Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

Вадим Межуев: С исторической точки зрения, правильнее все-таки говорить о русской идее. О российской идее я ничего не слышал и не знаю, что это такое.

Алексей Кара-Мурза: В том-то и дело, что национальную российскую идею хотят представить именно как русскую.

Вадим Межуев: Меня интересует русская, а не российская культура, включающая в себя культуру всех народов России. «Русская идея» потому русская, что была рождена гением русского народа, т. е. была русской по своему происхождению. Это не исключало ее обращенности не только к русскому, но к любому другому народу, исповедующему христианские ценности. Можно сказать, что «русская идея» была национальной по форме (по происхождению) и универсальной по содержанию.

Алексей Кара-Мурза: Последний вопрос. В докладе написано, что ранние славянофилы создали свой проект «русского модерна». Что это означает?

Вадим Межуев: Не проект русского модерна, а русский проект модерна. Модерн — слово XX века. Оно — иное название современности, пришедшей с Новым временем. Основные контуры этой современности, как они были очерчены в эпоху Просвещения, стали называть «проектом модерна». Славянофилы вслед за немецкими романтиками предложили свой «проект модерна», отличный от просветительского. Он и получил впоследствии название «русской идеи». Ничего другого я не хотел сказать.

Алексей Кара-Мурза: А к чему слово «модерн»?

Вадим Межуев: А что вас смущает в этом слове? Что оно не из XIX века? Но ведь и слово «культура» отсутствовало в русском словаре вплоть до середины XIX столетия. Его не было в словаре Пушкина, Гоголя, Белинского, Тютчева. Значит ли это, что мы не можем использовать его, говоря о том времени? Кстати, и слово «цивилизация» славянофилы, напомню, считали применимым только к Европе, а к России не применимым, хотя сегодня кто только не говорит о «русской цивилизации». Славянофилы, конечно, не пользовались словом «модерн», но отсюда не следует, что его нельзя использовать для обозначения предложенного ими проекта современности, который и стал впоследствии называться «русской идеей».

Игорь Яковенко: Сейчас это называют консервативной революцией…

Игорь Клямкин: Есть еще вопросы? Нет? Тогда я спрошу. Вы опираетесь на традицию русской религиозной философии, сами будучи человеком секулярных взглядов. Как вы вписываете мировоззрение русских религиозных философов в сегодняшний секуляризированный мир и как соотносите их мировосприятие со своим собственным?

Вадим Межуев: Я должен высказаться о своем отношении к религии?

Игорь Клямкин: Не к религии, а к религиозной парадигме мышления. Как вы соотносите с ней современную секулярную эпоху? И свое собственное мировоззрение?

Вадим Межуев:

Все-таки я писал доклад не о себе, а о «русской идее», как ее понимали русские мыслители. Меня можно упрекнуть в том, что я недостаточно полно и точно изложил суть этого понимания, но не надо делать меня ответственным за саму идею. Не я ее выдумал.

Насколько понимаю, вы спрашиваете меня, как я оцениваю «русскую идею», одобряю или осуждаю ее религиозно-нравственный пафос. Не одобряю и не осуждаю, а пытаюсь понять. Ведь тот же пафос свойственен и всей русской культуре. Не станем же мы на этом основании отрицать ее непреходящее историческое значение.

Не надо быть верующим, чтобы понимать огромное значение религиозного опыта в истории любой культуры. Христианская религия лежит в истоке и европейской, и русской культуры. Конечно, религиозный опыт европейских народов отличается от религиозного опыта народа русского, но я не стал бы трактовать это отличие в чью-то пользу. Тот и другой опыт содержит свою долю истины.

Человеческий смысл, содержащийся в опыте православной веры, русская религиозная философия и попыталась выразить в «русской идее». Сам перевод религиозного опыта в идею указывал на европеизацию русской мысли, поскольку только европейцы идентифицируют себя не только по вере, но и по идее. Возможно, эта идея имела мало общего с принципом материальной пользы, но только ли в ней состоит цель культуры?

Игорь Яковенко: А почему православная или коммунистическая карикатура на капитализм принимается за реальное изображение капиталистического общества? Кто сказал, что он бездуховен и эгоистичен? На чем основаны такого рода рассуждения, которые я читаю в вашем докладе?

Вадим Межуев: Я могу назвать огромное число авторов, которые, не будучи православными, марксистами и социалистами, пишут примерно о том же — о поразившем Европу духовном и культурном кризисе. Вот названия некоторых книг, взятые в порядке простого перечисления: «Сумерки идолов», «По ту сторону добра и зла» (Ф. Ницше), «Понятие и трагедия культуры», «Конфликт современной культуры» (Г. Зиммель), «Закат Европы» (О. Шпенглер), «Проклятая культура» (Т. Лессинг), «Германия и кризис европейской культуры» (А. Вебер), «Восстание масс» (Х. Ортега-и-Гассет), «В тени завтрашнего дня: Диагноз духовного недуга нашей эпохи» (Й. Хейзинга), «Кризис европейского человечества и философия» (Э. Гуссерль), «Неудовлетворенность культурой» (З. Фрейд), «Конец Нового времени» (Р. Гвардини)… Если надо, перечень могу продолжить. Тема кризиса европейской культуры является в этих произведениях главенствующей.

Игорь Яковенко: За библиографию спасибо, но может ли, на ваш взгляд, существовать общество, вообще лишенное духовности, каковым выглядит в вашем тексте общество западное? Ведь и само наличие книг о кризисе, которые вы перечислили, свидетельствует скорее о его здоровье, о его способности к самоанализу и самокритике…

Вадим Межуев: В любом обществе сохраняются, конечно, какие-то очаги духовности, но общество позднего модерна, т. е. массовое и высокоиндустриальное общество, несомненно, более безидеально и бездуховно, чем общество раннего модерна. Ровно в той же степени, в какой классическая культура более духовна, чем массовая. Шпенглеровская констатация победы цивилизации над европейской культурой не лишена оснований, эта констатация подтверждается практически всеми, кто пишет сегодня о современной культуре.

Игорь Клямкин: Еще вопросы? Больше нет. Переходим к обсуждению. Игорь Яковенко, пожалуйста.

Игорь Яковенко:

«В „русской идее“ я вижу карикатуру на общество Нового времени, рассматриваемого из пространства периферийного средневекового сознания»

Начну с частных замечаний.

В отличие от докладчика, я не разделяю традицию противопоставления культуры и цивилизации, наиболее ярко проявившуюся у Шпенглера. Мои представления лежат в русле английской и французской традиций. Цивилизация — определенная стадия развития культуры, а культура атрибутивна человеку, она возникает в акте антропо- и культурогенеза. Поэтому не могу я принять и мысль докладчика о том, что «русская идея» как феномен культуры призвана проложить дорогу будущей российской цивилизации. Эта цивилизация существует, и она существенно отличается от цивилизации европейской.

Вадиму Михайловичу, насколько могу судить, свойствен философоцентризм, предполагающий, что цивилизации рождаются в акте философского осмысления. Мое же понимание состоит в том, что они возникают в акте самоорганизации больших общностей. А рефлексия по поводу того, что возникло, появляется позже. И если рефлексия на предмет того, что есть в России, продолжается до сих пор, то из этого никак не следует, что наша цивилизация не сложилась. Из этого следует лишь то, что процесс ее рационального понимания затянулся.

Но это, повторяю, частные расхождения. Перехожу к принципиальным. У меня сложное отношение к обсуждаемому докладу…

Игорь Клямкин: Насколько помню, у вас почти ко всем докладам сложное отношение…

Игорь Яковенко:

Этого я уже не помню, но в данном случае оно именно такое. С одной стороны, в докладе этом чувствуется бережное отношение, даже любовь автора к предмету анализа. Текст написан плотно и понятно. Я первый раз читаю такой внятный, изложенный современным языком конспект того, что составляет суть славянофильской идеологии, ее смысловое ядро. После прочтения доклада многие вещи для меня прояснились. В этом отношении он просто великолепный. С другой же стороны…