Курляндский гандикап
Шрифт:
— С Андреем уже все решено. Оставаться в России ему небезопасно. Так что он возвращается в Курляндию, — сообщил я.
Если честно, мне и самому хотелось бы туда вернуться. Соскучился я по своей стране. Тем более, что там все уже налажено, устроено, и прекрасно работает. И заводы, и верфи, и даже сельское хозяйство. Борьба за чистоту тоже принесла свои плоды — Курляндия по праву может считаться самой аккуратной страной Европы, а то и всего мира. Высаживаются леса, мостятся улицы и дороги, благоустраиваются города. А на центральной площади Митавы вскоре появится новая достопримечательность — памятник моему отцу, Якобу Кетлеру. Кто, как не он, этого достоин!
Возможно, в следующем году мне и удастся посетить Курляндию. Пока же было не до этого. Дел в Ирландии было — грести
Неожиданного союзника я нашел в лице Патрика Сарсфилда[14]. Удивительный человек! В нем самым необыкновенным образом сочетались скромность, склонность к меланхолии, отчаянный патриотизм и несомненный военный талант. Изначально он относился ко мне с некоторым подозрением, но затем, убедившись, что я действительно пытаюсь сделать что-то для Ирландии, начал меня поддерживать. И, между прочим, эта поддержка обеспечила мне лояльность многих довольно нужных людей.
Однако лучшее, что можно сделать, чтобы обеспечить себе поддержку — повысить качество жизни населения. И именно этим я занимался. Добыча полезных ископаемых только разворачивалась, сельское хозяйство только начало реформироваться, так что в поиске быстрого дохода я сделал упор на то, чем всегда была славна Ирландия — на выпивку.
Ох, какое пиво варили в Дун-Дялгане (Дандолке, если по-английски)! Благодаря своему удобному расположению — легкому доступу к качественной воде, солоду и дрожжам, а также богатым сельскохозяйственным угодьям, обеспечивающим огромный урожай ячменя, в городе работало почти сорок пивоварен, что давало рабочие места большинству местного населения. И опередить на сто лет Гинесса стало одним из моих заветных желаний.
Вообще пили в Ирландии много. На мой взгляд — даже чересчур. И всяких видов спиртного здесь производилось просто немыслимое количество. Начиная с потина (местной разновидности самогона крепостью 90 %), заканчивая неплохим виски. И как бороться с алкоголизмом в одной отдельно взятой стране — я пока не очень представлял. История учит, что сухой закон — явно не лучший выход.
Единственное, что во всей этой ситуации было хорошего — заработать на алкоголе можно прилично. Только не внутри Ирландии, а продавая продукцию за рубеж. В ту же Англию. Но желательно, чтобы экспортируемый товар выглядел достойно. И мои стекольных дел мастера принялись разрабатывать дизайн новых бутылок. Для курляндского алкоголя они на славу постарались. Наша выпивка пользовалась спросом не только в Европе, но и за океаном. Теперь я намеревался представить миру ирландский бренд.
Еще одним неожиданным источником прибыли оказалась местная ювелирка. Вот уж чего я не ожидал! Как-то не ассоциировалась у меня Ирландия с данным искусством. Однако оказалось, что местные мастера, при наличии стимула, могут вытворять настоящие чудеса. Особенно отличился некий Ричард Джойс. Человек с такой судьбой, о которой впору романы писать.
Этот уроженец Кладдаха попал в плен к алжирским пиратам, возвращаясь из Вест-Индии домой, к своей невесте. Его продали в рабство к мавру-ювелиру, у которого он и овладел ювелирным мастерством. В свое время Патрик Сарсфилд мне все уши прожужжал о том, что необходимо выкупать ирландцев из рабства. И, как ни странно, с алжирскими пиратами удалось договориться быстрее, чем с английскими рабовладельцами. Так что Ричард Джойс вернулся в свой Кладдах, открыл ювелирную мастерскую, и вскоре Патрик уже демонстрировал мне его первое изделие, в котором я с удивлением узнал знаменитое на весь мир 21-го века кладдахское кольцо.
Собственно, в других изделиях тоже не было ничего для меня нового. Чаще всего встречались клевер, кельтский крест, орнамент из «бесконечной» плетенки и, конечно же, арфа. Этот символ красовался в Ирландии повсюду. Начиная с государственного флага (золотая арфа на синем фоне) и заканчивая чеканкой монет. Кстати, в 21
веке я видел ее даже на банках пива. Так что символ и без моей поддержки пережил века.Оценив талант Ричарда Джойса, я помог мастеру развить частную мастерскую в небольшую (пока) фабрику по производству ювелирных изделий. И нарисовал несколько образцов, известных мне еще по прошлой жизни. Мало ли я красоты видел в музеях и кино? Можно начать хотя бы с шатленов. Помнится, в 18 веке эти цепочки, на которые можно было цеплять множество мелочей, пользовались большим спросом. На них носили часы, перчатки, очки в футляре, маленькие зеркала, флакончики духов и много чего еще. В свое время в Эрмитаже я видел изумительные ювелирные шедевры.
Вещь получилась дорогая, статусная, и очень быстро стала остромодной. Разумеется, появились подражатели, но я был к этому готов. И постоянно придумывал новые и новые виды шатленов. Ну и другие новинки уходили влет. Все-таки интересный дизайн значит очень и очень много. А уж после того, как я узнал, что и при французском дворе народ начал меряться… шатленами, у меня появилась очередная идея по вытягиванию из Людовика денег.
Я вспомнил о существовании Готторпского глобуса, который был создан еще лет 30 назад. Идея посидеть в небольшой компании «в чреве земном» была довольно интересной, и я решил ее развить. Разумеется, за счет Франции. Благо, там у меня были нужные связи в самом сердце столицы. Точнее — в спальне самого короля.
Надо сказать, что женщины в качестве шпионок использовались политиками очень активно. Не на пустом месте Дюма придумал свою миледи. Моя любовница Аннабель, виконтесса де Берн (которую я звал просто Энни), получала, например, содержание сразу от нескольких стран. Ушлая девица! Хотя ее основным хозяином, как я подозреваю, был Вильгельм Оранский. Впрочем, мне она была удобна, так что я держал Энни при себе. Нужная информация, вовремя поданная под нужным соусом, творила настоящие чудеса.
Аннабель была весьма амбициозна и очень любила богатые подарки. Ну а я мог себе позволить их дарить, поскольку получал взамен отличную рекламную кампанию. Правда, первыми все новинки появлялись у моей супруги. Королева все-таки. К тому же, наши отношения, наконец, снова наладились, хотя и приняли форму больше дружеских, чем любовных.
Я очень хотел большую семью, как и Анна, но после рождения Якоба у нее сильно ухудшилось здоровье. И только в 1690-м в нашей семье произошло пополнение — родилась Шарлотта. Поздний, долгожданный, и оттого особенно любимый ребенок. А больше детей у нас с Анной завести не получалось. Два выкидыша, три смерти новорожденных*… глядя на переживающую жену и абсолютную беспомощность врачей, которые не могли определить причину происходящего, я решил прекратить дальнейшие попытки обзавестись детьми. Энни не раз намекала, что готова мне родить хоть несколько детей, но бастардов я плодить не желал.
*В реальности Анне Стюарт так и не удалось обзавестись детьми, несмотря на многочисленные (по крайней мере 17 (!) раз) попытки забеременеть.
По меркам 17 века это выглядело чуть ли не благочестивым поведением. Монархи всего мира не ограничивали себя в количестве внебрачных детей. Тот же Людовик вообще не стеснялся награждать детьми многочисленных фавориток. Хотя, надо отдать ему должное, к некоторым женщинам привязывался надолго. Элизабет, которая попала в постель к королю-солнцу не без моей помощи, оставалась главной дамой его сердца. И тоже, кстати, родила Людовику ребенка, которого король признал.
Элизабет умело управляла настроением короля, заботилась о его здоровье и держала блистательный двор в ежовых рукавицах. Его величество души не чаял в своем «бесценном сокровище». Знал бы Людовик, какое состояние сколотила Элизабет на его слабостях! Курляндская, а теперь и ирландская продукция с удовольствием раскупались французским двором, а ушлая дама получала свой законный процент с продаж. А что? Товар качественный, оригинальный, а Людовик слишком гордился своим званием «самого элегантного короля Европы», чтобы уступать этот титул кому-то еще. Он слыл покровителем искусств, и его частенько изображали в образе Аполлона.