Кукольный дом
Шрифт:
Капитан был недоволен письмом. Слишком короткое и не такое бодрое, как всегда. Семинария, религиозная, серьезная, и Оттилия – два раза Оттилия! А потом Гурли! Почему не «Лапочка», как прежде! Гм!
Через восемь дней, в Бордо, он получил еще одно письмо и в придачу бандероль с книгой. «Дорогой Вильхельм!» – Так, Вильхельм! Уже не Пал! – «Жизнь – это борьба от…» – Что за черт! Какое нам дело до жизни! – «…начала до конца! Спокойно, как ручей Кедрона…» – Кедрона! Это же из Библии! – «…текла наша жизнь. Мы словно лунатики ходили над пропастью, не замечая ее!» – Семинария, семинария! – «Но тут возникает этический вопрос…» – Этический! Аблатив! Гм, гм! – «…заявляя о своей высшей потенции!» – Потенции?! – «И когда теперь, пробудившись от долгого сна, я спрашиваю себя, правильным ли был наш брак, я вынуждена с раскаянием и смирением признать: нет, неправильным! Любовь вершится на небесах (Матф., 12, 22 и сл.)». Прежде чем продолжить чтение, капитан был вынужден встать
Вот оно, его дурное предчувствие! Капитан был вне себя. Какая муха укусила его жену?! Это похуже сектантства!
Он разорвал бандероль и прочитал на обложке: Хенрик Ибсен, «Кукольный дом». Кукольный дом! Да, конечно! Его дом был прелестным кукольным домиком, и его маленькая женушка была его куколкой, а он сам – ее большой куклой. Они, играя, шли по усыпанной острым щебнем дороге жизни и были счастливы! Чего им не хватало? Какая была совершена несправедливость? Надо поглядеть, что об этом написано в книге.
Капитан читал три часа! Но умнее не стал. Какое это имеет отношение к нему и его жене? Разве они подделывали векселя? Нет! Разве они не любили друг друга? Любили! Он заперся в каюте и еще раз перечитал книгу, делая отметки синим и красным карандашом; и под утро сел писать жене. Он писал:
«Небольшой дружеский Аблатив, нацарапанный стариком Палом на борту «Ванадиса» в Атлантическом океане вблизи Бордо (широта 45°, долгота 16°).
§ 1. Она вышла за него замуж, поскольку он любил ее, и поступила чертовски правильно, потому как, ежели бы она ждала того, кого бы любила она, мог бы произойти казус, что тот бы ее не любил, и тогда она бы поняла, где раки зимуют. Так как очень редко бывает, чтобы оба были безумно влюблены друг в друга.
§ 2. Она подделывает вексель. Весьма глупо, но ей не следовало говорить, будто она сделала это только ради мужа, потому что она ведь никогда его не любила; скажи она, что сделала это ради них обоих и ради детей, это было бы правдой! Понятно?
§ 3. После бала он пристает к ней с ласками, и это лишь доказывает, что он ее любит, и в этом нет ничего дурного; дурно только, что это показывают в театре. Il у a des choses qui se font mais qui ne se disent point [1] , так, кажется, говорит один француз. Кстати, писатель, будь в нем чувство справедливости, должен был бы показать обратный случай: la petite chienne veut, mais le grand chien ne veut pas [2] , как сказал Оллендорф (сравни баркас на Даларё).
1
Есть вещи, которые делают, но о которых нельзя говорить (фр.).
2
Сучка хочет, а кобель – нет (фр.).
§ 4. Ее намерение – когда она обнаруживает, что муж просто свинья, а он и есть свинья, так как готов простить ее, поскольку обман не раскрылся, – уйти и бросить детей, ибо она не достойна их воспитывать, – не очень удачное кокетство. Она была глупой коровой (не учат же в семинарии, что подделывать векселя разрешено), а он – быком, и теперь они могут мирно идти в одной упряжке. Уж чего-чего, а оставлять детей на воспитание такому ослу, которого она презирает, никак не годится.
§ 5. Таким образом, после того как Нора увидела, какая скотина ее муж, у нее появляется еще более веская причина остаться с детьми.
§ 6. То, что муж не оценил ее раньше по достоинству, не его вина, поскольку ее достоинства проявились только после заварушки.
§ 7. Нора была раньше взбалмошной девчонкой, она и сама этого не отрицает.
§ 8. Налицо все гарантии того, что с этих пор они будут тянуть лямку ровней: он раскаялся и хочет исправиться; она тоже! Прекрасно! Вот тебе моя рука – начнем сначала! Два сапога пара! Что в лоб, что по лбу. Ты была дурой, и я вел себя как дурак! Ты, моя маленькая Нора, была плохо воспитана, и я, старая сволочь, не лучше. Повинимся оба! Бросай тухлые яйца в наших воспитателей, только не попади в меня… Я, хоть и мужчина, невиновен в такой
же степени, что и ты! Может, даже чуть невиновнее, потому что женился по любви, а ты – по расчету! Так давай же станем друзьями и будем вместе обучать наших детей той драгоценной науке, которой научила нас жизнь!Все ясно? All right! [3] Все это написал капитан Пал-тугодум своими негнущимися пальцами!
Ну вот, моя любимая куколка, я прочитал твою книгу и высказал свое мнение. И какое же это имеет отношение к нам? Разве мы не любили друг друга? Разве мы все еще не любим друг друга? Разве мы не воспитывали друг друга, не сглаживали углы – ты ведь, наверное, помнишь, что вначале и у нас не обходилось без сучков и заноз? Так что же это за глупости? К черту Оттилий и семинарии! Непростую книжицу ты мне подсунула. Она похожа на плохо обозначенный фарватер, того и гляди сядешь на мель. Я взял циркуль, проложил курс и избежал мелей. Но второй раз такого не повторю. Пускай сам черт щелкает такие орешки: их разгрызаешь – а внутри чернота. А сейчас желаю тебе покоя и счастья и чтобы ты опять стала умницей-разумницей. Как мои малыши? Ты забыла о них написать! Небось слишком много думала об этих благословенных детках Норы (которые существуют только в книге!). «Плачет ли мой сынишка, играет ли моя липа, поет ли мой соловей и танцует ли моя куколка?» Пусть она всегда танцует, и тогда старик Пал будет доволен. Благослови тебя Господь, и пусть никакие дурные мысли не встанут промеж нас. Я так тоскую, что и сказать не могу. И вот должен писать рецензии на пьесы! Сохрани Господь тебя и малышей, поцелуй их в губы от твоего старого верного Пала».
3
Отлично! (англ.)
Закончив письмо, капитан спустился в кают-компанию выпить грогу. С ним был судовой врач.
– Хо-хо! – воскликнул капитан. – Чувствуешь, как воняет старыми штанами! Хо-хо! Сурабайя! Вздернуть бы их, черт меня подери, на катблоке на фор-топ да, взяв нижний риф, проветрить при Н. В. до Н.! – Врач ничего не понял. – Оттилия, Оттилия, чтоб ее…! Всыпать бы ей по первое число! Отправить чертовку в кубрик да спустить на нее матросов при задраенных люках! Уж я-то знаю, чего нужно старой деве!
– Что с тобой, Пал? – спросил доктор.
– Платон! Платон! К черту Платона! Да, поболтайся полгода в море, будет тебе Платон! Вот тогда и говори про этическое! Этическое! Хо-хо! Готов душу заложить – получи Оттилия свое «горячее», мигом забыла бы про Платона!
– Да в чем дело-то?
– А-а, ни в чем. Послушай-ка. Вот ты – врач. Как там насчет баб, а? Это ведь опасно – долго не выходить замуж? Они становятся немножко того… ку-ку… с поворотом на один галс. Верно?
Врач высказал свою точку зрения по этому вопросу, закончив сожалением о том, что всех самок оплодотворить нельзя. В природе – где самец живет в основном полигамно, поскольку имеет возможность без труда прокормить малышей (за исключением хищников), – не существует таких аномалий, как незамужние самки. В цивилизованном же обществе, где тот, кому хватает хлеба на пропитание, почитается счастливчиком, эти аномалии – явление обычное, и женщин, как правило, больше, чем мужчин. Поэтому надо быть добрым к незамужним девушкам, ведь их участь ужасна!
– Добрым! Легко сказать! Они-то не желают быть добрыми! – Тут капитана прорвало. И он рассказал все, не забыв даже упомянуть про написанную им рецензию.
– Ах, они пишут так много ерунды! – сказал доктор и закрыл крышкой чашу с тодди. – Все крупные проблемы в конечном счете решаются только с помощью науки. Науки!
Когда капитан, после полугодового отсутствия и тягостного обмена письмами с супругой, учинившей ему разнос за его критическую статью, ступил наконец на землю Даларё, он был встречен женой, всеми детьми, двумя служанками и Оттилией. Жена была нежна, но без излишней сердечности, и подставила ему для поцелуя лоб. Оттилия – длинная, как штаг, с коротко остриженными волосами, так что затылок ее напоминал швабру. Ужин прошел скучно, пили чай. Баркас набили детьми, а капитану досталась мансарда. Как же все это было непохоже на прежние разы! Старина Пал словно постарел, и озадачен он был изрядно. Это же черт знает что, думал он, быть женатым и не иметь жены!
На следующее утро он позвал жену покататься на лодке. Но Оттилия не выносила моря. Ей и так уже довольно досталось во время плавания по Баггенсфьорден. Да, кстати, сегодня ведь воскресенье. Воскресенье? Вот оно что! Но они пойдут погулять. Им надо о многом поговорить! Конечно, конечно, поговорить есть о чем, только без Оттилии!
Они шли под руку, но говорили мало. А то, что было сказано, говорилось скорее, чтобы скрыть мысли, чем выразить их словами. Они миновали маленькое холерное кладбище и направились в Швейцарскую долину. Легкий ветерок шевелил ели, и сквозь темную хвою сверкал голубой залив. Она села на камень. Он опустился на землю у ее ног. Сейчас грянет, подумал он. И грянуло!