Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого
Шрифт:
Как о человеке «злодерзостном», который «сам на лошадях, окружен драгунами часто по всему городу необычайным стремлением как бы изумленный скакал, но и по ночам в честные домы вскакивал, гость досадный и страшный», вспоминал об Иване Феофан Прокопович. Естественно, что нравы «золотой молодежи» полностью разделял и царь, тянувшийся за старшими товарищами.
Именно поэтому подлинный переполох в высшем свете вызвали слухи о неожиданно вспыхнувшей нежной семейной дружбе тетушки и племянника. Елизавета, восемнадцатилетняя красавица, веселая, милая девушка с пепельными волосами и ярко-синими глазами, многим кружила головы и при том не была ханжой и пуританкой. Она, как и император, без ума любила танцы, движение, охоту, и вот мы читаем в донесениях посланников, что «принцесса Елизавета сопровождает царя в его охоте, оставивши здесь всех своих иностранных слуг и взявши с собою только одну русскую даму и двух русских служанок». При чтении этого фрагмента так и встает перед глазами великолепная картина Валентина Серова «Петр II и
Как бы то ни было, казавшиеся химерическими брачные проекты австрийского посланника графа Кинского, предлагавшего Петру Великому решить сложную династическую проблему путем заключения брака Петра и цесаревны Елизаветы, вдруг стали понемногу приобретать реальные черты. Долгорукие, видя рост влияния Елизаветы, всполошились, начались интриги, разговоры о том, чтобы выдать легкомысленную дочь Петра Великого за какого-нибудь заграничного короля, инфанта или герцога.
Но тревога была напрасной, Елизавета не рвалась под венец с племянником, не стремилась она тогда и к политической власти, пути царя и веселой цесаревны довольно быстро разошлись, и год спустя они скакали по полям Подмосковья уже с другими спутниками. На этот счет есть примечательная цитата из донесения де Лириа: «Любящие отечество приходят в отчаяние, видя, что государь каждое утро, едва одевшись, садится в сани и отправляется в подмосковную (имеется в виду усадьба Долгоруких – Горенки. – Е.А.) с князем Алексеем Долгоруким, отцом фаворита, и с дежурным камергером и остается там целый день, забавляясь, как ребенок, и не занимаясь ничем, что нужно знать великому государю».
Все понимали, что князь Алексей – отец князя Ивана начал активно вести свою собственную игру. С одной стороны, он хотел отвлечь царя от Елизаветы, а с другой – оттеснить от трона своего сына, с которым был в сложных отношениях и соперничал при дворе. Князь Алексей Григорьевич Долгорукий – бывший смоленский губернатор, президент Главного магистрата при Петре I ничем примечательным себя не проявил, оставаясь где-то во втором-третьем ряду петровских сподвижников. Как и его сын Иван, он долго жил в Варшаве в доме отца, Г.Ф.Долгорукого, но ни знание латыни, ни годы жизни в Польше и Италии ничего не дали князю Алексею, человеку «посредственного ума», по словам Щербатова, «нехитрого разума», по мнению другого мемуариста, В.А.Нащокина.
К весне 1729 года стало ясно, что соперничество с сыном – не самоцель князя Алексея. Иностранные дипломаты стали примечать, что князь Алексей «таскает своих дочерей во все экскурсии с царем». Среди трех дочерей Алексея выделялась семнадцатилетняя Екатерина – «хорошенькая девушка, роста выше среднего, стройная, большие глаза ее смотрели томно». Так описывает будущую невесту царя генерал Манштейн. Позже, в Березове, в ссылке, Екатерина показала себя человеком неуживчивым, капризным, склочным, что, в общем-то, понять тоже можно: сибирская ссылка – не остров Капри.
Но тогда, в Москве, вся веселая компания часто останавливалась в подмосковной усадьбе Долгоруких Горенках, проводя время в танцах, карточной игре, пирах и, естественно, на охоте. Кончилось это тем, чего и добивался князь Алексей: 19 ноября 1729 года Петр, вернувшись с охоты, собрал Верховный тайный совет и объявил, что в ближайшее время женится на Екатерине Алексеевне Долгорукой, сестре князя Ивана. Таким образом, был начат, по меткому слову де Лириа, «второй том глупости Меншикова».
Исполненный важности, князь Алексей на правах не просто члена Совета, но и будущего тестя стал ходить к императору на доклады. Впоследствии в особом указе о «винах» клана Долгоруких императрица Анна Иоанновна не без мстительности писала: Долгорукие «всячески приводили Его величество, яко суще младого монарха, под образом забав и увеселений, отъезжать от Москвы в дальние и разные места, отлучая Его величество от доброго и честнаго обхождения… И как прежде Меншиков, еще будучи в своей великой силе, ненасытным своим властолюбием, Его величества… племянника нашего, взяв в свои собственные руки, на дочери своей в супружество зговорил, так и он, князь Алексей, с сыном своим и с братьями родными Его императорское величество в таких младых летех, которые еще к супружеству не приспели, Богу противным образом… противно предков наших обыкновению, привели на зговор супружества ж дочери ево, князь Алексеевой, княжны Катерины».
Указ этот появился в апреле 1730 года, но в то время, о котором идет речь, о будущем никто не догадывался, и 30 ноября 1729 года в Лефортовском дворце торжественно прошло обручение четырнадцатилетнего царя и «принцессы-невесты». Долгорукие начали деятельно готовиться к свадьбе, которая намечалась на январь 1730 года.
Предстоящий брак очень много «весил» в придворной борьбе. Он закреплял влияние клана Долгоруких на длительное время, означал их победу в давней борьбе с другим влиятельным кланом – князей Голицыных. Перевес Долгоруких наметился давно – с тех пор как Иван вошел «в случай» и, когда в феврале 1728 года Иван стал обер-камергером, майором гвардии и андреевским кавалером, двое из Долгоруких –
отец фаворита и Василий Лукич Долгорукий – были введены в состав Совета. Если фельдмаршала князя М.М.Голицына явно «придерживали» на Украине, где он командовал южной группой войск, до января 1730 года, то его соперник из клана Долгоруких – генерал князь В.В.Долгорукий довольно быстро («по болезни») выбрался из гнилого и опасного Прикаспия и получил чин генерал-фельдмаршала. Стоило только сыну князя Д.М..Голицына Сергею, камергеру двора, чем-то понравиться царю, как его тотчас направили посланником в Берлин. Голицыны, конечно, не мирились с господством Долгоруких, интриговали против них через царицу Евдокию, Елизавету и ее фаворита А.Б. Бутурлина, но, как высокопарно выражался о взаимных гадостях, сплетнях и подсиживаниях первый историк царствования Петра II К.Арсеньев, «поле единоборства осталось за Долгорукими».Параллельно с царской свадьбой готовилась и свадьба Ивана Долгорукого, который внезапно воспылал любовью к богатейшей невесте России – графине Наталии Борисовне Шереметевой, пятнадцатилетней дочери покойного петровского фельдмаршала Б.П.Шереметева. Две грандиозные свадьбы должны были украсить триумф Долгоруких. Но судьба рассудила иначе…
Присутствуя вместе с невестой на льду Москвы-реки на традиционном празднике Водосвятия 6 января 1730 года, Петр сильно простудился. На следующий день он занемог, а через три дня у него были обнаружены признаки оспы. Нормальное течение этой, тогда уже излечимой, болезни 17 января внезапно приняло опасный оборот, состояние больного сделалось сначала серьезным, а потом безнадежным, и в ночь с 18 на 19 января четырнадцатилетний император умер.
Так мужская линия династии Романовых, шедшая от Михаила Федоровича к Алексею Михайловичу, а затем к Петру I, царевичу Алексею Петровичу и Петру II, пресеклась. Россия стремительно вошла в полосу смут междуцарствия…
Прощаясь с Петром II, мы не можем не задуматься над тем, что же ждало Россию, если бы он выздоровел и потом правил бы страной много лет. Можно, используя исторические аналогии, высказать некоторые предположения на этот счет. Есть два выразительных исторических примера. Один был перед глазами современников Петра II. Став королем в малолетстве, Людовик XV (1710–1774, король – с 1715 года) вошел в историю как коронованный прожигатель жизни, редкостный развратник и абсолютный бездельник. Власть находилась в руках его фавориток, имя одной из которых известно как символ всевластия и каприза – кто же не знает маркизу Помпадур! В итоге правления Людовика XV Франция приблизилась к той черте, за которой всеобщему разложению власти противостоял только страшный нож революционной гильотины.
Другой пример не менее выразителен. За три десятилетия до событий 1730 года о юном шведском короле-охотнике Карле XII только и знали, что он вечно занят развлечениями, травлей зверей, а однажды, озорства ради, выпустил в зал заседаний риксдага вначале зайцев, а затем охотничьих собак, которые, к ужасу парламентариев и удовольствию юного монарха, начали гоняться за дичью. Но стоило начаться Северной войне, как внезапно для всего мира шалопай и бездельник превратился в блистательного полководца.
Может быть, у Петра II был какой-то свой особый путь, отличный от пути Людовика XV и Карла XII, так же, как и он, беззаботно проведших свою юность. Но, зная историю краткой жизни русского императора, неприглядные черты его характера, не будем питать иллюзий. «Бог знает, что он любит, – писал саксонский посланник Лефорт в 1729 году, – он становится ко всему апатичным, исключая охоту». С.М..Соловьев, обобщая в своей «Истории России с древнейших времен» все сведения о Петре II, нашел, по-моему, самое емкое определение, дал точный исторический диагноз и прогноз: «Петр дичал, горизонт его суживался»…
Часть третья
Императрица Анна Иоанновна
(февраль 1730 года – октябрь 1740 года)
Глава 8
Можно ли прожить без самодержавия
Оспа и любовь минуют лишь немногих
Итак, ночь с 18 на 19 января 1730 года для многих в Москве оказалась бессонной. В императорской резиденции, в Лефортовском дворце (который в конце XVII века построил Петр Великий для своего фаворита Франца Лефорта), умирал российский самодержец Петр II Алексеевич. Двенадцатью днями ранее, в один из важнейших праздников православия, день Водосвятия 6 января, юный царь – полковник Преображенского полка прошел торжественным маршем во главе гвардии от Красных ворот до Кремля, долго простоял на литургии у ритуальной проруби на Москве-реке на ветру и сильно простудился. Это стало ясно уже в тот же день вечером. Жена английского дипломата леди Рондо писала своей приятельнице, как проходило Водосвятие и что государь пробыл на морозе четыре часа и сразу по возвращении во дворец «пожаловался на головную боль. Сначала причиной сочли воздействие холода, но после нескольких повторных жалоб призвали его доктора, который сказал, что император должен лечь в постель, так как он очень болен. Потом все разошлись», полагая, что речь идет об обыкновенной простуде. Однако вскоре к простуде прибавилась оспа, нередко посещавшая дома наших предков. Как писал испанский посланник де Лириа, через три дня у императора «выступила оспа в большом обилии». Окружение Петра II было встревожено, но так же не особенно сильно.