Кукушки Мидвича

К сожалению, и четвертое художественное произведение в сборнике — повесть Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Аландские каникулы» — не обладает какими-либо заметными достоинствами. Повествование практически лишено сюжета. К фантастическому или научно-фантастическому жанру эту повесть можно отнести с большой натяжкой, разве что по формальному признаку: профессия главного героя — космонавт.

Уставший от славы, бывший покоритель космоса Алексей Новиков с женой и сыном отдыхают на безлюдных Аландских островах. Авторы подробно описывают реалии быта отпускников. Чтобы все-таки как-то столкнуть действие повести с места, они вводят в повествование эпизод с подъемом подводной лодки, затонувшей во время второй мировой войны. В финале повести хорошо отдохнувший Алексей Новиков доволен собой и окружающим миром. Он «еще не идеальный, но в целом разумно устроенный мир». Следя за эволюцией умиротворения героя, почему-то не верится, что перед нами страстный до самозабвения, опаленный смертельными опасностями исследователь и первооткрыватель далеких планет, знакомый нам по повестям «Формула невозможности», «Сумерки на планете Бурь» и др. Невольно возникает вопрос: может быть, все-таки дело не в усталости героя космоса? Не пришло ли время писателям Е. Войскунскому и И. Лукодьянову открывать новые темы, искать оригинальные идеи и гипотезы для создания новых интересных научно-фантастических произведений?

Как мы уже писали, в рукописи вслед за четырьмя художественными повестями помещено произведение Г. Гуревича с неточным, как в стилистическом, так и в формальном отношении, названием: «Жизнь — главная тема жизни». Прямо скажем, определить жанр этого произведения очень и очень непросто. Что это, литературоведческое эссе или записки мемуарно-биографического характера? На семидесяти семи страницах машинописного текста автор подробно рассказывает о перипетиях сочинения и издания собственных научно-фантастических романов на тему долголетия и продления жизни. Содержание этого произведения наиболее точно отразило бы следующее название: «Долголетие — главная тема моих произведений».

Характерной особенностью записок Г. Гуревича является то, что он говорит только о собственном опыте постановки этого вопроса в художественной литературе. В записках нет ни слова, что на эту тему писали и как пытались разрешить подобные проблемы многие советские и зарубежные писатели. Автор подробно пересказывает содержание своих романов, дает оценки собственным замыслам и полноте их реализации.

В настоящей рецензии мы отказываемся от анализа, насколько Г. Гуревич объективен в самооценках. (В записках говорится о нескольких романах, разбору их пришлось бы посвятить отдельную рецензию.) Однако нельзя не напомнить, что критический разбор творчества какого-либо писателя без сравнительного анализа общего литературного процесса, особенно если этот разбор ведется самим писателем, выглядит во многом панегириком собственному творчеству. Наиболее важной задачей нашей рецензии мы считаем вопрос: правомерно ли помещение записок Г. Гуревича о собственном творчестве в коллективном сборнике художественных произведений? Можно согласиться, что тема — проблема долгожительства — сама по себе интересна и заслуживает внимания. Но решается она не в форме художественного произведения и носит сугубо субъективный характер. Думается, место этим запискам — авторское предисловие или послесловие к собранию сочинений Г. Гуревича или публикация в литературоведческой рубрике периодического журнала: «писатель о собственном творчестве».

Рецензия наша подходит к концу. Мы хотим подвести итоги работы составителей над рукописью сборника. Представленные в рукописи все четыре повести страдают очевидными просчетами, как идеологического, так и художественного характера. Можно прямо сказать, составители не проявили должного чувства ответственности и профессиональных качеств, неверно поняли цели и задачи издания сборника, предназначенного в первую очередь для воспитания в молодом читателе жажды знаний, тяги к новым открытиям, укрепления высоких принципов коммунистической идеологии. Рекомендовать к печати рукопись сборника «Только человек» не представляется возможным.

Что же пожелать издательству в дальнейшей работе над составлением сборника научной фантастики? В последние годы в Сибири сложилась собственная оригинальная школа художественной фантастики. Самобытными, талантливыми авторами проявили себя Сергей Павлов, Вячеслав Назаров (Красноярск), Виктор Колупаев (Томск), Аскольд Якубовский, Михаил Михеев (Новосибирск), Дмитрий Сергеев, Борис Лапин, Юрий Самсонов (Иркутск), Александр Шепиловский (Чита), Владимир Митыпов (Улан-Удэ). Из произведений этих писателей можно составить не один коллективный сборник, а целую библиотеку.

Чтобы не уподобиться щедринским пошехонцам, которые со «своим самоваром ездили в Тулу», необходимо полностью отказаться от ориентации на столичных «звезд», практикуемой некоторыми провинциальными издательствами. Книги Магаданского издательства предназначаются, прежде всего, для молодого читателя, работающего на ударно-комсомольских стройках Сибири. Кому, как не этому издательству, знакомить сибиряков со своими талантливыми земляками? Кому, как не этому издательству, выпускать и пропагандировать книги сибирской школы фантастики, чьи произведения давно уже стали неотъемлемой частью общего литературного процесса в этом перспективном жанре».

Зав. Редакцией «Фантастики, приключений и путешествий» изд-ва «Молодая гвардия», Член Совета по фантастике при СП СССР, член редколлегии ж-ла «Техника молодежи» Ю. Медведев.

Г. И. Гуревич (ноябрь 1978): «Опус Медведева я прочитал. Типичное страстное и пристрастное произведение групповщинника. Недостатки, может быть и подлинные, но мелкие, выводы сокрушительные и могучая ссылка на мнимую сибирскую школу, которой на самом деле нет и которая ничуть не лучше выбранных Вами авторов. А почему Прашкевича не причисляют к сибирской школе? Я подозреваю, какие подозрения могут лежать в основе этих недоразумений, и тут Вам не помогут ни хлопоты Юлиана Семенова, ни речи А. Казанцева. Вам надо представить заверенное генеалогическое свидетельство о том, что Ваши предки никогда не ходили в синагогу…»

Виталий Бугров (декабрь 1978): «Сколько всего мы могли бы сделать — даже при минимальных наших возможностях! Ей-ей, невольно временами закрадывается грустная мысль о том, что все, над чем бьешься, в принципе не нужно массе других людей, могущих в чем-либо подобную работу по сплочению фантастических сил — становлению фантастики на ноги в море окружающих ее и, мягко говоря, отнюдь не жаждущих ее становлению сил и тенденций — подвинуть. Временами, напротив, думаю: может быть, как раз в момент такой разобщенности нашей НФ мы и нужны? Но тогда, опять же, эту свою полезность мы должны в полной мере реализовать, использовать. Нас, как кукушек Мидвича, слишком немного».

Зиновий Юрьев (январь, 1979): «Повесть («Только человек!» — Г. П.) тут же прочел. Она еще больше укрепила меня во мнении, в котором, впрочем, я уже давно укрепился: Вы очень способный человек, Вас, скорее всего, ждет отличное литературное будущее. Вы пишете легко, элегантно, и читать Вас всегда приятно. Учитывая все это, дальнейшие мои соображения Вы должны принять как дружеский совет. Тем более, что Вы вполне можете послать меня мысленно куда подальше, и я даже не обижусь.

Во-первых, Вы опубликовали повесть, сжатую минимум до 10 атмосфер. Я не шучу. Она сжата минимум раз в десять, если не в пятнадцать. Это по количеству событий, количеству мыслей и информации роман на 12–15 листов.

Не думайте, дорогой Гена, что плотность прозы — это всегда благо. Любой деликатес, спрессованный в брикет, теряет не просто вкус, он становится неудобоваримым. Повесть, конечно, удобоварима, но уже на грани. Вы так стараетесь впихнуть в малый объем все, что заготовили, что моментами художественная проза — а это Ваша сила по сравнению с большинством наших фантастов — превращается в лучшем случае в художественные тезисы. От допросов в «камере разговоров» до раскопок в Ираке, от смерти Гиша до окончательного «вознесения» героини — все так и просится: дайте, дайте прорасти, дайте развернуться, набрать силу, цвет, запах, ритм! Растворите концентрат!»

2. К вопросу о лидерах

Семидесятые — это Виталий Бугров.

Семидесятые — это «Уральский следопыт».

Виталий не был лидером, вождем, он не был официальным деятелем фантастики, но клубы любителей, сами фантасты тянулись к Бугрову. Тонкий, улыбчивый, типичный астеник, он был невероятно притягателен. Разумеется, центры фантастики были и в Питере, и в Москве вокруг «Молодой гвардии» и вокруг некоторых журналов группировались, зато к Виталию обращались все. Он одинаково уважительно разговаривал с Олегом Корабельниковым и с Ольгой Ларионовой, с Сергеем Павловым и с Борей Штерном. Для него, прежде всего, существовала именно фантастика, и уже потом в ней — разные творцы, чей масштаб он определял интуитивно, никогда при этом не спеша с оценками. Разговоры с Аркадием Натановичем Стругацким или с Александром Петровичем Казанцевым, с Иваном Антоновичем Ефремовым (прекрасное интервью с которым он опубликовал в своей книге «В поисках завтрашнего дня», Свердловск, 1981) или с Евгением Яковлевичем Гуляковским были для него одинаково значимыми. Когда я приезжал в Свердловск, мы тут же собирались у Сережи Другаля — Женя Пинаев, бывший моряк, Слава Крапивин, Виталий, разумеется, сам Сергей Александрович и я; наши разговоры никогда не были скучны и затягивались далеко за полночь. Помню, как горячо мы обсуждали стенограмму дискуссии американских фантастов, опубликованную Сэмом Московицем, и ходившую по рукам. «Неужели обязательно нужна страшная внешняя угроза чтобы народы Земли объединились?» — для нас этот вопрос Говарда Фаста не был пустым. «Готовы ли мы встретиться с разумным инопланетным существом, строение которого будет отличаться от строения человека? К тому же не шагает ли астронавтика слишком быстро вперед — если учесть, что мы топчемся на месте в области морали, психологии, социологии? По-моему, в этом разрыве и есть настоящая проблема, а вовсе не соперничество между двумя политическими блоками или конфликт между профсоюзом водителей грузовиков и правительством». Слова Кэмпбелла: «Если человек достаточно умен для научных исследований, он достаточно умен и для того, чтобы понять, что оригинальность мысли принесет ему тягчайшие неприятности», — эти слова тоже служили темой яростных обсуждений. И уж никак не могли мы оставить без комментариев слова американского резидента в Танжере Мак Рейнольдса: «Если когда-нибудь советский режим будет свергнут, Россия завоюет весь мир. По-настоящему эффективный режим при потрясающих качествах русского народа приведет к экспансии, с которой может сравниться только Римская империя. Американские секретные службы должны делать все для того, чтобы укрепить советский строй. Мне кажется, сейчас борьба против коммунизма является антиамериканским делом».