Куколка для Немезиды

– Поедем ко мне?

Они уже сидели в машине. Владимир задал этот вопрос, не надеясь на положительный ответ. Но Вера, кутаясь в свою дубленочку, ответила сразу:

– Да, хорошо. Замерзла, чаю сейчас бы…

Свиягин оцепенел от этой простоты. Дома у Владимира она быстро сбросила сапожки, взглядом спросила разрешения, прошла на кухню, поставила чайник и заварила свежий чай. Не дожидаясь хозяина, который бегал тем временем по квартире и наводил порядок, Вера устроилась в столовой и медленно пила чай, грея руки о большую чашку. Свиягин наконец рассовал все свои вещи по углам, зашел в столовую, держа в руках бутылку с коньяком.

– Давай немного в чай налью. Ты действительно окоченела. Даже в машине не согрелась. И нос у тебя немного покраснел. А еще гулять собиралась дальше.

– Ага, покраснел… У меня всегда так. Налей немного.

Свиягин налил от души… Потом они сидели и разговаривали – о спектакле, который посмотрели, о театре, о работе, о погоде. Разговор был плавный, неспешный, душевный, без каких-либо подтекстов или намеков. Так беседуют хорошие друзья, которые знают друг друга двести лет, а потому особенно не слушают друг друга, не придерживаются какой-то темы, а легко и беззаботно перескакивают с одного предмета на другой. Посреди разговора Вера, сидевшая напротив Владимира, потянулась к нему губами и поцеловала его.

– Мне выдадут банное полотенце?

Уже в спальне, обнимая Веру, Свиягин прошептал:

– Ты не пожалеешь завтра обо всем? Подумай, я терпеливый, подожду, если надо.

– Почему я должна жалеть? – Вера приподнялась на локте.

– Может быть, это коньяк?.. Может, ты еще по-настоящему не хочешь меня? Вдруг завтра ты все вспомнишь и больше не ответишь на мой звонок?

– Коньяк, коньяк… – ответила Вера и опять поцеловала Свиягина.

Прошло две недели. Свиягин сидел в своем кабинете и в задумчивости обрывал колючки у кактуса. Кактус ему упрямо ставила на стол секретарша Татьяна Алексеевна. Давно она где-то прочла, что кактусы вырабатывают что-то такое, что мешает компьютерному излучению отравлять человеческий организм. Как Владимир ни боролся с этими уродцами, ничего не помогало. Каждый раз на столе появлялся новый горшочек, а секретарша на недовольное кряхтение шефа отвечала упрямым молчанием.

– Татьяна Алексеевна, это все выдумки. Во-первых, ничего страшного в компьютерах нет, а во-вторых, даже если б и было, кактус бы не помог. Поверьте мне!

– Я вам верю, как себе, – отвечала секретарша, – только кактус пусть стоит.

Татьяне Алексеевне очень нравилось заботиться о шефе. И делала она это абсолютно искренне. Женщина была благодарна Свиягину за то, что в эпоху молодых длинноногих помощниц он не уволил ее, пятидесятилетнюю тетку. Сегодня секретарша уже два раза приносила Владимиру кофе. Когда он попросил сварить третью чашку, Татьяна Алексеевна выглянула из приоткрытой двери и твердо произнесла:

– Я вам чай сделаю. Кофе больше нет.

Естественно, он был, но, по разумению Татьяны Алексеевны, третья чашка кофе могла плохо подействовать на сердечную мышцу шефа. Свиягин мысленно махнул рукой: «Да хоть мацони». Ему очень хорошо было сидеть в своем кабинете, ничего не делать, не отвечать на звонки даже мобильного телефона и думать о Вере. Вера занимала его воображение, будила любопытство и держала в душевном напряжении. Впервые за много лет он поймал себя на мысли, что появилась потребность слышать, а лучше видеть женщину как можно чаще. Причем не обязательно в постели. Раньше любви к платоническим прогулкам по московским бульварам он за собой не замечал. Теперь же ради того, чтобы встретить ее после работы, Свиягин мог часами околачиваться неподалеку от ресторана, разглядывать витрины, прохожих и вообще лоботрясничать. Когда Вера выходила, он огорошивал ее россыпью заманчивых предложений – прогулки, театр, кино, магазины. «Может быть, тебе надо что-то купить?» Впервые услышав это, Вера взглянула на него так, как школьный завуч смотрит на двоечника. Свиягин осознал ошибку и больше подобных вещей себе не позволял. Вера охотно соглашалась на любые мероприятия, не требующие особенных финансовых затрат. Свиягин это понял сразу и переменил тактику. Теперь он предлагал посетить всякие мероприятия, куда ему присылали приглашения: премьеру в театре Табакова, премьеру в кино, открытие ресторана или выставки. «Завалили пригласительными. Неудобно отказаться, это мои друзья, им будет приятно. Их надо поддержать», – говорил Владимир и карточным веером красивых конвертов помахивал перед лицом Веры. На самом же деле половину пригласительных он просто покупал. Вера об этом не догадывалась и с удовольствием ходила бы всюду, но из-за ее работы это не получалось. Владимир, напротив, всегда был свободен.

– Ты вообще когда-нибудь работаешь? – Вера восьмой раз за день ответила на его звонок.

– Работаю. Просто сейчас у нас затишье.

Владимир усилием воли заставлял себя высиживать в офисе хотя бы четыре часа. Ему совершенно не интересны стали мужские сплетни, неспешные обеды в чисто мужской компании, плавно перетекающие в ужин с дамами разной степени развязности. Все, что происходило на бирже, казалось теперь чем-то абстрактным. «Деньги идут, зарабатываются. Ну и чего я буду пялиться в этот голубой монитор?! У меня брокер есть, я ему немалые бабки плачу, вот пусть и отслеживает!» После этих мыслей он для очистки совести прикидывал, сколько денег у него на том или ином счете. Выходило, что много. Очень много. Тогда Свиягин бросал всю эту бухгалтерию, спешно прощался с Татьяной Алексеевной, мчался в магазин за экзотическими фруктами, конфетами и остаток времени проводил в нетерпеливом томлении. Вера все ухаживания принимала с веселой благодарностью, и по ней было совершенно невозможно понять – влюблена ли она или собирается с ним иногда заниматься любовью и «дружить».

– Можно я тебе задам вопрос?

Они пили кофе в маленьком кафе рядом с консерваторией.

– Конечно. – Вера отпила из чашки и стала похожа на усатого трансвестита. Пенка от капучино, не успевшая осесть, оказалась на ее верхней губе. Она увидела себя в отражении и расхохоталась. Глядя на Веру, Свиягин напрочь забыл, что же хотел у нее выпытать. «Зачем приставать с вопросами? Все ведь хорошо идет». Через какое-то время, когда они шли по бульвару, Вера вдруг замедлила шаг и произнесла:

– Да.

– Что «да»? – опешил Свиягин.

– Ты же мне вопрос хотел задать? Я и отвечаю на него: «Да».

Свиягин про себя улыбнулся – вопрос звучал приблизительно так: «Тебе со мной хорошо?» Ему с ней было очень хорошо.

А то, что это не интрижка, а «отношения», он понял во время их совместной поездки в Европу.

Как-то Владимир и Вера обедали в городе. Они походили по магазинам (необходимо было купить хозяйственные мелочи), завезли лекарство Александре Тихоновне (та слегла с радикулитом) и наконец устроились на удобных диванах в ресторане Берлинского дома. Владимир исподтишка наблюдал, как Вера изучала меню. На ее обычно невозмутимом лице отразилась вся гамма такого чувства, как зависть.

– У них утиная грудка с гречневой лапшой. Сколько раз предлагала в меню включить что-нибудь восточное. Но не банальное, типа суши, роллов, а горячее простое блюдо. Сейчас Восток опять в моду входит, птицу у нас любят. Так нет! «Мы уже этот этап, деточка, прошли!» – Вера так похоже передразнила Ованесяна, что Владимир расхохотался.

– Тебе смешно, а клиентов можно потерять очень быстро, если не следить за тенденциями. Кухня – это как дамские тряпки! Сегодня не купил платье, завтра уже не имеет смысла даже думать о нем. Поздно.

Владимир очень полюбил ходить с Верой в магазины, рестораны, на выставки. Она была остроумной, злой. Всегда имела свое мнение, которое почему-то все хотели у нее узнать. Не было случая, чтобы на выставке какой-нибудь посетитель не обратился с вопросом к задумчивой сероглазой женщине.

– Не правда ли, головки Греза восхитительны? – вопрошающий при этом как-то внимательно и ласково смотрел на Веру. Но Владимир был тут как тут. Он всегда успевал взять Веру под локоть и уже сам вступал в беседу, вызывая разочарование у любителя искусств.

– Ты меня лишил интеллектуальной беседы.

– А ты со мной не хочешь поговорить?

Вера поднимала брови:

– Ну и что ты знаешь о портретах Греза?

– Вот и расскажи, – не сдавался Владимир.

Но Вера редко когда заводила с ним беседы о музыке, литературе или картинах. Сама она по этому поводу думала, что надо быть очень близкими, чтобы говорить о сонатах или пейзажах. То, что испытывает другой человек, слушая музыку, можно словами объяснить лишь приблизительно. Следовательно, об этом имеет смысл говорить только с теми, кто тебя хорошо знает, а потому поймет твое восторженное «косноязычие». Владимир не обижался: в их отношениях он сразу и сознательно поставил себя на ступень ниже. Во-первых, Свиягин отлично видел, что в некоторых вопросах Вера умнее и образованнее, а во-вторых, в его понимании любовь была поклонением. Вот он с удовольствием и поклонялся.