Кунсткамера аномалий

Это произвело большое впечатление на Екатерину. Когда Потёмкин, получив отпуск, прибыл в Петербург, императрица дала ему аудиенцию, а прощаясь, разрешила ему присылать письма лично ей. В письме от 4 декабря 1773 года она дала ему понять, что и впредь не хотела бы порывать с ним: «Поскольку со своей стороны я стремлюсь сберечь честолюбивого, мужественного, умного, толкового человека, прошу Вас не подвергать себя опасности. Прочитав это письмо. Вы, быть может, спросите, с какой целью оно было написано. На это хочу Вам ответствовать: дабы в Ваших руках был залог моих мыслей о Вас, поелику всегда остаюсь безмерно благоволящая Вам Екатерина».

Потёмкин увидел в этом – как пишет его биограф Соловейчик – «желанное приглашение» и тотчас помчался в Петербург; совершилась «революция в алькове».

Теперь ему незачем было страшиться нового столкновения с Орловыми. Григорий Орлов попал у императрицы в немилость, ибо однажды она обнаружила, что он ей неверен. Тогда и Екатерина завела себе нового любовника. Им оказался гвардейский офицер Александр Васильчиков, молодой, миловидный человек, но ничего выдающегося в нём не проглядывалось. Орлов – в ту пору его не было в Петербурге, – узнав о новом фаворите, впал в бешенство, к тому же Екатерина лишила его занимаемых должностей (впрочем, вслед за тем он поразительно быстро успокоился). Прошло немного времени; теперь придворные и иностранные дипломаты стали уделять все внимание лишь Потёмкину, занявшему место невзрачного Васильчикова.

Послы, пребывавшие в Петербурге, известили о смене фаворита все европейские правительства. Ведь случившееся было не только частным делом российской императрицы, но означало перемену в политическом руководстве, перемену, которая могла иметь важнейшие последствия. Даже слабый, ничтожный фаюрит все равно играл серьёзную роль. Ведь как-никак он был важным государственным сановником. Он был старшим флигель-адъютантом и занимал ряд значительных военных постов. Он жил во дворце императрицы. Его комнаты располагались прямо под её личными покоями и соединялись с ними лестницей. Все его расходы оплачивались из государственной казны, и, естественно, он получал жалованье.

Подобную систему ввела не Екатерина, а императрица Анна Иоанновна, дочь царя Ивана V; при содействии гвардии она была провозглашена импер. грицей в 1730 году, после смерти Петра II. своим фаворитом и соправителем она сделала шталмейстера, курляндца Эрнста Иоганна Бирона. Преемницы Анны на русском троне переняли традицию выбора фаворитов. Своего расцвета подобный принцип правления достиг, несомненно, при Екатерине. За 44 года у неё перебывал 21 любовник, и всякий раз появление нового фаворита приводило в тревогу послов иноземных дворов.

4 марта 1774 года английский посол в Петербурге Роберт Ганнинг сообщал своему правительству в Лондон: «Новые события, с недавних пор происходящие здесь, заслуживают, по моему мнению, большего внимания, нежели все прежние, что случились с самого начала её правления. Господин Васильчиков, чьи дарования были слишком ограниченны, чтобы каким-то образом влиять на государственные дела или завоевать доверие своей госпожи, теперь сменён новым поклонником, который, как следует ожидать, наделён обоими этими талантами сверх всякой меры… Речь идёт о генерале Потёмкине, прибывшем сюда около месяца назад; всю войну он пробыл в армии, где, как мне говорили, был всеми ненавидим. У него фигура исполина, пусть и неправильно сложенная; выражение лица его совершенно несимпатичное. Что касается его скрытых от взгляда качеств, то, как кажется, он является большим знатоком людей и умеет судить обо всём лучше, чем присуще его соотечественникам. В способности затевать интриги и искусно приноравливаться к обстановке он не уступит никому, и хотя о его порочном нраве не перестают говорить, он здесь единственный, кто поддерживает отношения с духовенством. В этих условиях, когда следует учитывать и известную бездеятельность тех, кто, возможно, хотел бы бороться против него, он, естественно, может тешить себя надеждой достичь тех высот, кои одни способны утолить его ненасытное честолюбие».

Английский посол в определённой мере правильно понял, что могло означать выдвижение Потёмкина. Он был прав, что и говорить, отмечая, что выражение лица нового фаворита было «совершенно несимпатичным». Потеря левого глаза обезобразила его и без того грубое лицо. Да и вообще его тело не выделялось красотой. Особенно в то время. Он располнел; его массивную фигуру увенчивала голова, напоминавшая собой грушу и наделённая широким бесформенным носом. Его руки оставались неухоженными. Он имел дурную привычку грызть ногти.

Однако Екатерина находила его прекрасным. Она любила его. В начале апреля 1774 года он переехал на квартиру, расположенную в её дворце. Потёмкину было 34 года, Екатерине уже 44. Впервые в жизни она встретила в мужчине все то, что искала, в чём нуждалась. Она нашла в нём не только любовника, но и соратника, и к тому же умного человека. Разумеется, поначалу императрице более всего важна была любовь. Всякий раз, куда бы она ни шла, с нею был Потёмкин; часто она писала ему любовные письма, многие из которых сохранились: «…можно ли ещё кого-то любить с тех пор, как я познакомилась с Тобой? Я полагаю, что нет на свете никого, кто мог бы тягаться с Тобой. Тем паче, что сердце моё от природы любит постоянство…»

Впрочем, именно подобным её словам Потёмкин не верил. Его часто одолевали приступы меланхолии и хандры и прежде всего – ревности. Он ревновал любовников, перебывавших у Екатерины до него – по подсчётам Потёмкина, их было пятнадцать. Но тут он преувеличивал. Она, соглашаясь с упрёками, защищала себя в пространном письме, именованном ею «Чистосердечная исповедь». В нём она рассказывала Потёмкину о том, как жила до знакомства с ним; в конце «Исповеди» императрица писала: «Смею ли я надеяться после сего признания, что Ты отпустишь мне мои грехи? Тебе нужно признать, что не о пятнадцати идёт речь, а лишь о трети этого числа. Сойтись с первым я была принуждена», – здесь она имела в виду своего мужа, – «четвёртого взяла от отчаяния, и я не верю, что их обоих Ты можешь приписать моему легкомыслию. А что до трех остальных, то сумей войти в моё положение. Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если б я в участь получила с молода мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Трудность лишь в том, что моё сердце ни часу не может прожить без любви».

Ни часу… Но с тех пор, как она попала в Россию, ей пришлось прожить без любви долгие годы. Человеку, которого она любила, и который теперь нападал на неё, хотя без неё оставался бы ничем, она говорила в своё оправдание, что ей пришлось столько лет прожить без любви, пришлось столько времени провести словно пленнице. И вот с появлением Потёмкина она почувствовала себя такой счастливой, какой ещё никогда не была с тех пор, как приехала в Россию.

Ей не было ещё пятнадцати, когда она, нежная, рано созревшая и безмерно честолюбивая немецкая принцесса, прибыла в Россию, чтобы стать женой Петра III. Принц Пётр приходился внуком Петру Великому. Матерью его была великая княгиня Анна Петровна, старшая дочь Петра Великого, вышедшая замуж за Карла-Фридриха, герцога Гольштейн-Гогторпа. Когда в феврале 1744 года Екатерина приехала в Россию – в ту пору будущая императрица была принцессой Софьей Фредерикой Августой Анхальт-Цербстской и невестой Петра III, – в ней правила его тётка, прекрасная Елизавета, вторая дочь Петра Великого. За три года до этого Елизавета при содействии гвардейцев путём бескровного дворцового переворота завладела троном – с тех пор, как в 1725 году умер её отец, не раз разгоралась борьба за власть. В юности Елизавета была помолвлена с князем Карлом Августом из Гольштейн-Готторпа, однако свадьбу сыграть не удалось: в Петербурге князь умер от оспы. Елизавета осталась незамужней, но всю свою жизнь испытывала родственные чувства к членам Гольштейнского дома. И когда она принялась искать невесту для своего племянника и наследника, великого князя Петра, то вспомнила именно об этом семействе. Сестра её бывшего жениха, Иоанна, вышла замуж за князя Христиана Августа Анхальт-Цербстского. И именно её Дочь, принцессу Софью, Елизавета выбрала невестой для великого князя.

Хилый, невежественный, душевно неразвитый Пётр (коему исполнилось уже шестнадцать лет) был вовсе не парой Софье. Она заметила это уже при первой встрече. Однако для молодой честолюбивой принцессы это замужество оставалось единственной возможностью порвать со скучной, косной жизнью при дворе одного из хотных немецких княжеств. «Сердце не предвещало мне большого счастья, – писала в своих „Записках“ Екатерина (такое имя она приняла после обряда присоединения к православию), – одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души у меня было что-то, что не позволяло мне сомневаться ни минуты в том, что рано или поздно мне самой по себе удастся стать самодержавной Русской императрицей».

Екатерина с головой окунулась в придворную жизнь, и в то время, как в стране нарастал крепостной гнёт, усиливались нищета и страдания русского народа – она демонстрировала и без того привыкшим к расточительной жизни российским дворянам, что значит настоящее мотовство («К концу жизни она задолжала свыше полумиллиона» – Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. Т. 5. М., «Мысль», 1989 год).

Разумеется, началось это не с первого дня, а позднее, после того, как она выполнила свою задачу или, точнее, то, что считала её задачей – Елизавета: родила наследника престола. В этом вопросе Елизавета проявляла необычайное нетерпение. Всему виной был Иван VI, «мальчик-император», сын низложенной Елизаветой Анны Леопольдовны, которая была все ещё жива и, значит, могла притязать на власть.