Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)

Проповедники внушают слушателям: мир тонет в грехе, и спасти может только искреннее и немедленное покаяние. Один из лейтмотивов проповеди — близящийся конец света. Вся жизнь человека несет на себе отблески грядущего Страшного суда. Собственно, суд уже вершится, ибо люди, души которых побывали на том свете и возвратились в бренные оболочки, свидетельствуют о муках, испытываемых грешниками в аду. Будучи обвинителями современного им общества и каждого из его членов, проповедники вместе с тем, по существу, выступают и в роли судей. Они выносят безапелляционные приговоры — им ведомы воля Господа и его решения в отношении любого грешника. Не приходится сомневаться в том, что воздействие их проповеди и прежде всего заключающихся в ней «примеров» на нравственное сознание и психику верующих было велико. Из источников более позднего периода известно, как проповедники буквально терроризировали своих слушателей. Бернардино Сьенский (первая половина XV века) обещал жителям Перуджи показать во время следующей проповеди дьявола во плоти, и, когда все поспешили прийти, вскричал: «Вы хотите увидеть дьявола? Посмотрите друг на друга, ибо вы-то и суть подлинные дьяволы», — и обрушился на их пороки. Некий проповедник в начале XVII века начинал свою миссию с того, что велел ударить в набат; народ сбегался, уверенный, что произошло несчастье, и проповедник объяснял: беда в том, что им всем грозит погибель души. Итальянский священник вопрошал аудиторию: «Кто в этой церкви самый тяжкий грешник?» — и все кричали: «Я!» — проливая слезы и ударяя себя в грудь [54] . Морально-религиозная атмосфера в конце средневековья, вне сомнения, отличалась от умонастроений XII–XIV веков, ибо церкви в конце концов удалось более глубоко укоренить в сознании верующих чувство греховной виновности, но едва ли эти изменения были радикальными. Ужас при мысли о божьем суде и осуждении душ легко охватывал прихожан и в изучаемый нами период. Польский проповедник начала XIV века, пересказывая «примеры» раннего средневековья, приводит рассказ о людях, которые спаслись лишь потому, что были охвачены страхом перед загробными карами; один из них, явившись с того света, поведал, что страх очистил его от всех содеянных им грехов [55] .

54

Delumeau J. Le peche et la peur. La culpabilisation en Occident (XIII^е – XVIII^е siecles).
– Paris, 1983, p. 372–374, 376–377.

55

Wolny J. Op. cit., S.268.

Проповедники сознательно культивировали это чувство. Знакомый Жаку де Витри священник заключал воскресную проповедь таким обращением к прихожанам: «Не молитесь за душу моего отца, который был ростовщиком и не пожелал вернуть средства, накопленные ростовщичеством, — да будет проклята душа его и да мучается она вечно в аду, так чтобы никогда не узрел он лика божьего и не избежал бы рук чертей». Этим он внушал страх другим грешникам, замечает Жак де Витри и со своей стороны заявляет: «Если б я верно знал, что мой отец ушел из этого мира хотя бы с одним смертным грехом, то я не прочитал бы за него „Отче наш“, и не подал бы милостыни, и не отслужил бы ни единой мессы…» (Crane, N 216).

Можно было бы привести «примеры», упоминающие людей, которые под влиянием проповеди до такой степени отчаялись в возможности спасения, что шли на самоубийство. Страх быть проклятым приводил к тому, что человек, раздав свое имущество, спешил сделаться монахом, уходил в крестовый поход или в паломничество, подвергал себя изнурительным постам и бдениям и делался жертвой горячечных фантазий и видений. В конце концов, не вправе ли мы истолковывать немалую часть видений как симптомы критических душевных состояний, когда муки совести и страх быть навечно проклятым порождали перед взором человека страшные сцены с участием демонов или разгневанных Христа и Богоматери? He показателен ли в этом смысле хотя бы сон монаха, обуреваемого плотскими влечениями? Ему привиделся страшный мясник, который, подойдя к его постели, отрезал ему гениталии и бросил на съедение сопровождавшему его огромному черному псу. Более похоть монаха не мучила (DM, IV: 97).

Проповедник умело пользовался словесными средствами, которые мобилизовали широкую гамму чувств слушателей — от страха и изумления до веселья. Шутка — частая гостья в проповедях. Ограничусь здесь одним примером. Из двух друзей-рыцарей один постригся в монахи и убеждал друга последовать его примеру. Но тот отвечал, что страшится одной вещи, которая мешает ему вступить в орден. Что же это за страшная вещь? — Вши, кои в изобилии водятся в шерстяных рясах. Собеседник со смехом возразил: «Ты не страшишься меча в битвах дьявола и опасаешься насекомых в воинстве Христа? Лишат ли тебя вши царства Господня?» Позднее рыцарь вступил в орден, и с тех пор он не боялся вшей, даже если б вши всех монахов собрались на его теле (DM, IV: 48). И в шутке проповедник не забывает назидательной цели своей речи, умело сталкивая преходящее и вечное, предельно низменное с высшим.

Сохранились свидетельства напряженного интереса, который вызывало слово опытного проповедника, но также и противоположные свидетельства невнимания слушателей. Встречаются жалобы на то, что прихожане уходят из церкви после службы, не дождавшись проповеди. Зная нетерпение своих слушателей, Робер де Сорбон говорил: «Вот краткое слово, и мы постараемся, коль сумеем, сделать из него краткую проповедь: хорошо знаю, что вы хотите нынче краткой проповеди и долгой пирушки, но, увы, не будет вам краткой мессы!» (Crane, 203). Здесь игра слов: longam mensam («долгого пира») и brevem missam («краткой мессы»). Французский проповедник Фульк не мог собрать горожан на проповедь. Тогда вскричал он: «Разбойники! Разбойники!» Все сбежались: «Где разбойники?» Фульк отвечал: «Адские разбойники в сем городе, они пытаются завладеть душами!» Все сокрушенно выслушали его проповедь (Greven, N 55). «Шут собирает больше слушателей, чем проповедник» (Робер де Сорбон). «Предпочитают слушать о Роланде или Оливье, нежели о Боге, и это несправедливо, ибо смерть Христа столь же драматична, как и смерть Роланда. И, однако, многие сочувствуют Роланду, а не Христу» (Герар Льежский) [56] .

56

См.: Langlois Ch.-V. L’eloquence sacree au Moyen Age.
– Revue des deux mondes, t. 115, 1893, p. 189–190.

Но подчас отсутствие интереса у слушателей вызывалось поведением самого проповедника. Некий нерадивый пастырь, торопясь на пир, скомкал проповедь и подгонял слуг, и один из них воскликнул: «Святая Мария! Вы проповедовали нам о терпении, а сами не можете немного подождать!» На что тот отвечал: «Друг мой, я дал вам урок терпенья, но я не медлю с уплатой долгов, и посему мне верят» (Crane, 35). Не все проповедники сами являли образец тех добродетелей, к которым призывали паству, и к этим дурным примерам взывали еретики-альбигойцы во время диспутов с католиками: «конные» прелаты «проповедуют пешего Христа» (ЕВ, 251). Как рассказывает Этьен де Бурбон, один знаменитый теолог сразу же после проповеди о смирении Господа и об его ослице взгромоздился на богато украшенную лошадь, и некая старуха, схватив лошадь за узду, повергла его в смущение вопросом: «О учитель, такова ли была ослица Господа?» (ЕВ, 82. Ср. 83; ТЕ, 299). Но этот неблагоприятный для монахов «пример» как бы уравновешивается противоположным.

Проповедник, ездивший на своем единственном осле, войдя в церковь, оставил его у дверей. Молясь, он подумал, не убежал ли осел. Когда он вышел из церкви, он сказал ослу: «Ты нынче имел больше от моего „Pater noster“, чем Господь», и отдал осла прокаженному (Greven, N 48. Ср. Негvieux, 282).

В целом же церковь придавала проповеди огромное значение. Свидетельство тому — многократное возвращение авторов «примеров» к сценам, рисующим проповедь. Здесь и рассказ о монахе, бичующем в проповеди свою аудиторию — прелатов церкви, и анекдот об ученом богослове, который издевается над сидящими по обе руки от него епископами, читая проповедь… о «мочевых пузырях», как он их именует, и о проповедниках, сетующих на то, что их слушатели предпочитают мирские байки и сказки рассуждениям о божественном, и история о бесе, проповедующем более красноречиво и содержательно, нежели духовное лицо, и не менее причудливое повествование об ученой проповеди о небесной иерархии, которую цистерцианец прочитал отпавшим от нее ангелам, и многое другое. В «примерах» о проповедях можно видеть саморефлексию проповедников, озабоченных стремлением сделать свое слово возможно более эффективным. Важно, чтобы слово не расходилось с делом. Приняв человеческий облик, дьявол проповедовал слово божье. Кто-то распознал его природу и спросил, чего ради овладела им охота проповедовать. Дьявол в ответ: «Ради того я это делаю, чтобы более люди грешили. Ведь чем чаще проповедуют, тем меньше творят добрых дел» (Klapper 1914, N113).

Тем не менее в действенность проповеди верили, и не без основания. В XIII веке Бэде Достопочтенному приписывали следующий рассказ о двух епископах, которые якобы были присланы в Англию проповедовать христианство. Сперва из Ирландии прибыл очень образованный прелат, который, прибегая в своих проповедях ко всякого рода богословским тонкостям, ничего не достиг. Тогда отправили другого, мало образованного епископа, однако охотно использовавшего в своих проповедях «примеры» и басни, и он обратил в истинную веру почти всю Англию! [57] Не меньшее влияние проповеди, если верить «примерам», оказывали и на отдельных людей. Некий граф, повинный во многих грехах, проезжал мимо кладбища, на котором держал речь проповедник, прислушался к нему, приказал своей свите сойти с коней и вместе с ним прослушать проповедь, после чего раскаялся в своих прегрешениях и постригся в монахи (Klapper 1914, N30).

57

WeiterJ.-Th. Op. cit., p. 17, n. 11.

О Жаке де Витри Этьен де Бурбон писал: «Используя примеры в своих проповедях, он привел в возбуждение всю Францию» [58] . И Жак де Витри и Этьен де Бурбон были доминиканцами, членами ордена, который, по их же словам, с неустанным рвением боролся против дьявола [59] . Из сохранившихся от XIII–XV веков сборников, которые использовались в проповеди, наибольшее число принадлежит монахам-доминиканцам: 91 сборник, тогда как францисканцам — 46 [60] .

58

Lecoy de la Marche A. Op.cit., р. 55.

59

Ibid., р. 36.

60

Lecoy de la Marche A. Op. cit., p. 190; Schmitt J.-C. Recueils franciscaines d’«exempla» et perfectionnement des techniques intellectuelles du XIII^е au XV^е siecle.
– Bibliothecque de l’Ecole des chartes CXXXV, 1977, p. 5–21.

Проповедники сознавали важность своей миссии и свое избранничество. Когда умер проповедник крестового похода, он не увидел вокруг себя никого, кроме чертей, и впал в отчаянье: некому было за него вступиться, и не повстречались ему ни Богоматерь, ни ангелы или святые. И тут появился сам Христос, протянувший ему руку со словами: «Следуй за Мной, ибо ты Меня проповедовал». Тотчас исчезла вся толпа злых духов, пытавшихся утянуть его душу в ад, и он последовал за Христом во славу небесную. Так рассказал сам этот проповедник, когда явился с того света, своему другу (DM, XII: 49).

От проповедника требовались в первую очередь не ученость и эрудиция, а красноречие и умение производить впечатление на слушателей, способность вызвать у них непосредственный отклик. Провансальский проповедник Жан Гоби (первая половина XIV века) рассказывает о неудаче папского легата, проповедовавшего крестовый поход: его не слушали. Этому прелату рекомендовали простого и малообразованного сельского священника, который использовал в своих проповедях легенды о святых и был очень популярен. Не прибегая к авторитету Писания, он обратился к прихожанам с проповедью, в которой применял сравнения с сельскохозяйственными работами, и добился успеха [61] . Столетие спустя Бернардино Сьенский поведал о некоем брате францисканского ордена, который якобы прославился своими проповедями, отличавшимися необычайной изысканностью и тонкостью. Однако Бернардино явно издевается над такого рода проповедниками, ибо продолжает: после проповеди этого монаха другой францисканец, выслушавший ее с восторгом, пытался поделиться своими впечатлениями с монахами, которых не было на проповеди, но, кроме восклицаний об ее красоте и изяществе, они не смогли от него добиться: о чем же в проповеди шла речь? В конце концов восторженный брат признался: «Он говорил столь возвышенно, что я ничего не понял!» Проповедь должна быть понятной, заключает Бернардино. «Говори ясно, очень ясно, дабы твои слушатели были бы просвещены, а не ошеломлены» [62] .

61

Scala Coeli, N 415; цит. по: Precher d’exemples…, p. 135–136.

62

Precher d’exemples…, p. 189–190.