Купчино, бастарды с севера

— Здорово, хозяин! — отметились мужики. — Рыба-то есть? Угощай тогда путников уставших. А у нас спирт имеется с собой. Вот, и устроится пикник на речном берегу…

Вежливо поздоровавшись, Назаров достал из ледника рыбу и принялся, молча, готовить свежую ушицу. Мужики исподволь присматривались к нему, но с расспросами не лезли. Очевидно, в их головах складывалась следующая логическая цепочка: — «Парнишка совсем ещё молодой, но брит налысо, руки все битые-перебитые, на голом торсе наблюдаются многочисленные синяки и ссадины (а вы на „Центральном“ полтора месяца повкалывайте по-чёрному!), молчит угрюмо, но без видимого страха… Нет, непрост парнишка. Ох, непрост!».

Глеб и пришлые мужики отведали ухи, выпили спирта, слегка разведённого речной водой. И тут, вроде, всё прошло нормально — Назаров не поперхнулся ни разу.

— А что же ты, хозяин радушный, не поинтересуешься, мол: — «Кто такие? Откуда? Зачем? Куда?» — спросил один из гостей, слегка осоловевший от выпитого.

— Так это, господа проходящие, дело совсем не моё, — скромно, как и учили в своё время, ответил Глеб. — Да и молод я ещё — вопросы такие задавать. Но, если настаиваете, то спрошу… А кто вы, уважаемые? Где мазу держите? По какой нужде очаги родимые покинули? Может, помощь нужна какая?

Мужики, понимающе переглянувшись, скупо улыбнулись и вежливо поблагодарили:

— За помощь предложенную — спасибо. Но, как говорится, справимся сами… А, мол, кто мы такие? Да так, гуляем здесь, никуда особо не торопясь, присматриваемся к местам красивым, морошку тундровую собираем… Сам-то, из каких будешь?

— Получается, что и я — типа на променад вышел. Тесно стало в хоромах дядиных. Решил, вот, свежим воздухом подышать. Так, самую малость…

Второй тип заинтересовался единственной татуировкой «хозяина» — это Вырвиглаз, во время «выходной» трёхдневки, наколол Назарову на левом плече профиль Че Гевары.

Назаров рассказал мужикам про Че — про то, как штурмовал полицейские казармы, как выпускал из тюрем заключённых. Про то, как за ним сатрапы по всему миру охотились, и про смерть его героическую.

Мужики слушали очень внимательно, время от времени восхищённо цокая языками и изредка задавая уточняющие вопросы.

В конце разговора Глеб предложил:

— Давайте, путники, я вам песенку сбацаю? Нет гитары? Ничего, буду отбивать ритм на пустой кастрюле…

Его звали — Че, Много лет назад. Не такой, как все. Просто — Солдат. Отставь бокал — пустой. Ответь на мой — вопрос. Не торопись, постой. Я говорю — всерьёз. Когда же он — вернётся? Из тех небесных странствий? И снова — улыбнётся, Надежду нам даря? И мы пойдём в атаку, И сгинут — самозванцы, И алыми тюльпанами Покроется — Земля… За окошком — свет. На пороге — день. Грусти больше — нет. На душе — капель. Поутру лишь — снег. На небе — заря. Серебристый — смех, Было всё — не зря. Когда же он — вернётся? Из тех небесных странствий? И снова — улыбнётся, Надежду нам даря? И мы пойдём в атаку, И сгинут — самозванцы, И алыми тюльпанами Покроется — Земля… В отблеске — свечей, Пусть приходит — ночь. Не надо нам — речей, Все вопросы — прочь. Они — не пройдут… Будь спокоен — Че. Они — не пройдут… Никогда и — нигде! Когда же Ты — вернёшься? Из тех небесных странствий? И снова — улыбнёшься, Надежду нам даря? И мы пойдём в атаку, И сгинут — самозванцы, И алыми тюльпанами Покроется — Земля… Его звали — Че. Много лет — назад. Не такой, как все. Лучший — Солдат…

Мужики, начиная со второго куплета, начали активно подпевать. Пьяными голосами — но, вдохновенно.

Довольные друг другом, они допили спирт и легли спать.

Когда утром Назаров проснулся, то мужиков уже и след простыл. Ушли куда-то по-тихому, тундра, она — бескрайняя.

— Что тут поделаешь, опять придётся ловить рыбу, — с философской грустинкой вздохнул Глеб. — Не пустым же, в конце концов, возвращаться домой. Засмеют пацаны…

К обеду он добыл ещё с десяток пятнистых хариусов, но уже помельче — грамм по семьсот-восемьсот. Опять наварил ухи, а рыбу, не задействованную в этом процессе, рачительно сложил в ящик-ледник.

На противоположном берегу реки надсадно и тревожно загудел двигатель вездехода. Вскоре и люди появились. Двое, не раздумывая, приступили к форсированию водной преграды и — по грудь в воде — перешли через главное речное русло.

Оказалось, что это полевой отряд изыскателей-геодезистов подошёл к Палявааму. Их ещё в марте месяце забросили в чукотскую тундру: бродить по ней, родимой, с теодолитами и нивелирами наперевес, проводить картографическую съёмку и расставлять на вершинах сопок геодезические знаки. Время от времени, им на вертолёте доставляли жратву и солярку для вездехода. За пять месяцев геодезисты совсем одичали и были несказанно рады любому человеческому лицу.

После жарких приветствий-объятий новые гости предсказуемо поинтересовались-предложили:

— Рыба-то, хозяин, есть? А у нас спирт имеется с собой. Давай-ка, накатим за знакомство…

Назаров и геодезисты запекли хариусов на малиновых углях, предварительно выпотрошив и завернув рыбин в алюминиевую фольгу, выпили спирта, слегка разведённого речной водой, и обменялись рассказами о делах-приключениях последних недель-месяцев. Между делом, Глеб спросил о вчерашних мужиках.

— Это, наверное, «Ванькины дети» были. Так в наших суровых краях называют «диких» золотодобытчиков, — пояснил один из изыскателей. — Серьёзные и мрачные ребятки. Такие и пришить, особо не размышляя, запросто могут. Потому как не любят они лишних свидетелей. Так что, буровичок, повезло тебе… Кстати, в районе устья Паляваама должна работать ещё одна геодезическая группа. Трое мужиков и девчонка-практикантка. Не встречались тебе? Странно…

К вечеру новые знакомцы, слегка покачиваясь из стороны в сторону, медленно убрели — через реку — к своему вездеходу. Назаров же принялся готовиться к очередному ночлегу, понимая, что и завтра ему не суждено будет попасть домой, так как придётся ловить новую рыбу…

Ночью — сквозь чуткий сон — донёсся чуть слышный крик:

— Помогите, помогите! Ради Бога! На помощь!

— Это ещё что такое? — опешил Глеб. — Спиртовая коварная галлюцинация? Не похоже. Вроде, уже протрезвел… Не сердце Чукотки, мать его, а какой-то проходной двор, право слово.

Он вышел на улицу, в смысле, на свежий воздух. Вокруг было темно, только звёзды — огромной наглой стаей — висели высоко над головой. Снова — сквозь ночной шум речных порогов-перекатов — долетел жалостливый призыв о помощи…

Минут через пять-шесть перед его взором предстала совсем уже нереальная и сюрреалистическая картинка: на пологом берегу Паляваама, под громадным гранитным валуном, лежала, сжавшись в комочек, симпатичная рыженькая девчонка в походной брезентовой штормовке и драных штанах цвета хаки. На ногах незнакомки красовались стоптанные — до нельзя — грубые армейские ботинки.

Барышня, находясь в бессознательном состоянии, негромко стонала, а рядом с ней лежала наполовину освежёванная тушка песца. На красном мясе были отчётливо видны следы человеческих зубов.

— Сильна, — уважительно констатировал Назаров. — Песца где-то надыбала, искусала всего, чтобы от голода не умереть. Ну, сильна! А ещё говорят, что бабы, мол, слабый пол…

Взвалив на плечо неожиданную находку, Глеб оттащил девицу в избушку, бережно уложили на койку и, осторожно разжав ножом зубы, плеснул ей в рот разбавленного спирта.

Рыжеволосая девушка закашлялась, расплевалась во все стороны, пришла в себя и, радостно улыбнувшись, заявила:

— А ты симпатичный. Глаза лучистые и добрые… Кто я такая? Мария. Можешь меня называть Мариной. Студентка геодезического техникума, перешла на последний курс. Прохожу на Чукотке преддипломную производственную практику. Неделю назад случайно отбилась от своих и заблудилась в тундре. Больно уж она одинаковая и однообразная… У тебя найдётся что-нибудь покушать?

Началась любовь. Жаркая-жаркая. До полной потери памяти. А потом пришла дождливо-снежная чукотская осень и Маринка уехала. Письма, письма, письма…