Курбан-роман

Пако набирает буквы, печатает с ошибками, ведь он никогда не печатал на машинке, и все эти краковяки враскоряку пальцами, все эти неуклюжие попытки длятся, пока Гильермо с достоинством и со знанием дела достает из бара шоколад и фрукты. А когда стол полностью накрыт, можно раскурить и трубку в ожидании своей спутницы. Гильермо достает из шкатулки трубку и выходит на террасу дома подымить, глядя (а глядя ли?) на звезды и на искусственный спутник, маскирующийся под звезды.

5

А в это время Пако продолжает нагонять упущенное.

– Черт, и кто придумал эти машинки? Столько ошибок!

В расстройстве чувств Пако комкает лист и выкидывает его в сад через голову Гильермо, вроде любующегося на звезды. Вот еще одна звезда, промелькнув, упала с неба – самое время загадывать желания, хотя, может быть, это лишь потерпевший крушение спутник – разве без очков разберешь?

Но Пако сейчас не до звезд. Эх, что он натворил? Зачем он выкинул рассказ в сад? Ведь рассказ всегда можно доработать. Пако совершил большую глупость, выкинув дневник-свидетельство одной ночи, который ему поручил вести Гильермо.

Осознав свою ошибку, хотя огромное количество опечаток может служить оправданием для такого аккуратного и дисциплинированного писателя, Пако бросается мимо сидящего в плетеном бамбуковом кресле Гильермо, перелезает через балконную решетку террасы и соскальзывает, хватаясь за каменные уступы стены, вниз. И это притом, что Гильермо продолжает курить как ни в чем не бывало.

Спрыгнув в сад, Пако вглядывается в кусты шиповника. И ему даже кажется, что он видит этот скомканный лист среди веток. И вот он уже продирается сквозь них, перемахивает через ограду соседнего участка.

Нет, показалось – это не лист бумаги. Это всего лишь блик луны. А вон, кажется, и выброшенный лист белеет меж дальних ветвей. Пако ползет к нему. И вдруг чуть не натыкается на женщину в белом пеньюаре, что плавно движется по тропинке к калитке сада Гильермо.

Плывет по тропинке, как по лунной дорожке. “Неужели она тоже лунатик?” – не может оторвать глаз от красавицы Пако. А в это время женщина уже поднимается на крыльцо Гильермо.

Схватив скомканный лист, Пако спешит за прекрасной незнакомкой, но дверь захлопывается прямо перед его носом.

6

Не везет так не везет. Что уж тут поделаешь, коль сам виноват? Пако звонит в дверь. Барабанит в окно, потому что, разумеется, никакого Гильермо уже нет на веранде и в помине и нет никакого ответа на все призывы Пако впустить его в дом. Тогда от безысходности Пако пытается забраться на террасу по каменным уступам стены, но его пальцы соскальзывают с гладкого камня.

Остается только одно – залезть на яблоню и уже оттуда попробовать как-то перебраться на террасу. Пако так и поступает, лезет вверх по стволу, словно мальчишка. А когда уже достигает нужной высоты, видит, во-первых, что ветви дерева очень хрупки и по ним не добраться до террасы. А во-вторых…

Во-вторых, даже говорить стыдно, Пако видит сквозь распахнутое окно распахнутый пеньюар очаровательной незнакомки, пока она мило беседует с Гильермо. Но вот они уже пьют на брудершафт. Пако видит все это сквозь ветки в матовом свете. А свечи на столе – как блики луны. А потом Гильермо заваливает красивую особу на кровать и в поле зрения Пако остается позвоночник напряженной спины Гильермо и огоньки маленьких пяток незнакомки, пока и они не гаснут вместе со звездами после всполоха молнии. После всполоха молнии, раската грома и всплеска грозы. Капли влаги сползают по позвоночнику Гильермо и по ветке, на которую взобрался Пако. Дождь усиливается с каждой секундой. Надо же так вляпаться! Остаться посреди ночи один на один с холодным, промозглым дождем! Чтобы как-то защититься, Пако спрыгивает с дерева и прячется под крону. А чтобы согреться, пытается зафиксировать в памяти все, что он видел. Вновь и вновь прокручивает в мозгу увиденные картинки. Только бы с утра все это не забыть. Только бы пересказать своему другу Гильермо его любовные похождения в мельчайших подробностях. Рассказать про стальной позвоночник и вообще…

“Как приду, первым делом, прежде чем улечься спать, надо будет записать все, как есть”, – решает для себя Пако. А чтобы ничего не потерять, он уже сейчас царапает на тропинке веточкой некоторые ключевые фразы. Земля после дождя податливая и свежая. Утренние сумерки позволяют видеть буквы. Уже светает.

7

Просыпается Пако от шуршания пеньюара. Это, видимо, покидает Гильермо на рассвете его возлюбленная. Наконец-то Пако может проникнуть в комнату и записать все увиденное. И только шлейф тянется за ней, стирая на тропинке записи Пако. И стирая их из его памяти. Ведь это вовсе не шлейф пеньюара, а одеяло, которое Гильермо стягивает с Пако.

– Проснись, проснись, старик! – тормошит Пако Гильермо. – Если бы ты знал, как ты меня выручил!

– Кто это кричит? – не понимает Пако спросонья. – Что это вообще такое? – в испуге моргает он ресницами. Кому это понадобилось проникнуть в его комнату так рано?

– Ты спас меня, Пако, о, как я тебе благодарен! – твердит свое Гильермо. – Благодарен за то, что ты воссоздал эту волшебную ночь на бумаге. Ты спас меня, дружище!

“А-а! – начинает припоминать Пако, протирая глаза. – Мы же договорились с Гильермо об одной маленькой услуге. И это вовсе не моя комната, а дом Гильермо. Но почему он так нервно ходит по гостиной с помятым листком бумаги и размахивая руками? Да еще что-то возбужденно тараторит? Неужели Гильермо написал за ночь новый рассказ? Вот плодовитая скотина!”

– Спасибо, дружище, – тараторит Гильермо, – спасибо, что записал все, как есть. Теперь-то я уверен, что не схожу с ума. Теперь я разыщу свою прелестную незнакомку. Ты здесь написал, что она вошла в мой сад через калитку. Неужели это прекрасная юная жена банкира Гомеса?

– Кого? – не понимает Пако. – Какая незнакомка, о чем ты таком говоришь?

– Пако, ты просто не представляешь, как ты меня обрадовал. Я даже и надеяться не смел, что на меня может взглянуть такая красавица. Она же известная фотомодель, Пако! Сейчас я тебе покажу ее фото в одном модном журнале.

– Что это за бред, Гильермо? О ком ты говоришь?

– О ней, о ней, Пако! О той, что восхитила тебя этой ночью. Это просто великолепно! – кричит Гильермо. – Это лучшее, что ты написал! Это лучшее, что со мной могло произойти! Я счастлив, Пако! Я чувствую, что опять влюблен. Я полон вдохновения благодаря тебе, дружище. Ты умудрился вернуть мне вдохновение.

С этими словами Гильермо протягивает лист бумаги, и Пако начинает читать какой-то бред. Он читает и глазам своим не верит. Ничего такого он и представить себе не мог.

Впрочем, он о чем-то припоминает. Да, точно, ему снилась пишущая машинка. Пишущая машинка – единственное, что он помнит из сна. Всю ночь его преследовала пишущая машинка в образе гильотины. В образе прокрустова ложа. В образе огромного дырокола. Она гонялась за ним, норовя откусить пальцы рук и ног. Что было, то было, и это не удивительно, ведь он, можно сказать, спал на этой неудобной пишущей машинке.

Но ничего, кроме пишущей машинки, не было. Никакой фотомодели не было и в помине. Неужели бы он, Пако, не запомнил фотомодель? Не запомнил бы такую женщину? А может, этот шутник Гильермо разыгрывает его? Заметил, что он заснул, и сам написал этот рассказ? Или, чего доброго, подсыпал ему в кофе снотворное и теперь будет рассказывать всем эту историю как анекдот?