Кулинар

Андреа задумалась. Пока Эстер довольствовалась десятью процентами прибыли, однако в любом случае портить с ней отношения не стоило.

— Не думаю, что это хороша идея, — ответила она Меллингеру. — Кроме того, вы ставите под угрозу успех терапии...

— Речь не о терапии, — нетерпеливо перебил ее Меллингер и, прежде чем она успела сообразить, добавил:

— ...и не о моей жене. Теперь понимаете?

Да, теперь ясно. Разумеется, если Эстер узнает...

— Я заплачу вдвое больше.

Собственно, кто ей скажет? Не Меллингер, во всяком случае.

Андреа согласилась и приняла заказ.

Гостиная трехкомнатного мезонета находилась на втором этаже, куда вела узкая винтовая лестница. Андреа вошла в комнату, набитую разной чепухой: подушками, куклами, фарфоровыми статуэтками, шкатулками, панно, боа из перьев, мишурой, бижутерией — причем все эти вещи были разных оттенков красного цвета либо украшены изображениями роз.

— Я собираю розы, — объяснила Алина, проводившая Андреа в гостиную.

Она оказалась маленькой блондинкой, наиболее симпатичной представительницей этого типа женщин, любителем которого определенно был господин Меллингер.

Дом, конечно, обошелся ему недешево. Абсолютно новый и шикарно обставленный, он, ко всему прочему, находился в престижном районе.

— Может, будем на «ты»? — предложила блондинка. — Ведь мы примерно одного возраста.

Андреа согласилась. Клиентка показалась ей чуть моложе ее самой.

— Я предоставляю вам полную свободу действий, — сказала Алина, прощаясь. — Что толку от моих советов?

Круглый поднос, подушки и покрывала, которые они с Мараваном подняли по винтовой лестнице на второй этаж мезонета, на этот раз не были из квартиры тамильца. Фирма «Пища любви» обзавелась собственным инвентарем.

— Боюсь, это будет их раздражать, — заметила Андреа, кивая на красную мишуру.

— Наоборот, — успокоил ее тамилец. — У индусов зеленый и красный — цвета сердечной чакры, то есть центра любви, анахата.

Андреа принялась готовить помещение, а Мараван занялся кухней.

Позже, когда тамилец с неизменным искусством сооружал фигуру из эластичных и хрупких машевых лент, он пробурчал, как бы рассуждая вслух:

— Странно. Такая молодая — и уже проблемы.

Андреа так ничего и не сказала ему об особенностях этого заказа. Ничего не объяснила сейчас и не собиралась делать этого впредь.

И Мараван ничего бы не узнал, если бы не винтовая лестница.

Андреа несла на второй этаж сладкие шарики с маслом гхи, когда на полпути вдруг наступила на подол своего сари. Вместо того чтобы схватиться за перила, выпустив из рук поднос, она попыталась сохранить равновесие, в результате чего подвернула ногу.

Ей все-таки удалось подать блюдо и, прихрамывая, вернуться на кухню. Там она села на стул и принялась осматривать больную ногу, которая немного распухла.

Маравану пришлось подменить напарницу.

Он поднялся наверх с чаем и конфетами и постучался в дверь.

— Да! — ответил мужской голос.

Тамилец вошел в комнату. При свечах красные интерьеры, казалось, сияли золотом. Алина развалилась на подушке. Увидев, что вошла не Андреа, она прикрыла бюст руками и закричала, скорее наигранно, чем испуганно:

— Ой!

Обнаженный до пояса мужчина сидел спиной к двери. Заслышав шаги, он обернулся и прокашлялся: «Кхе, кхе...»

Мараван узнал господина Меллингера, первого клиента «Пищи любви». Некоторое время тамилец размышлял, что ему делать дальше: выйти и дать им возможность одеться или все-таки накрыть чай.

— Не надо мешать нам, — сказала Алина. — Мы почти готовы.

Мараван поставил поднос на стол и собрал грязную посуду. Он избегал смотреть на любовников, однако в поле его зрения попали мужские брюки и розовое женское белье, разбросанное возле стола.

— Почему ты мне не сказала? — спросил он Андреа на кухне.

— Но ты ведь не спрашивал на этот раз, женаты ли они, — отвечала та.

— Я думал, это само собой разумеется.

— Это так важно? — удивилась Андреа.

— Когда клиенты женаты, то, что мы делаем, не выходит за рамки приличия. Теперь же это нечто непристойное.

— Именно поэтому он и заплатил больше, — решительно заявила Андреа. — За «нечто непристойное».

Ноябрь 2008 23

Барак Обама уверенно победил на выборах. В следующем году впервые в истории США президентское кресло должен был занять цветной. Мир с изумлением наблюдал за этими событиями, Европа аплодировала Обаме едва ли не громче, чем избравшая его страна.

И только в кругах, к которым принадлежал Дальманн, к новому президенту относились скептически. На этих выборах, как и на двух предыдущих, там делали ставку на республиканцев. Их экономическая, международная и — что самое важное — финансовая политика казалась более предсказуемой и понятной.

Дальманна разбудил телефонный звонок.

— Плохие новости, — сказал Шеффер по-английски, подтвердив худшие его опасения.

Однако по-настоящему ужасные известия последовали через несколько дней. В европейской экономике был официально отмечен спад. Валовый внутренний продукт Еврозоны снизился уже во второй раз.

Для Дальманна это означало возвращение к тому, от чего он с каждым годом дистанцировался все больше.

В баре «Империал» за одним из столиков выпивали четверо мужчин. Пианист наигрывал какой-то шлягер, под негромкие звуки которого было удобно вести конфиденциальный разговор.

Гости хорошо поели, выпили и в ожидании дам заказали себе по последней.

Четыре ничем не примечательных типа в темных костюмах: два европейца, один американец и азиат. Последнему было около пятидесяти. Он носил круглые очки, и все называли его Ваен, что означает «большие очки», обращаясь к нему, как это принято в Таиланде, по прозвищу.

Компания говорила по-английски. Азиат с тайским акцентом, европейцы — со швейцарским.

В речи американца слышался выговор жителя южных штатов. Его звали Стивен Карлайсл. Стив владел небольшой фирмой в Мемфисе, которая занималась импортом и экспортом разных товаров. Помимо всего прочего, Стив выступал посредником при купле-продаже подержанной и новой продукции, хранившейся на оружейных складах его страны. Предприятие Ваена в Бангкоке занималось тем же.

Швейцарцами были Эрик Дальманн и его помощник Шеффер.