Куплю свадебное платье

— Давай ручку! — зло сказал Лев Иванович. — Память не пропил пока. — И он написал на клочке газеты номер красноуральского пикапа.

А тем временем участковый Сазанчук имел содержательную беседу с соседкой Нины Ивановны снизу — Варварой Ивановной Колодцевой.

Из эффектной, грудастой и задастой гранд-дамы полежаевского райпищеторга Варвара Ивановна с течением времени превратилась в тощую старушонку с густым басом. А былые надменность и апломб — в склочность и черствую неприязнь ко всем окружающим, даже к собственной дочери, которая приезжала за ней ухаживать.

Именно Колодцева стучала по батарее в ту роковую ночь, когда услышала топот и крики наверху, в квартире Нины Ивановны.

Проработав всю жизнь на руководящей работе, Варвара Ивановна не допускала мысли, что хоть кто-то отваживается мешать ей спать ночью, и выразила свое возмущение избиением палкой собственной батареи, благодаря чему перебудила полподъезда.

— Заходила ко мне эта ящерица с четвертого этажа, так я ее выгнала! — вспомнила самое интересное во всей этой кутерьме Варвара Ивановна. — Кляча! Еще будет учить меня, как мне жить! Нет, а! Какова?..

— Да, — согласился Автандил Георгиевич и пожал, уходя, Варваре Ивановне ручонку. — Много на себя берет… А куда она от вас пошла, не видели?

— Да наверх! — ткнув палкой в потолок и чуть не пробив его, пнула ногой воздух Варвара Ивановна, в которой злость так и бурлила. — Туда побежала, дура!

«Нужно будет поговорить с Альбиной», — слушая, как за только что закрытой дверью Колодцевой раздался душераздирающий крик яростной старушки, подумал Автандил Георгиевич.

— И в один прекрасный день я спросила себя — сколько я еще буду изображать зад лошади?.. — впуская Ольгу Леонардовну в квартиру, задала ей вопрос Дарь Иванна Кокуркина, игравшая в молодости лошадей. — И выпила!.. Да. И ушла из театра! А вы кто такая? Вам чего? — вдруг быстро спросила Дарь Иванна, у которой с утра была повышенная температура и еще — она на дух не выносила молодых женщин. — Ах, следовательша… — протянула старушка.

И не сказала больше ничего.

Так и вышло.

Ольга Леонардовна вглядывалась в людей, на убийцу никто не походил. Она шла дальше от квартиры к квартире. Разговаривали с ней не очень охотно. И рассказывали не факты, а все больше какие-то домыслы, а кое-кто без зазрения совести начинал врать, упиваясь ее служебным вниманием.

Бархатов

— Я — мирный старик, — сказал бывший прокурор старшему следователю Солодкиной, открыв дверь.

— Да, конечно, Капитон Кузьмич, — через силу выговорила Ольга Леонардовна. В комнатах прокурора стоял тяжелый запах.

— У меня ведь не убирает никто, — качнул головой хозяин.

Ольга Леонардовна не застала то время, когда Бархатов руководил прокуратурой, но легенды о крутом Капитоне Кузьмиче до сих пор не стихали в стенах этого обветшалого здания.

— В комнату проходите, там, у окна — воздух, — пригласил Бархатов.

Ольга Леонардовна тяжело вздохнула и вошла.

В углу стоял пыльный, без струн контрабас, пепельница из раковины на полу у окна была полна засохших плевков и окурков.

Ольга Леонардовна поморщилась, а Бархатов заулыбался…

На подоконнике кучкой лежали полосатые камешки с Черного моря. Ольга Леонардовна поежилась, вспоминая, как умер сын бывшего прокурора, контрабасист симфонического оркестра, — вышел в окно ранним утром, словно это была дверь. По словам убиравшей у дома дворничихи, Виорэль Бархатов умер не сразу, а встал и, пошатываясь, добрел до подъезда и уже в лифте перестал дышать.

На все вопросы, заданные старшим следователем Солодкиной, Капитон Кузьмич туманно улыбался и молчал. Вспоминая…

В тот роковой вечер 19 июня бывший прокурор, полупарализованный старец семидесяти шести лет от роду, синтезировал у себя на кухне взрывчатку колоссальной мощности: композиция «нитроглицерин + гремучая ртуть».

Мощность самодельного бризантного взрывчатого вещества была достойна удивления. Его даже хранить было опасно, но Бархатова — химика-теоретика-любителя — это только необычайно веселило и приводило в возбуждение, и он, громыхая, ездил с кухни по коридору в комнату на своей инвалидной колеснице и мечтал, как взорвет этот чертов подъезд вместе с его обитателями к чертовой матери!

Все они бегали на собственных ногах! И никто-никто ни разочка не предложил вынести его, заслуженного старика, вниз с четвертого этажа погулять на солнышке и поездить по травке!.. Никто и никогда не заглянул с доброй лаской в его слезящиеся глаза! Таких он не припоминал…

Два раза в неделю патронажная сестра закидывала в его берлогу сумку с продуктами, зажимая нос, выслушивала его просьбы и убегала прочь. Живи как знаешь!

Разве такой должна быть жизнь в самом ее конце?

И однажды, случайно подглядывая в глазок, он увидел, как Альбина Яроцкая выскочила пулей из квартиры и помчалась на пятый этаж, забыв закрыть свою дверь на ключ. Чем Капитон Кузьмич воспользовался в момент. Он открыл собственную дверь, вырулил на коляске наружу и с громыханием влетел в квартиру, откуда только что выскочила вдова Яроцкая.

— Чертовка! — шипел прокурор, через восемь минут заезжая обратно в свою берлогу. — Я тебе-е-е!..

На стариковских коленках подпрыгивал от быстрой езды мешок с семьюдесятью пятью тысячами долларов.

* * *

— До свиданья, Капитон Кузьмич, — помолчав и не дождавшись от Бархатова ни слова по существу, встала и пошла к двери старший следователь Солодкина.

— Всего доброго, всяческих благ, — заулыбался старик.

Черный пакет с мусором стоял как раз у двери.

— Давайте выкину? — любезно предложила и протянула руку Ольга Леонардовна.

— Не стоит, не стоит, — урча «инвалидкой», запротестовал старик.

— Как хотите…

Убей меня

Многого у человека не будет никогда, а так хочется! Ну помечтать-то хотя бы можно?..

В. И. Иншаков именно поэтому и начал обход с квартиры Альбины Яроцкой. Вообще-то Ольга Леонардовна просила участкового Иншакова начать обход с квартиры гражданки Атамановой, той самой любительницы костров, но человеку свойственны чувства! Он подвластен им, порой чувства настолько сильны, что человек не в силах им противостоять.

Даже долг, работа и жуткий крик начальства отходят на второй план, когда нежность к какому-то конопатому, а для тебя самому прекрасному человеку закрадывается в сердце.

«Красиво улыбается», — вспомнил у дверей вдовы старший лейтенант Иншаков, поправил кобуру, которая съехала практически ниже копчика, взял в руки блокнот, ручку и след.

Альбина встретила участкового неласково. Она бегала по квартире в красных шелковых боксерских трусах (память о Натане) и футболке, на которой спереди и сзади были нарисованы мишени и по-арабски с любовью накалякано: «Убей меня!» — спереди и «Хочу подохнуть!» — сзади.