Кукиш с икоркой

– Петруха, она уже на подходе! – сообщил лейтенанту по мобильному капитан Лазарчук. – Посмотри слева, ты ближе. Ленка не одна идет, тащит за собой какую-то девицу.

– Да их трое, – поправил коллегу Белов, залегший под пушистой лапой молодой елочки.

Под маломестным хвойным шатром помещались только голова и плечи лейтенанта. Все остальное пряталось в лохматой поросли неухоженного газона. Лейтенантские ноги азартно ерзали в высокой траве, вызывая тем самым большой интерес у кота Зюзика, наблюдающего за этой возней с подоконника соседнего дома.

– Ленка, а с ней девица и еще мужик, завернутый в белую простыню, – доложил лейтенант старшему товарищу.

– Завернутый в простыню? Покойник, что ли? – озадачился Лазарчук. – Неужто эта зараза с собой труп притащила?!

Умница Белов без объяснений понял, кого именно капитан назвал заразой, и покачал головой, забыв, что Лазарчук его не видит:

– Нет, мужик живой, злой очень: идет за девчонками и матерится не переставая.

– Ты придержи-ка на всякий случай этого злого, – распорядился капитан. – Потихоньку, без шума.

– Угу, – с удовольствием ответил Петя, которому уже надоело лежать без дела.

Матерящийся Вадик как раз поравнялся с елочкой. Белов потихоньку высунул руку и неожиданно дернул пешехода за щиколотку, но при этом немного промахнулся и зацепил заодно испачканный шлепанец.

– А, м-мать! – изумленно выкрикнул Вадик, падая на гравийную дорожку.

– У, м-мать! – забыв про конспирацию, взревел Петя, ощутив на своей ладони субстанцию естественного собачьего происхождения.

– Ма-а! – взвыл кот Зюзик, совершив давно назревавший перелет с подоконника на укрытый осотом и крапивой голеностоп Белова.

– Что такое? – Я притормозила у подъезда.

На шум обернулась даже индифферентная Людочка.

Вадик лежал на дорожке и изумленно таращился на елочку, сквозь колючие ветви которой на него уставилась пара небесно-голубых глаз Пети Белова.

– Мау! – густым басом сказал лейтенант, смекнув, что его засекли, и пытаясь спасти положение. – Мау, мау!

И, поскольку Вадик не выглядел убежденным этой демонстрацией его кошачьей природы, Петя извернулся, сцапал за загривок остервенело грызущего лейтенантскую щиколотку Зюзика и прямо из-под елочки, классической баскетбольной подачей снизу, выбросил кота на дорожку.

– М-мо-о! – возмутился кот, по параболе уходя вверх.

С воем падающей бомбы он рухнул на Вадика с полутораметровой высоты, чудесным образом приземлившись на все четыре лапы.

– Пшел вон, скотина! – рявкнул придавленный Вадик.

Он взбрыкнул задом, и Зюзик как с трамплина усвистел обратно в сторону елочки. Вскрикнул Белов, не успевший поймать передачу. Разгневанный Зюзик с запутавшимися в густой шерсти еловыми колючками, прижав уши, унесся прочь.

Проводив взглядом кота, я посмотрела на Вадика. Он стоял на четвереньках, и размотавшаяся простыня накрыла его спину, как лошадиная попона. Я вздохнула и подумала, что это колоритное трио – Вадик, кот Зюзик и мяукающий Белов – свободно могло бы выступать в цирке Юрия Куклачева!

– Не обращайте внимания, похоже, Вадик нашел себе компанию, подходящую ему по уровню интеллекта, – желчно сказала я, обращаясь к Людочке. – Вы лучше во-он туда посмотрите.

Пальцем я некультурно, но точно указала, куда именно нужно смотреть. На веревке, натянутой между двумя столбами ограждения палисадника под окнами моей квартиры, приметными флажками висели детские штанишки и маечка. Одежки, вывешенные на просушку ранним утром, высохли до фанерной твердости.

Людочка судорожно вздохнула, и я поняла, что она узнала трикотажный комплект своего сынишки. Надо было ковать железо, пока горячо. Я выхватила мобильник и набрала свой собственный домашний номер:

– Кыся?

– Твой Кыся дрыхнет без задних ног, – приглушенным голосом ответила Ирка. – Улегся в детской переваривать курочку. Говори, что нужно?

– Приведи малыша в кухню, – велела я, нарочно не называя имен.

На улице было еще светло, но в кухне горела электрическая лампа. Через несколько секунд в освещенном помещении появились два человека: один большой, второй маленький. Маленький немедленно вскарабкался на табуретку, с нее залез на обеденный стол и с удобством устроился на широком подоконнике. Я знала, что так и будет, потому что кухонный подоконник – это любимое Масино посадочное место. Если предоставить ребенку свободу выбора, он обязательно устроится в одном ряду с цветочными горшками и свесит ноги на стол.

– Дюшка! – прошептала Людочка.

Я коварно ухмыльнулась и лишний раз похвалила себя за неиссякаемую изобретательность. Когда мы переехали в двухкомнатную квартиру из однокомнатной, у меня не было лишнего комплекта штор, и лишних денег после ремонта тоже не имелось, поэтому я вдохновенно смастерила занавеску для кухонного окна из подручных материалов. Пришила к краю платка-парео длинные петли из шерстяной пряжи, нацепила полупрозрачное полотнище на деревянную палку от швабры, а ее закрепила над окном на золоченых крючках. Получилось потрясающе стильно и оригинально, все наши гости в один голос восторгались моим платочно-шваберным шедевром, так что я не стала заменять его ничем другим. И вот теперь занавесочка снова заслужила аплодисменты! Она не была непроглядной, но и прозрачной тоже не была. Сквозь тонкую ткань с черно-оранжевым геометрическим узором четко просматривался силуэт сидящего на подоконнике ребенка, можно было в общем рассмотреть его одежду, прическу, но не разглядеть черты лица. Впрочем, Мася и не собирался поворачиваться лицом к окну. Он слямзил со стола сахарницу и был всецело поглощен процессом ручной добычи из нее сладкого песка. Со спины же Масяню легко было принять за Андрюшу Петрова, я еще тогда, когда впервые увидела фотографию Людочкиного сынишки, заметила, что наши малыши похожи: примерно одного возраста, оба крепенькие, толстощекие, с круглыми головами и стрижкой «ежиком». А вывешенный в палисаднике Андрюшин костюмчик должен был окончательно убедить Людочку, что это ее мальчик сидит на подоконнике в чужом доме.

Я обернулась и поманила пальцем Лазарчука, высунувшегося из сиреневого куста, а потом сказала Людочке:

– Видите, с вашим Дюшкой все в порядке. Если, конечно, не считать того, что он находится в плену, вдали от родного дома и любимой бабушки.

– Отпустите его! – голос Людочки окреп, в нем появилась твердость. – Пусть Дюшку возьмет Вадик, я ему доверяю, а я сдамся, кому хотите!

– Вот ему. – Я посторонилась, пропуская подоспевшего Серегу.

– Капитан Лазарчук! – представился он, растопырив перед глазами Людочки свое служебное удостоверение.

Щелкнул книжечкой, спрятал ее в карман и вопросительно взглянул на меня.

– Вот эта женщина желает добровольно сдаться властям, – объяснила я. – Людмила Ивановна, вам слово!

– Я пришла с повинной, – сказала Людочка. – Хочу признаться во всем.

Взгляд ее не отрывался от силуэта ребенка на подоконнике. Я снова задействовала мобильную связь и велела Ирке вывести малыша в подъезд.

– Явка с повинной? – повторил капитан Лазарчук.

Он вновь уставился на меня, но я сделала непроницаемое лицо, сделала шаг в сторону и попросила Вадика присоединиться к нам.

– Привет! – сказал он, протягивая руку Лазарчуку.

Старые знакомые, Вадик и Серега обменялись дружеским рукопожатием. Людочка удивленно приподняла брови, и я поспешила вернуть пьесу в русло сценарного плана. В доме как раз хлопнула металлическая дверь: это Ирка с Масяней вышли из квартиры. Нельзя было допустить, чтобы Людочка увидела ребенка при ярком свете, она бы враз передумала сдаваться! Последний акт спектакля следовало разыграть в темном подъезде.

– Вадик, ступай в подъезд и возьми ребенка, – скомандовала я таким жестким голосом, что приятель безропотно подчинился.