Купчино, трилогия
Шрифт:
Конкин неторопливо шагал по Софийской улице и размышлял о всяком и разном. И поводы для тех тягостных раздумий были. Как, впрочем, и для мечтаний - пусть и не радужных, но, всё же...
Это была его уже третья "ходка". Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в двух предыдущих случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия. На этот раз, правда, российская Фемида, так её, даму капризную, и растак, вынесла неожиданно-суровый вердикт - восемь лет общего режима.
Эдуард Михайлович, осознав произошедшее, даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: - "Восемь лет без секса с малолетками - невыносимая и зверская пытка...". Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.
Почему - выпустили? Конкина, честно говоря, этот вопрос мало волновал. И совсем не интересовал. В том плане, что ни капельки. То ли вышла очередная предпраздничная
"Ох, уж, эти либеральные мероприятия", - недовольно покачав головой, подумал Эдуард.
– "Не, с одной-то стороны, это просто замечательно, когда сроки "отсидки" сокращают. Но, пардон, с другой? Вот, выходит вчерашний "зэк" (из простого и бедного народа), на волю. Что его там ждёт? А ничего хорошего, честно говоря. Сейчас и обычному человеку совсем даже непросто устроиться на приличную работу. Что, уж, тут говорить про судимых и отсидевших? Кому они - со своими справками об освобождении - нужны? Никому. Вот, поэтому многие вышедшие из зоны (чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный), вновь "ударяются" в криминал. И, в конечном результате, возвращаются в тюрьмы и на зоны.... Угораю я от наших мужей государственных! Ну, решили, понимаешь, выпустить на свободу целую кучу "зэков". Молодцы, одобряю. А слабо озаботиться и дальнейшей судьбой этих людей? В частности, помочь им в трудоустройстве? Реально помочь, без дураков? Эй-эй, не слышу ответа. Отзовитесь.... Ничем помочь не можете? Да и не хотите? Мол, пусть сами устраиваются и "выплывают" - как умеют? Зачем же тогда досрочно выпускали - без всяких и всяческих перспектив на честную трудовую жизнь? Махровым лицемерием, однако, за версту отдаёт, так вас всех и растак.... Или же всё это изначально задумывается лишь для того, чтобы освободить - под сурдинку - представителей и представительниц отечественной бизнес-политической элиты, загремевших за решётку? В общем, так сказать, потоке амнистии? Чтобы внимания к этим хитрым действиям-мероприятиям не привлекать? Эх, жизнь наша жестянка - мутная и пошлая: до полной и нескончаемой невозможности.... А почему за такими - как я - на воле никто толком не присматривает? Участковый, к которому надо изредка наведываться и в журнале расписываться? Ха-ха-ха! Не смешите. Чистая и тупая формальность. Ибо господину старшему лейтенанту не до ерунды дешёвой, он, естественно, только дополнительными заработками озабочен: "крышеванием" ларьков-магазинчиков, да активной "дойкой" мелких наркодилеров, придорожных проституток и скупщиков краденого. Бред бредовый.... А про то, что людей с педофилическими наклонностями и лечить надо бы (желательно, на ранних стадиях этих самых наклонностей), никто всерьёз и не задумывается. Ни раньше, и ни сейчас. Почему? А чёрт их всех разберёт, во Власти сидящих. То ли денег им жалко. То ли мозгов не хватает...".
Он, свернув в безымянный проезд для грузового автотранспорта, дошагал до Бухарестской улицы, по "зелёному" сигналу светофора перешёл через неё и оказался в Шипкинском переулке.
"Богат наш славный и великий Санкт-Петербург на всякие странности и контрасты", - мысленно усмехнулся Конкин.
– "Вот, взять, к примеру, Купчино и Гражданку. Купчино - южная окраина города. Гражданка - северная. Если следовать топорной логике, то эти "неформальные" районы должны быть похожи друг на друга - мол, раз окраины одного и того же города. Но ничего подобного не наблюдается: и дома совершенно разные, и магазины, и кафешки, и вообще, так сказать, жизненный ритм.... В Купчино, как правило, всегда достаточно многолюдно. Вот и сейчас по Шипкинскому переулку шествуют - в противоположных направлениях - многочисленные прохожие разных полов и возрастов. Очень неудобное и беспокойное, на мой частный вкус, местечко. Даже пописать незаметно не получится, не говоря уже о более серьёзных вещах.... То ли дело - родимая Гражданка. Там в это время многие улицы пустынны. Да и в течение дня наблюдаются такие же безлюдные "промежутки". Почему так получается? Может, все обитатели и обитательницы Гражданки с самого раннего утра уезжают на работу. Или же, наоборот, сладко дрыхнут. Не знаю, честно говоря. В том плане, что я, не считая, конечно, ранней юности, постоянной работой себя никогда не утруждал.... Короче говоря, на Гражданке детишки частенько остаются без присмотра взрослых и слоняются - и компаниями, и поодиночке - по пустынным улочкам. Удобная такая ситуация, ничего не скажешь.... Ладно, "покувыркаюсь" пару-тройку суток с Пухлым и деньгами у него - на первое время - разживусь. А после этого отправлюсь домой. Отосплюсь по полной программе, а после этого и делом займусь. Не-не, рядом с домом - ничего такого: опасно. По ближайшим пригородным
Эдуард Михайлович, задрав голову, остановился возле знаменитой "купчинской Пизанской башни". Ну, чтобы проверить - есть ли наклон? Или же всё врут люди?
– Кха-кха!
– требовательно кашлянули рядом.
– А, что?
– оглянулся Конкин и, сорвав с головы старенькую кепку, залебезил: - Да я так, ничего такого. Просто любопытствую.... Уже ухожу. Ухожу...
Эдуард, вернув кепку на прежнее место, торопливо свернул за ближайший угол "свечки".
Почему - залебезил и торопливо свернул?
Просто человек, стоявший возле шикарного тёмно-синего автомобиля, был очень-очень серьёзным: возрастом лет тридцати, но с очень внимательными, цепкими и жёсткими глазами. А ещё и с извилистым тёмно-багровым шрамом на правой щеке.
"Правильно, что ушёл. Молодец", - оказавшись за домом, похвалил сам себя Конкин.
– "Связываться с такими харизматичными и суровыми типами - себе дороже. Голову откусят, проглотят и даже справки об освобождении не спросят.... Опаньки! А это ещё что такое? Вернее, кто?".
Справа, за высоким "сетчатым" забором (в котором, впрочем, имелась парочка прорех), располагалась недостроенная семиэтажка с почерневшими оконными рамами и сорванной - местами - крышей. А между двумя корпусами "долгостроя", рядом с высокой кучей светло-жёлтого песка, играла, опустившись на корточки, маленькая худенькая девочка - лет семи-восьми от роду, светленькая, кудрявая, с задорными косичками, милыми белыми бантиками в крупный тёмно-синий "горошек" и доверчивыми небесно-голубыми глазами...
– Не иначе, подарок Судьбы, - жадно сглатывая похотливую слюну и старательно оглядываясь-озираясь по сторонам, тихонько пробормотал Эдуард Михайлович.
– Вокруг - ни души.... А тело потом можно будет спрятать. Например, в подвале этого "долгостроя". Или же по-простому закидать строительным мусором, которого здесь в избытке.... Привет, малышка!
– громко поздоровался, подпустив в голос медовой патоки.
– Играешь? А не скучно-то - одной?
– Скучновато, - приподняв кудрявую голову и лукаво улыбнувшись, согласилась девчушка.
– А можно - и мне с тобой?
– Можно. Вон - дырка в заборе. Пролезай, дяденька...
Через полторы минуты Конкин оказался на территории недостроенного жилого комплекса: подошёл к песчаному холмику, ещё раз огляделся по сторонам, а после этого вкрадчиво поинтересовался:
– Как тебя зовут, пигалица?
– Шуа, - странным образом прошелестело в его ушах.
– Как-как?
– Шу-а-а-а...
– Словно зимняя вьюга пропела...
– Ага, похоже, - согласилась девчонка.
– Словно вьюга, метель или пороша. Или же все они - общим хором.... Так мы будем играть?
– Обязательно будем.... Только как - без совочков и...э-э-э, формочек для куличиков?
– У меня всё есть. Там, - мотнула в сторону своими симпатичными бантиками-косичками Шуа.
– Пойдём, дяденька в кепочке, поможешь мне принести.
– Конечно, пойдём...
Эдуард - на ватных ногах - шагал вслед за худенькой девчушкой, а в его непутёвой голове бились жаркие и возбуждённо-бестолковые мысли: - "Ох, уж, эти бантики "в горошек"! Ничего более завлекательного не видел в своей жизни. Готов идти за ними куда угодно: хоть на край Земли, хоть к сковородкам Адским...".
Шуа повернула за угол "долгостроя" и, не оборачиваясь, проследовала за приоткрытую ржавую металлическую дверь, ведущую, судя по короткой бетонной лестнице, в подвальное помещение.
"Это - Судьба!", - монотонно застучало в голове.
– "Судьба, Судьба, Судьба, Судьба...".
В подвале царил вязкий сизо-лиловый полусумрак.
"Плохой и страшный цвет", - внутренне передёрнулся Эдуард Михайлович.
– "Нездешний и потусторонний какой-то. Словно бы сама Госпожа Смерть ненавязчиво бродит где-то совсем рядом.... Сзади что-то стукнуло-щёлкнуло. Это дверь захлопнулась. То бишь, закрылась на замок.... О-па! Вокруг стало светло-светло. Только откуда идёт этот мягкий светло-жёлтый свет - непонятно...".