Культурология. Дайджест №2 / 2018

Томаш Хахульский

Просвещение в польской литературе – период особенный. Он не дал шедевров, подобных тем, что оставила литература XVI, XVII или XIX столетий, в нем – как будто бы – отсутствуют художники масштаба Яна Кохановского, Миколая Семпа-Шажинского, Вацлава Потоцкого или Яна Анджея Морштына… или романтические поэты-пророки (Мицкевич, Словацкий, Красиньский, Норвид), которые оказали огромное влияние на польское сознание и на литературные традиции XIX и XX вв. Говорят, что в эпоху Просвещения польские поэты лишь только следовали французским поэтическим образцам, а писатели за деньги монархов создавали льстивые панегирики или эротические стихи на потребу Станислава Августа. Адам Мицкевич, достаточно критически настроенный по отношению к поэтам Просвещения, писал: «Последняя глава истории литературы периода Станислава Августа представляет собой трагедию в истории славян. Все эти писатели умирали в трауре и отчаянии: перед нами похоронная процессия, провожающая родину в могилу. […] Всех этих людей можно сравнить со встречающимися нам порой безумцами – на протяжении дней своих они не проявляют и тени разума, но порой перед кончиной вспоминают прожитые годы и умирают, полные сожаления о загубленной жизни» (цит. по: с. 55).

XVIII столетие оставило после себя живописную мозаику произведений, художественно совершенных, интересных, вошедших в канон польской литературы, и множество стихов, написанных по случаю, свидетельствующих о литературной культуре общества Первой Речи Посполитой. XVIII век дал нам «Мазурку Домбровского» – польский национальный гимн, написанный Юзефом Выбицким, королеву польских колядок – «Песню о рождении Господа» («Бог рождается, мощь робеет…»), сочиненную Карпиньским, две его поэтические молитвы, в XIX и XX вв. получившие широкое распространение в домашнем – личном – религиозном обиходе: «Утренняя песня» («Когда занимается утренняя заря») и «Вечерняя песня» («Все наши дневные дела»), басни и сатиры Игнация Красицкого, занявшие прочное место в школьной программе, несколько драматических произведений, до сих пор не сходящих со сцены. Если показателем ценности литературного произведения считать степень его известности, литературу Просвещения следовало бы причислить к художественным вершинам. Следует отметить, что граждане Речи Посполитой связывают с литературой второй половины XVIII в. корни своей идентичности.

Классицизм – главная литературная доктрина на протяжении почти всего польского Просвещения. Это направление поддерживал король, считалось, что оно способствует реформам литературы, развитию журналов, воспитанию нравов, европеизации сарматской культуры. Авторы обращались к жанрам античного происхождения: сатире и письмам, одам, поэмам, басням. В период польского Просвещения басни были необычайно популярны; вышло 13 отдельных томов басен, к этому жанру обращалось более 50 писателей. Античную традицию в духе Эзопа или Федра, обогащенную в XVII в. во Франции Жаном Лафонтеном, дополнили произведения открытых французами восточных авторов: арабские басни Локмана и индийские – Пилпая.

Басня опирается на устоявшиеся аллегории, простые сюжетные ходы, легко прочитываемые параболы. Наиболее выдающийся из польских писателей-классицистов, Игнаций Красицкий (1735–1801), публикует сборник «Басни и притчи» (1779), который сразу входит в школьную программу и остается в ней и сегодня. У Красицкого все так, как полагается в басне. Есть неправый и есть тот, кто знает, как надо, и поучает. Есть морализаторская притча, подводящая к дидактическому выводу. Есть персонажи и ситуации, знакомые читателю по Эзопу Фригийскому и Лафонтену. На первый взгляд, все соответствует вековым традициям жанра.

Однако после внимательного прочтения этих басен появляются сомнения. Красицкий переворачивает с ног на голову привычные аллегории. В эпоху, когда философия стала орудием практического анализа реальности, Красицкий в своих баснях имел возможность поднимать важнейшие темы, волновавшие Бернарда де Мандевиля, Дэвида Юма, Вольтера, Дени Дидро или Жана-Жака Руссо. Он спрашивает: каковы истинные границы человеческой свободы? Каковы возможности и границы познания? Поддается ли передаче опыт, который Просвещение полагало основой знаний о мире? Имеет ли смысл закон, не опирающийся на равновесие сил? И многие другие вопросы. Вывод «Басен и притч» исполнен горечи – от зла нет спасения, можно лишь стараться понять конкретную ситуацию, всякий раз иную. Доверие к окружающим есть проявление глупости, этика поведения – признак слабости. За сюжетом басни скрывается драма человеческого бытия. Погибающие существа ставят риторические вопросы о причине зла, о несправедливости права сильнейшего. Баснописец почти всегда встает на сторону сильного, даже если правда на стороне жертвы. Писатель заботится о том, чтобы читатель понял всю сложность, неоднозначность и драматизм ситуации.

Лирические стихи появляются как в творчестве таких сентиментальных поэтов, поборников Жана-Жака Руссо, как Францишек Карпиньский и Францишек Дионизий Князьнин, так и у представителей классицизма – Адама Нарушевича, Игнация Красицкого. Влияние французской литературы XVII и XVIII вв. придает их творчеству легкость и изящество, а обращение к польским классикам XVI в. и начала XVII в., т.е. к польскому творчеству Яна Кохановского и латинскому – Матея Казимира Сарбевского определяют наиболее значимые темы их творчества.

Адам Нарушевич (1733–1796), иезуит, затем епископ, близкий соратник Станислав Августа, пишет в основном оды, пропагандирующие программу реформ монарха. Оды, посвященные королю, написаны по случаю его именин, дня рождения, отъезда, возвращения, годовщины коронации, в благодарность за скромный подарок – часы, медаль. Поэта вдохновляют французы, особенно из среды иезуитов, его оды возвышенны, патетичны, пространны, неразрывно связаны с античной традицией и древнепольской стилистикой. В этих выразительных стихах таится политическая ангажированность и поэтическая страсть.

Главным источником вдохновения для Нарушевича служит Гораций – образец для всех выдающихся древнепольских поэтов и поэтов Просвещения. До 1780 г. Нарушевич считался наиболее крупным писателем среди авторов польского Просвещения. В конце 70-х годов XVIII в. он бросает поэтическое творчество и приступает к созданию монументального труда по истории Польши. Его место занимает Красицкий – князь-епископ Вармийский.

Лирический аспект классицистической поэзии Красицкого был замечен лишь недавно. Автор небольшого количества разных стихотворений, он питал пристрастие к письмам в стихах, письмам с прозой – произведениям, в которых поэтические фрагменты перемежались прозаическими. Образцом для Красицкого был Вольтер, написавший около 150 произведений подобного рода.

Наибольшей популярностью среди поэтов-неклассицистов пользовался Францишек Карпиньский, автор идиллий, весьма эмоциональных элегий, религиозных стихов, автобиографических произведений и, наконец, в конце жизни, дневника-автобиографии в стиле «Исповеди» Жана-Жака Руссо. Славу Карпиньскому принесли идиллии, написанные в первый период творчества. Он создал особый поэтический мир Карпат и Гуцульщины. Лирические герои его стихов – пастухи с традиционными именами, взятыми из идиллий Феокрита, Шимона Шимоновича, но прежде всего – Юстына, возлюбленная поэта.

Идиллии и другие ранние произведения поэта – это прежде всего любовные стихи. Карпиньский пишет о зарождении чувства, встречах, свиданиях, радости, ревности, разочаровании, расставании, горечи от утраты близкого человека. Ориентируясь на «Героид» Овидия, «Песни» и «Трены» Яна Кохановского, поэт открывает сложный, неоднозначный мир человеческих чувств. У Карпиньского любовь ломает барьеры повседневности, противостоит разрушительному течению времени, побеждает страх смерти. Поэт ищет «настоящие» истории. И находит их в далеком Средневековье – в хронике Яна Длугоша, арабских традициях. Характер описания во многом отсылает к стилю популярных в ту эпоху «Поэм Оссиана» Джеймса Макферсона, однако оригинальность замысла и поэтического воплощения несомненна. Всеобъемлющим чувством в стихах Карпиньского является печаль, только она, считает поэт, дает возможность проникнуть в суть человеческой натуры, позволяет человеку «подняться над самим собой».

Карпиньский обращается к универсуму античной культуры, к поэзии эпохи Ренессанса – золотого века польской культуры, к Кохановскому как представителю классицизма. Он призывает отринуть мифологические названия и героев, но по-прежнему использует сюжеты и поэтические структуры, заимствованные у античных писателей и литературы XVI в. Однако наполняет их семейными сюжетами, почерпнутыми из польских или – шире – славянских традиций.

Францишек Дионизий Князьнин (около 1750–1807) довел до крайности известную по традиции Горация модель постоянного совершенствования автором своих стихов. Он публикует огромный сборник «Эротических стихов» (372 текста, 1779), затем отказывается от них и издает «Стихи» (1783), выкупает весь тираж, сжигает (!) и публикует «Поэзию» (т. 1–3, 1787–1788), в конце жизни еще раз переписывает все свои прежние сочинения, на сей раз в подготовленной к печати рукописи. Но и этот текст Князьнин еще раз переделывает, дополняет, дописывает, редактирует заново. Он не успел его опубликовать. До сих пор не переиздан ни один из этих сборников, не напечатана и последняя версия его собрания сочинений. Князьнин пишет главным образом оды, но публикует также басни в прозе, отсылающие к образцам Лафонтена, поэмы, драматические произведения, оригинальные произведения, написанные на латыни («Carmina», 1781) и переводы польской поэзии на язык Горация; переводит он стихи Яна Кохановского, стремясь повысить ранг этого поэта. Окончательного варианта его произведений не существует.