Куда ведешь, куда зовешь, Господи!
Шрифт:
– Какого еще парня?
– Вот и я о том же! Женщина, Люсенька, всегда остается красавицей даже после семнадцати, если она не дура, конечно! Хотя в каждой женщине живет одновременно и дура, и стерва, и ангелочек. Надо только знать, как и кого в себе разбудить. А если нет своего парня, Люсенька, пользуйся чужими. Ты, вооще, знаешь, что у нас на десять девчонок приходится девять ребят? Если врубаешься, то не жди, а действуй, и – пропадай моя телега!
Так мы дожили до следующей стипы, побывав у Ларисы Носовой и других, живущих дома. А как-то Боря Бойко, уехав к родителям в село, отдал нам ключ от комнаты, чтобы мы могли брать его проигрыватель, когда понадобится.
Первый Новый Год в Алма-Ате обозначился дождиком, никакого новогоднего снега не было. А наши ночи после праздника были заняты проектами и зачетами. Прибегали вечером с занятий голодные как собаки.
От архитектурного корпуса до общаги надо было ехать на автобусе остановок шесть. Денег вечно не хватало, и мы предпочитали по возможности проехаться зайцами. Стрельчиха особенно в этом преуспевала. То у нее не было монет, только рубли, то делала вид, что билет не купила по рассеянности, то вообще говорила, что денег нет, и просила кого-нибудь из нас заплатить за нее. Долг, конечно же, не отдавала, а требовать вернуть пятак никто не осмеливался.
Как-то мы ехали, в автобусной толпе Валентина торчала у задней двери, а я устроилась возле кабины водителя на месте кондукторши, которой не было. Я прогнулась к кабине, взяла лежащий рядом с водителем микрофон и, подмигнув ему, сунула нос в шарф и гундосо проорала:
– Граждане, прошу платить пятак, с зайцев штраф один рупь! Эй, девушка в темной шляпке с розовыми цветочками, я уже десять минут слежу за Вами, как Вы кажный раз таки зайцем катаетесь, и уже не впервой пытаетесь нагреть государство. Я щас проберусь к Вам, зайчиха, так что, ласкаво просимо – готовьте рупь! Ждать устала, так что штраф схлопотала, голубушка.
В зеркало водителя было видно, как Стрельчиха суетливо заторопилась к двери и заорала:
– У меня пятак нашелся!
– Не надо мне мозги пудрить, я этого пятака жду уже три остановки! Граждане, задержите зайчиху, и пусть передаст деньгу. Автобус не остановится, пока не получу рупь. Да поживей! – неумолимо вопила я гнусавым голосом.
– Да у меня пятак нашелся! – срывающимся голосом заорала пунцовая как помидор Стрельчиха.
– Поздно уже, передайте деньгу! – гремела я на весь автобус.
Рубль передали, я забрала его себе, оставив пятак водителю. Стоящий рядом Боря Бойко ржал как мерин.
Доехав до своей остановки возле гастронома Южный, студенты толпой посыпались из автобуса.
Дойдя до Южного, я сунула нос в шарф и гнусавым голосом сообщила:
– Граждане пассажиры, у нас есть прекрасная возможность купить на Стрельчихин рубль бутылку портвейна, надо только добавить чуток. Хватит ей балдеть на халяву!
– Ах, ты, это ты, Левая спектакль устроила?! Отдай деньги – последние!
– Ну как, девки, простим, или казним и пропьем?
– Казним и пропьем, что-то стало холодать! Глинтвейн из вермута избавит нас от простуды, на бутылку наскребем, закусь купим в закусочной, пока еще работает. Ноги в руки и бежим!
В закусочной возле общаги все уже было съедено, осталась только слипшаяся холодная вермишель с подливом. Ну, и это сойдет.
Добравшись
в общаге до своего этажа, услышали пение казашки Базили. Приоткрыв дверь ее комнаты, я увидела кучу ее друзей казахов, расположившихся на стульях и кроватях. Базиля сидела в центре у стола с домрой в руках и сильным красивым голосом, как у Розы Баглановой, пела казахскую песню. Удивительная мелодия завораживала пронзительной душевностью и мастерством исполнения юной певицы. Это была, конечно-же, песня о любви, что было ясно, не зная языка. Я прикрыла дверь, и мы повернули к себе. Стрельчиха, шумно потянув носом, сказала:– У Базили день рождения, а на кухне что-то варится, наверняка вкусненькое типа бешбармака.
Мы зашли на кухню. Она была пуста, а на плите в десятилитровой кастрюле варились казы – блюдо из конских ног для гостей Базили. Полная кастрюля казы, штук десять, и без охраны! – никого нет. А жрать хочется безумно!
– Интересно, как думаешь, долго варится, Валентина?
– Да час, наверное, судя по воде. Уже, пожалуй, готово!
Мы вышли в коридор. Постояв в раздумье, я скомандовала:
– Валентина, дуй за вилкой и мигом назад, жду!
Стрельчиха прискакала с вилкой. Я скомандовала:
– Тащи из кастрюли две казы, спрячь под кофтой, да мигом чеши в комнату. Не дрейфь, подруга, все будет тип-топ, покараулю.
Вышла, оглядела коридор. Пусто! Операцию изъятия провернули молниеносно. Горяченные казы, засунутые под шерстяную кофту, так жгли Стрельчихин живот и руки, что она тихонько попискивала от боли и эти лошадиные ноги чуть не выронила. Но стойко стерпела, только взвыла, молниеносно допрыгнув несколько метров до нашей комнаты. А когда я мигом повернула ключ в двери, Стрельчиха все-таки не удержалась и ляпнула эти казы из-под кофты на пол, не донеся до стола. Грассиха козочкой подскочила и подняла их. Они оказались не только горяченными, но и тяжеленными. Люська, торопливо бросила их на стол, пальцы ее рук заполыхали.
– Живот не обожгла, Валентина?
– Горит огнем и пальцы тоже!
– Дверь на замок, никого не впускать, никому не открывать, вести себя тихо, нас нет! – командовала я.
Стрельчиха, приподняв полы кофты, рассматривала красные пятна на животе. Грассиха сообразила:
– Валька, мажь салом казы брюхо и пальцы, все пройдет.
Мы заняли места вокруг стола, вывалили в миску вермишель с подливом. Разлили портвейн, разогретый на плитке, добавили сахар, гвоздику и красный перец – получился глинтвейн. Я подняла стакан:
– За нас, девки! А ты, Стрельчха, получишь за геройский поступок добавку. Стырить пылающие конские ноги, не жалея живота своего ради подруг – это подвиг. Мне тоже полагается добавка, но я великодушно отказываюсь от нее в пользу тощей Грассихи. За то Бог меня простит как организатора преступного сговора. Ну, девки, отпразднуем день рождения прекрасной талантливой акынши Базили и пожелаем ей счастья, здоровья, доброго мужа и кучу черноголовеньких казахских деток! Спасибо, Базиля, что дала возможность утолить голод бедным архитекторам.
Грассиха не удержалась:
– Ты, Светка, вечно что-то несешь, Не можешь по простому, плетешь чепуху, лишь бы болтать что-то несусветное.
– Так ведь от этого, Люенька, жить интереснее, я даже сказала – наряднее. Мне всегда хочется выразить что-то доброе, светлое, вечное…
–Ладно, заткнись, подавимся!
Все дружно вцепились зубами в жилистые обрезки мяса, которое ловко остругивала с лошадиных мослов Грассиха.
– За наше счастливое завтра и удачно провернутую операцию по изъятию излишков роскоши! Ура!