Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы

Так, например, вовсе не сразу, а путем позднейшего анализа событий было установлено, что вскоре после возвращения деревушки к якобы нормальной жизни на фоне общего спокойствия возникли некие водовороты локального направления. Какие-то очаги тревоги, пока еще изолированные и никем не признанные. Это произошло где-то в ноябре, может быть, в начале декабря, хотя возможно, что в некоторых семьях и раньше. Появление этих очагов приблизительно совпадает со временем, когда мисс Феррилин Зиллейби в своей почти ежедневной переписке с Аланом Хьюэсом отметила, что ее казавшиеся необоснованными подозрения внезапно подтвердились.

В письме, не отличавшемся логичностью, она объясняла или, вернее сказать, намекала, что никак не поймет, как это может быть, и, согласно тому, что ей известно, этого просто не могло произойти, потому что как ни странно, но, по всей видимости, она каким-то таинственным способом забеременела, хотя слово «по-видимому» тут неуместно, так как сомнений никаких нет. Поэтому не может ли Алан получить отпуск на уик-энд, так как ей кажется, такое развитие событий требует быть оговоренным.

Глава 7 Начало событий

Фактически, как показало дальнейшее расследование, Алан был не первым, кто выслушал исповедь Феррилин. Ее беспокойство и удивление уже имели некоторую давность, и за два-три дня до того, как написать письмо, она решила, что настало время обсудить это дело в семье: во-первых, Феррилин нуждалась в совете и объяснении, которого она не смогла найти ни в одной из прочитанных ею книг, а во-вторых, это показалось ей более достойным, чем молчать до тех пор, пока кто-нибудь не заподозрит правду.

Анжела, решила она, лучше всех подойдет для того, чтобы поделиться…

Мамочка, конечно, тоже, но с ней можно и попозже, когда все утрясется, – события выглядели как раз такими, вокруг которых мамочка могла развить бешеную деятельность.

Решение было, однако, легче принять, чем выполнить. Утром в среду план Феррилин окончательно оформился: днем, выбрав спокойный часок, она тихонько отведет Анжелу в сторону и объяснит ей ситуацию…

К сожалению, в среду, по-видимому, члены семьи были так заняты, что спокойного часа не нашлось. Утро четверга по каким-то причинам тоже оказалось неудобным, а днем у Анжелы было собрание в Женском обществе, из-за которого она вечером выглядела усталой. В пятницу днем выпал было подходящий момент, но и он оказался не очень удобным для разговора, так как папочка водил по саду гостя, приехавшего к завтраку, и нужно было подготовиться к приему. Вот так, одно за другим, – и утром в субботу Феррилин встала с постели, так и не поделившись ни с кем своим секретом.

«Обязательно надо поговорить с Анжелой сегодня, даже если время покажется и не совсем подходящим. А то так может продолжаться неделями», – сказала она твердо, завершая свой утренний туалет.

Гордон Зиллейби уже заканчивал завтрак, когда она вошла в столовую.

Он рассеянно принял ее утренний поцелуй и тут же удалился по своему обычному маршруту – быстрый обход сада, потом – кабинет, где шла работа над очередным «Трудом».

Феррилин съела корнфлекс, выпила кофе и принялась за яичницу с беконом. С трудом проглотив несколько маленьких кусочков, она отодвинула тарелку так резко, что вывела Анжелу из состояния глубокой задумчивости.

– В чем дело? – спросила Анжела со своего конца стола. – Яйца несвежие?

– О, с яйцами полный порядок, – ответила Феррилин. – Но сегодня они у меня как-то не идут.

Анжелу эти соображения, по-видимому, не заинтересовали, хотя Феррилин надеялась, что она спросит, почему. Внутренний голос подсказывал Феррилин: «А почему бы не сейчас? В конце концов, не все ли равно когда, не правда ли?» Она набрала в легкие побольше воздуха. Стараясь смягчить новость, произнесла:

– Знаешь, Анжела, меня сегодня утром стошнило.

– Вот как? – отозвалась мачеха и замолкла, потянувшись к масленке.

Продолжая готовить бутерброд с мармеладом, она добавила:

– Меня тоже. Ужасно, правда?

Теперь, раз дорога была проложена, Феррилин решила идти по ней до конца. Она продолжала, сжигая за собой мосты:

– Мне кажется, это не простая тошнота. У меня такая тошнота, которая бывает у женщин, когда они беременны, понимаешь ли, – добавила она.

Анжела бросила на нее долгий взгляд, осмотрела ее с задумчивым интересом и медленно кивнула.

– Понимаю, – сказала она, очень тщательно намазывая масло на хлеб и накладывая сверху мармелад. Затем снова глянула на Феррилин.

– У меня то же самое, – сказала она.

У Феррилин приоткрылся рот, а глаза полезли на лоб. К собственному удивлению и стыду, она почувствовала себя шокированной. Но… собственно, почему бы и нет… Анжела только на шестнадцать лет старше ее самой… так что все естественно… только… ну, как-то очень уж внезапно… в конце концов, папочка по первому браку уже трижды дед… и казалось бы… Анжела такая милочка и так нравится Феррилин… она ей ведь как старшая сестра, что ли… надо как-то привыкать к ситуации…

Феррилин все еще глядела на Анжелу, будучи не в состоянии придумать, о чем надо говорить дальше, так как события развивались в совершенно неожиданном направлении.

Анжела же Феррилин не видела. Она смотрела поверх ее головы куда-то за окно, разглядывая нечто гораздо более далекое, чем голые качающиеся ветви каштана. Ее темные глаза блестели, можно сказать, сияли. Сияние все усиливалось и вдруг превратилось в две капли, засверкавшие на ресницах.

Капли набухли, перелились через край и побежали по щекам.

Феррилин оцепенела. Еще ни разу ей не приходилось видеть Анжелу плачущей. Не тот тип Анжела, чтобы…

Анжела наклонилась и спрятала лицо в ладонях. Феррилин вскочила, будто с нее сняли заклятье. Она подбежала к Анжеле, обняла ее и почувствовала, что та вся дрожит. Она прижала Анжелу к груди, гладила ее волосы и говорила тихие успокаивающие слова.

Во время последовавшей паузы Феррилин никак не могла освободиться от ощущения, что произошло нечто вроде сбоя в распределении ролей. Не то чтобы они полностью поменялись ролями, ибо у нее не было ни малейшего намерения рыдать на груди Анжелы, но все происходило как будто во сне.

Вскоре, однако, Анжела перестала вздрагивать. Дыхание стало спокойным, и наконец она принялась за поиски носового платка.

– Фу, – сказала она. – Извини, я такая дура, но, понимаешь, я очень счастлива!

– О! – отозвалась Феррилин в полной растерянности.

Анжела высморкалась и вытерла глаза.

– Пойми, – сказала она, – я даже не смела в это поверить. А вот сказала другому человеку – и все приобрело черты реальности. Мне ведь всегда хотелось иметь ребенка, но ничего не получалось ни сначала, ни потом, и я стала думать… ну, в общем, решила, что надо об этом забыть навсегда и постараться примириться с мыслью… А теперь, когда это случилось, я… – и она снова заплакала – тихо и умиротворенно.