Кукловод

Он повернул голову в сторону, из-за грузовика вышел незнакомый русский парень. Каширин секунду раздумывал, что делать в такой ситуации: застегнуть ширинку и поздороваться. Или…

– Ты тут один? – спросил парень вместо приветствия.

– Один, – кивнул Каширин и застегнул ширинку. – А что?

Вопрос не получил ответа. Больше не говоря ни слова, ни слова парень приблизился на расстояние двух шагов и съездил Каширу кулаком в ухо. Падая, Каширин ухватился за борт кузова и остался на ногах, сохранив равновесие. Второй удар пришелся в правую верхнюю челюсть.

Каширин на секунду ощутил, что он стал легче воздуха. Ноги оторвались от земли. Он упал спиной на землю. И тут увидел над собой второго человека, казаха в брезентовой куртке. Тот вытащил из-за пояса длинный нож с костяной рукояткой, плюхнулся возле Каширина на колени. Вцепился ему в волосы, видимо, собираясь порезать ему горло, как жертвенному барану. Нож уже занесен.

Мелькнула мысль: этот нож, этот казах с желтой перекошенной мордой последнее, что довелось увидеть в жизни. Нет, нет и нет. Каширин дернулся всем телом, с разворота дал противнику локтем в живот. В пятерне казаха осталась прядь волос Каширина.

Русский наблюдал сцену, оставаясь на ногах. Каширин перевернулся на живот, не видя другого укрытия, на брюхе пополз под грузовик. Русский дважды ударил Каширина ногой по спине, норовя каблуком сапога сломать ползущему по земле человеку позвоночник. Но оба раза промахнулся.

Оказавшись под машиной, Каширин понял, что выиграл не жизнь, а всего лишь лишнюю минуту жизни. Две минуты, может, три… Без разницы. Так или иначе, его прикончат. Это лишь вопрос времени.

– Помогите, – заорал Каширин не своим, каким-то диким надрывным голосом. – Помогите.

Его трясло от страха. Нутром он понимал, зови, не зови, в этой дыре, проклятом селе на краю света, никто не придет на помощь погибающему человеку. Надрывайся, не надрывайся. Свои далеко, на другом конце села. Делят с людоедом трапезу и обсуждают достоинства снайперской винтовки. Наверняка трапеза скоромная, потому что постную пищу хозяин отвергает из принципа.

А к нему, Каширину, прислали убийц. Но у него есть минутная передышка.

– Помогите, – снова заорал Каширин. – Люди, помогите.

Какие люди? Тут одни ублюдки. Бандиты, убийцы и грабители. Казах встал на колени.

– Иди сюда, – сказал он по-русски.

Упираясь локтями в землю и держа нож в правой руке, Казах пополз под грузовик. Каширин, извиваясь червем, отполз назад на полметра. Дальше ползти некуда. С другой стороны машины его уже караулит тот русский. Выхода из этой тесной ловушки не видно. Каширин едва не заплакал от бессилия. Он поджал под себя ногу. Когда нападавший оказался в полуметре от него, Каширин резко выбросил ногу вперед.

Удар подметкой армейского ботинка пришелся в нижнюю часть лица. Не ожидавший сопротивления казах, вскрикнул от боли.

– Сволочь, тварь, – сказал казах. – Он мне… Тьфу. Вот гад.

Пятясь задом и выплевывая малиновую слюну, он вылез из-под машины, встал. Растер по пыльной физиономии красную жижу, сочившуюся изо рта. Русский засмеялся.

– Сейчас я его пришпилю, – сказал он.

Вытащив из кармана офицерских галифе пистолет, снял предохранитель. Передернул затвор, досылая патрон в патронник. Он опустился на колени, вытянул вперед руку с пистолетом. Казах вдруг тоже бухнулся на колени и повис на этой протянутой руке.

– Нельзя, нельзя стрелять, – забормотал он. – Сарым велел, чтобы мы тихо… Нельзя стрелять. Услышат.

* * *

В юрту вошла молодая смуглая женщина в длинном национальном халате. Впереди себя она несла круглый поднос. Молча наклонилась над столом, стала составлять с подноса глиняный графин, фарфоровые пиалы, вазочки домашней выпечкой.

Акимов посмотрел на голые женские руки, далеко выглядывающие из широких рукавов халата. Узкие слабые предплечья были сплошь покрыты глубокими укусами и фиолетовыми синяками необычной формы. Продолговатыми и тонкими, видимо от ударов плеткой из грубой кожи.

Женщина поклонилась и ушла. Джабилов обвел гостей пристальным взглядом. Улыбнулся, обнажив золотые фиксы и желтые фарфоровые коронки. Недавно он ездил в Актюбинск, ставил новые коронки. Но от чифиря, который Джабилов глотал кружками, и новые зубы через месяц сделались рыжими, золотые фиксы потеряли блеск, покрывшись темным налетом.

– Пока наливайте себе кумыс, – сказал он. – В больших городах мне ходят всякие нехорошие разговоры, лживые пересуды. На меня смотрят, как на крокодила. Меня превратили в жупел, в пугало для малых детей и взрослых. Поэтому пришлось переехать сюда, в глухой поселок. Подальше от плохих людей. Здесь мои земляки. Здесь меня любят и уважают. В больших городах живут испорченные люди. Не правда ли?

Величко запыхтел, Акимов пожал плечами. Рогожкин не понял, к кому именно обращается Джабилов, и ответил за всех:

– Разумеется, в городах еще те попадаются твари, – сказал он и вдруг, как черт попутал, брякнул. – Я слышал, вас держали в психушке.

Акимов ткнул Рогожкина кулаком в бок. Джабилов снисходительно улыбнулся.

– Я не думаю, что эти годы вычеркнуты из жизни. В психиатрической больнице я работал библиотекарем. Я прочитал много книг. Можно сказать, открыл для себя новые грани мира. Там я продолжил образование. Как ни странно, в этом заведении была хорошая библиотека.

– А я вот книг совсем не читал, – неожиданно перебил монолог людоеда Величко. – Все боялся зрение испортить. Вот и не читал.

Джабилов лишь снисходительно усмехнулся и продолжил рассказ, как ни в чем ни бывало.

– В лечебнице более гуманный мир, чем на свободе. Теперь я инвалид второй группы. Да, мне не очень везло в жизни. Беды до сих пор меня преследуют. Мою любимую жену, молодою русскую женщину, нынешней осенью ударила молния. Я прикопал ее, чтобы электричество ушло из тела в землю. После этого она прожила еще неделю. Красивая была, коса почти метр.

Пока Джабилов говорил, Величко наполнил пиалы кумысом, выпил свою в два глотка. Рогожкин тоже глотнул конского молока, не удержался, сплюнул на ковер.

– Тьфу, как вы это пьете? Лошадь не дойная корова. Кто-то из умных людей сказал, что кумыс надо закусывать вожжами. Простите…

Рогожкин получил новый тычок от Акимова.

– Мне тоже не нравится кумыс, – неожиданно поддержал Джабилов. – Слишком пресно.

В юрту вошла та же женщина, поставила на стол медный казан, напоминающий большой таз для стирки белья. Казан только сняли с огня. Над ним поднимался голубой дымок, в булькающем прозрачном жиру плавили поджаристые манты, похожие на мелкие чебуреки. Рогожкин уже раскрыл рот, чтобы объявить, что он вегетарианец. Не станет он, хоть на части его режь, в доме людоеда потреблять пищу, приготовленную неизвестно из чьего мяса. Рогожкин подумал и сказал другое: