Кукарека Иванович

Председатель допил воду из графина и показывает Титирикэ на Козий Холм. Бери, мол, бог с тобой, - твоя взяла!

Люди разошлись кто куда. Остался один Титирикэ с разинутым ртом. Хотелось ему крикнуть по-взрослому:

– Односельчане мои дорогие! Да пошутил я!
– Но уже некому было это говорить. Пусто вокруг. Вышел на улицу. И там не легче. Ноги у него как-то вдруг отяжелели, и он сел посреди дороги.

– Отдохнём немножко!
– говорит сам себе Титирикэ.
– Устал я, и Козий Холм тоже устал.

А на второй день к обеду на верхушке холма появился шалаш.

– Вот тебе на!

– чешет голову дед Ион Думиникэ.
– Кажется, начинают-то с хвоста?..

Теперь, когда был шалаш, так сладко пахнущий весной, мальчишки потянули жребий, кому быть сторожем у бахчи. Для этого заранее все купили себе перочинные ножи. Вооружились. Только после этого взялись за дело.

Многое предстояло ребятам делать, и совсем не так, как у взрослых. Нани принёс барабан: арбузы, мол, будут слаще, если он им станет марш выстукивать - расти будут быстрее. И всё бил в барабан возле шалаша, тишину будоражил. Титирикэ борозду за бороздой отваливал. Ребята копошились в земле: кто делал лунки, кто сажал семена, кто засыпал лунки землёй.

Так прошёл день-два. Холм им казался всё больше и больше, как будто он рос. Разбитые к закату от усталости, многие засыпали прямо в поле, согревая землю своим телом, пока другие тормошили их и уговаривали идти спать домой.

Посреди недели как-то вдруг наладилось. И никому в голову не приходило, что взрослые при луне работали за них. Правда, без барабана, а тихо и серьёзно.

И вот арбузы и дыни стали высовывать свои ушки из земли. Тут же начали их и полоть, а Нани "бум! бум! бум!" в свой барабан, да так громко, что слышно было и в селе.

Теперь все ложились под "бум-бум!" и вставали под "бум-бум!".

Тучи в небе, слыша барабан, широко разевали рты, пока не превращались в дождь.

Тут уж и арбузы и дыни под барабанный гром так быстро стали расти, что казалось, вот-вот покатятся с горы: полосатые, чёрно-бело-зелёные... Только хвостики их и удерживали, а то бы врассыпную, кто куда.

– Хорошо-о-о!
– гордо прохаживался по холму дед Ион Думиникэ. Он на радостях даже бороду отрастил и тоже купил себе ножик, как маленький. Дед радовался больше других.

Для всех в Шишках в то лето солнце было, как красный арбуз, а луна - как жёлтая дыня, звёзды - словно их семена.

Как-то в пятницу сельчане почувствовали вдруг, что чего-то им вроде не хватает! А-а! Барабан замолк!.. С чего бы это?!

Вечером приходит Нани домой с порванными на коленях брюками. Оказалось, ребята нашли совсем уже спелую дыню. Чтобы не отставать от других, Нани стал ползать на коленях - нюхать одну дыню за другой. А дынь-то много, и они во-о-о-он какие! Обнюхай-ка их все.

Дома теперь никому не сидится. Хоть пуховые подушки подавай, хоть одними пирогами корми, всё равно ребятишки на ночь убегают к шалашу, где поют сверчки. Даже собак берут с собой... Как же иначе?!

А сторожей-то, сторожей развелось столько, что Титирикэ, проснувшись как-то от света яркой луны, бившего прямо в проём шалаша, подумал спросонья, что это не головы мальчишек рядом, а арбузы, - и давай стучать по их головам костяшками пальцев - поспели или нет? Вот смеху-то было!

Потому и перестал барабан греметь. До него ли! Тишина над всем полем такая, будто и сверчки уже не поют.

– Вот шалопуты!
– говорит один отец другому.
– Пока работали, подавали нам весточки, на помощь звали, а как отведать арбуза или дыни, так и забыли нас позвать!..

Но и тут ошиблись родители.

Однажды видят - машет им кто-то с самой верхушки шалаша. То Титирикэ сзывал всех своей шляпой. Кто-кто, а уж он-то лучше других знал, что если у отцов в эту пору повывернуть карманы, то у каждого, как и у мальчишек, окажется... по ножичку. Повалили отцы к шалашу один за другим, за ними и женщины. На спело-сладкий запах арбузов и дынь идут и идут...

А соседние холмы сгорбились под тяжестью своей ноши: всё табак да табак, свёкла да свёкла!
– и с завистью посматривают на Козий Холм: повезло ему!

ДВЕ ЕЛКИ

Старушка жила одна. Дети её разбрелись по свету. Собачонка - вот всё, что было у неё живого рядом. Правда, иногда приходили соседи, справлялись о здоровье, но когда почтальон приносил письмо, старушка надевала очки и кому же первому она читала его? Собачонке Кнопке...

Собачка слушала так внимательно, ну точно человек, а ночью непременно приносила к старушкиной постели то старый ботинок, то босоножку, как бы говоря: "Не расстраивайся, бабушка! Не одна ты на свете".

Проснётся старушка, увидит их на коврике и радуется: вроде бы гости приходили и позаботились о ней.

И вот послезавтра должен был наступить Новый год. А снега не было, хотя бы для того, чтобы отряхнуть ноги перед порогом. Хмурые холмы, тяжело вздыхая, как мехи в кузнице, обступили село со всех сторон, такие мрачные, будто похоронили кого-то.

Люди, словно приманивая зиму, то суют ноги в сапоги, то надевают шапки, а то и рукавицы натягивают, как в сильный мороз, но всё зря снега нет и нет.

– Слушай-ка, давай затопим печи!
– сказал один толстяк другому. Вдруг дым снег приманит?..

И вот дымоходы надевают белые дымовые шапки. Может быть, увидят снежинки село Шишки и укроют его белой пеленой?!

А один шутник, тот даже сонную ворону разбудил, чтобы та рассыпала над селом своё недовольное карканье!..

– Всё! Теперь пойдёт снег!
– радовались люди, подбрасывая в небо шапки.

Ночью то тут, то там открывались двери и окна: что там вверху делается? Ни одной снежинки, только звёзд полно!..

Утром опять над деревней целое стадо тёмных туч: словно чёрные буйволы проглотили всех белых...

– Слушайте! А не спеть ли нам за здоровье Зимы!
– сказал в одном доме шутник своим гостям.
– Может, у неё совесть и проснётся?!

Только одинокая старушка молила зиму повременить ещё немного, разговаривая с собачонкой:

– Ни одного полена в доме, ты же знаешь...

– Знаю, знаю, - как бы говорила собачка, потряхивая головой.

И только когда во двор к старушке въехал воз с дровами, закружилась в небе одинокая снежинка, но и ту проглотил на лету молодой воробей, который подумал: не иначе как белая мошка... И, может быть, потому, что этого хотел воробей, закружился вскоре над селом целый рой снежинок.