Кудеяр

— Верно, Авдотьюшка, молвила, всю жизнь можно было любить друг друга! Да только мерзкая суета нас разлучила. Домогался я власти, почестей, имений, славы, а пришло время-ничего этого не надобно. В том и есть моя вина. Прости же меня, Авдотьюшка.

— Бог простит, и ты меня прости, Ваня.

Дверь распахнулась.

— Вы чего это тут голубками воркуете? В потёмках сидите, света не зажигаючи.

— Мы, Андрей, сумерничаем, молодость вспоминаем. Ты-то с чем пожаловал?

— Только что воротились с Белоозера мои людишки — Петрок Зайцев, Ивашка Сергеев да Митька Клобуков. Прихлопнули они Ивана Бельского, придушили.

Иван Васильевич вдруг захрипел, повалился на бок.

— Прощай, Авдотьюшка, — прошелестело по палате.

— Эй, слуги, тащите свет!

Палата озарилась трепетным пламенем свечей. Иван Васильевич был мёртв. Авдотья смежила его веки, заголосила.

А в открытое окно палаты непрерывным потоком вливался ни с чем не сравнимый запах черёмухи, доносились страстные трели соловьёв. Жизнь шла своим чередом.

ГЛАВА 15

Зелёный Георгий, или Егорьев, Юрьев день — один из самых любимых праздников на Руси. Весело зеленеют пригорки — это Егорий из-под спуда зелену траву выгоняет. С Зелёного Георгия переходят от зимнего содержания скота к летнему, нанимают пастухов и полевых работников. Правда, трава ещё невелика и из-под копыта пока не насытится ни корова, ни лошадь, потому рачительные хозяева подкармливают скотину сенцом. Ведь это у дурня сена достаёт до Юрья, а у разумного — до Николы. Выпадающие поутру росы почитаются целебными от сглаза, от семи недугов, лучшими для беления холстов. Взволнованно бьётся сердце русского крестьянина — на Егория начинается ранний посев яровых, а от удачного посева зависит будущий урожай и благополучие семьи.

Кудеяр проснулся с ощущением большой радости: вчера Олька сказала ему, чтобы он с утра явился в лес, где они когда-то искали траву от правежа. Отец Андриан давно уже поджидал, когда Кудеяр откроет глаза.

— С днём ангела тебя, сын мой, пусть счастье сопутствует тебе всю жизнь, а чтобы сей день запомнился, велено мне передать тебе поминок.

Монах развернул белую, из тончайшего полотна рубаху с дивными узорами по вороту и подолу.

— Кем — велено?

— О том я сказать тебе не вправе, сам понять должен, а пока надевай обнову.

Андриан любовно оглядел ладную фигуру пятнадцатилетнего парня.

«Выше меня уж вымахал, руки сильные и лицом пригож, не зря девицы заглядываются да рубахи дарят».

Едва прикоснувшись к еде, Кудеяр заторопился в лес, где об эту пору буйно распустились первоцветы. Вот из-под куста орешника проглянула стайка золотистых ключиков, чуть дальше по обочине ямы разбежались розово-лиловые хохлатки, такие нарядные, праздничные, а среди берёз расплеснулось половодье белых ветрениц. В лесу просторно, светло, торжественно. Пройдёт неделя-другая, распустятся на деревьях и кустарниках листья и весенние первоцветы исчезнут, словно их и не было вовсе. А пока их время.

Где-то далеко-далеко послышалась песня. Кудеяр весь замер, услышав её, сердце забилось неровно, с перебоями, приятная истома охватила тело. Он остановился и, прислонившись спиной к берёзе, стал ждать появления Ольки. Девушка словно плыла по лесу, широко раскинув руки, улыбаясь чему-то неведомому, прекрасному. Тонкая, стройная, одетая в белое нарядное платье, она показалась Кудеяру похожей на белоствольную красавицу берёзу.

— Здравствуй, Кудеяр, — глаза у Ольки голубовато-зелёные, лучистые, под узкими, высоко взметнувшимися бровями. Нос и губы словно выточены искусным мастером, — с днём ангела тебя!

Разве есть на свете музыка более приятная, чем Олькин голос?

Только сейчас Кудеяр заметил, что платье Ольки украшено точно такими же дивными узорами, как и его рубаха.

— А я и не знал, что ты такая мастерица, спасибо тебе за поминок.

Олька смутилась.

— Не за что, Кудеяр. Посмотри, какое вокруг раздолье! Идёшь по лесу ~ и петь хочется. В хороший день ты на свет народился.

— Сегодня — самый лучший день в моей жизни, оттого что вижу тебя, слышу твой голос. Даже страшно стало при мысли, что могли мы не встретиться.

— А я всегда знала, что встречу тебя.

Олька легонько ткнула пальцем в его нос, весело рассмеялась. Кудеяр хотел было схватить её за руку, но она ловко увернулась и, словно дразня его, отбежала на несколько шагов.

— Ты думаешь, я тебя не догоню?

— Где уж тебе, такому неуклюжему, догнать меня! Олька опять засмеялась и легко побежала среди берёз к злополучному обрыву, с которого она свалилась во время сбора травы от правежа.

— Стой, ногу сбедишь!

Олька хотела было повернуть направо, но Кудеяр загородил ей дорогу_4.

— Ага, попалась! Зачем надо мной потешалась?

— Я больше не буду, — смешливо-жалобно произнесла Олька, — вижу теперь, ловок ты бегать по лесу.

Девушка стояла перед ним, прижавшись спиной к берёзе. Сердце Кудеяра, разгорячённое бегом, учащённо билось, жажда прикосновения к Олькиному телу туманила голову, неодолимая сила побуждала его обнять её, слиться с ней в единое целое.

— Не надо, Кудеяр, — Олькин голос прозвучал тихо, но требовательно. От этих слов Кудеяру стало нехорошо: выходит, она вовсе не понимает его, не ведает, как нелегко ему усмирить бушующие в душе страсти. — Прости меня, Кудеяр, очень прошу — прости.

Олька положила свои невесомые ладошки на широкие плечи, пристально глянула в его глаза. Кудеяр досадливо хмурил брови.

— Хочешь на Ивана Купалу будем вместе прыгать через костёр?

Сердце Кудеяра взволновалось: прыгать через купальский костёр — значит поклясться друг другу в верности до гробовой доски, объявить всем, что они хотят стать мужем и женой. Он подхватил девушку на руки, закружил по поляне.

На Аграфену — лютые коренья, Козлиха отправилась в лес собирать травы для разных надобностей. Едва вышла на крыльцо с корзиной, а Акулинка тут как тут.

— Тётка Марья, можно я с тобой пойду за лютыми кореньями?

— Что ты, пигалица, мне проходу не даёшь? Так тебя и тянет к моему ремеслу! Только пожалеть потом не пришлось бы, знахаркой-то быть ой как не сладко! Посчитают злые людишки за ведьму — спалят на костре.

— Ведьмы злые, а ты добро людям делаешь, от болестей их избавляешь, вот и я хочу людям добро делать.

Козлиха посветлела лицом.

— Экая ты разумная, пигалица. Верно мыслишь, да не ведаешь ещё, сколько же зла может быть у человеков! Для иных сколько добра ни делай — всё равно волком смотрят и твердят про тебя — ведьма.

— Тётка Марья, а я проведала, как эти травки прозываются, — Акулинка выпростала из тряпицы завёрнутые в неё растения. — Вот это — крин полской [70] .

— Верно, пигалица.

— А это — маун-трава [71] .

— Её ещё спокой-цветом кличут, потому как, если отварить корни и выпить, — все тревоги минуют.

— Есть у меня ещё пена-лупена [72] , только я не ведаю, пошто она.

— Пеной-лупеной лечат раны и ожоги. Вижу, пигалица, не зря ты ко мне прилепляешься, есть у тебя интерес к знахарскому делу. А ну-ка дай мне руку. — Козлиха долго рассматривала Акулинкину ладошку. — Ну, девка, быть тебе великой целительницей! Превзойдёшь ты в этом деле не только меня, но и многих других почитаемых врачевателей. Коли хочешь, пойдём в лес, покажу тебе заветные травы, они сегодня, в день Аграфены, в самом соку, а потому обладают большой силой.

70

Ландыш майский.

71

Валериана лекарственная.

72

Купена аптечная.