согласилась заменить Рюрика на его посту и в его деле.

– Посмотри, я не поседела? – спросила я у Павла, стряхивая с себя оцепенение и пытаясь нарушить тишину этого ледяного склепа.

– Знаешь, – услышала я в ответ, – по-моему, она умерла.

Я подошла к коляске и заглянула в лицо Радкевич. Мне показалось, что она постарела за несколько часов. И теперь как будто еще больше стала походить на своего отца.

* * *

Утро мы встретили в моей квартире. Не было уже ни Кати, ни Сергея, ни Андрея. Я их всех отпустила. Проснулась я от сигнала сотового телефона. Звонил Крысолов:

– Таня, у тебя все в порядке?

Я посмотрела на спящего Павла и усмехнулась:

– Как будто да, а что случилось?

– Ты извини, так уж вышло, но наши ребята прихлопнули твоего Худякова. Он скурвился окончательно…

Вот теперь я слышала настоящего Крысолова.

– Нормально все вышло. Вы правильно сделали. Как там Маша?

– Я ее отправил в Италию, пусть отдохнет девочка.

Какой хороший папашка.

– Ты моих ребят отпустила…

– Спасибо, теперь я сама.

– А деньги я вернул… Знаешь, все как-то образовалось. А то словно туман залепил глаза… Ну, бывай.

Я включила телевизор. Передавали программу «Новости».

– На должность министра юстиции назначается Трапезников Анатолий Иванович…

Это тот самый Трапезников, на которого работал Павел. И которому мы утром переправили все папки из подземелья. Оказывается, он все это время находился в Москве и работал параллельно с нами. Интересно, в чем заключалась его работа?

– Павел, а ты не такой дурак, как я думала, – усмехнулась я. Меня всегда раздражали милиционеры с их погонами и званиями. – А теперь тебе, милый, пора отправляться домой. Слышишь?

Он открыл глаза и с недоумением уставился на меня:

– Что я должен услышать?

– ТРУБА ЗОВЕТ!

Чем я хуже Маши? Мне тоже захотелось в Италию. Только без телохранителей…

Реквием заговорщикам

Глава первая Хорошее начало дня

Утро не сложилось. В полудреме я видела непонятные, еле уловимые образы, которые вились перед глазами, мешая спать, но и не позволяя проснуться окончательно.

Еще не открывая глаз, я поняла: что-то ГРЯДЕТ.

И в тот же момент проснулась, словно от толчка.

В комнате было полутемно, рядом раздавалось крепкое мужское посапывание.

– Чего сопишь, переросток? – сонно спросила я.

Единственный постоянный мужчина в моей творческой биографии, живущий со мной уже целых два месяца, лениво мяукнул, растягиваясь лапами по одеялу и до предела разевая клыкастый розовый рот. Слезать он явно не собирался.

Подавив желание схватить кота за шиворот и трясти с минуту, приговаривая: «Ах ты, переросток домашний! Ах ты, швабра с хвостом! Ах ты…» – и дальше по заученной схеме скорее удовольствия, чем наказания, достающегося коту вот уже несколько недель, что он жил у меня, я вздохнула и просто взъерошила его жесткую черную гриву.

Вася приподнялся, уселся на моей белой простыне поудобнее и принялся облизывать себя, наводя внешний лоск.

– Чучело пушистое, – уже более мирным тоном произнесла я, сложив руки за спиной. – Нет чтобы после ночных гуляний подойти к любимой… хозяйке, потереться о ее бедро, прикрытое лишь шелковой ночной рубашкой, и замурлыкать от счастья, что тебя любят и холят! Нет, он нагло развалился на моей кровати, чешет за ухом да еще и вылизывается!

Васька встал, медленно подошел поближе и с громким мурлыканьем стал методично тереться о мое бедро своим пыльным боком, приводя тонкую светлую ночнушку в серое состояние. Мне почему-то не было жаль ее.

Затем он отстранился и, опытным взглядом оценив, довольна ли хозяйка, громко и требовательно мяукнул.

– Все вы, мужчины, одинаковы! – презрительно бросила я и вынесла приговор: – Кормить буду, когда вернусь.

С легким сердцем сдернув простыню и смотав ее в комок, я отыскала тапочки и прошлепала в ванную комнату.

Мылась долго, тщательно и с удовольствием. Вспенила волосы новокупленным шампунем и массировала, считая до ста: хороший вид требовал соответственного ухода. А возможные нарицания, касающиеся моей внешности, я ненавижу и стараюсь сделать их невозможными.