Курочка, открой дверь

— К ур очка откр ой д в ерь.

Но этот голос или голоса звучали совершенно неестественно, совсем не по-человечьи. Совсем рядом, у входа в курятник. Преодолевая страх, Прохор решил действовать. Он снял «Сайгу» с предохранителя, приподнялся на локтях, направил карабин вперёд, держа его правой рукой, левой аккуратно потянулся к траве перед собой. Готовый выстрелить в любую минуту, Прохор раздвинул рукой траву. Из образовавшегося промежутка на него уставился глаз.

Прохор тут же нажал на курок. Но палец не двинулся с места! Он пытался ещё и ещё, напрягая все мускулы, но палец не шевелился. Попытался отдёрнуть левую руку — не двигается! Прохора охватила паника, он пополз назад к противоположному краю курятника… Но не смог даже шевельнуться. Он чувствовал, будто какая-то сила противостоит его движениям, сжимает со всех сторон. Будто что-то держит каждый миллиметр его тела.

Глаз смотрел на Прохора. Он походил на человеческий, но разрез был вертикальным. Под глазом располагался губастый рот, уголок которого было видно через промежуток в траве. Губы почти касались руки Прохора. Рот зашевелился.

— Курочка от крой дверь, — сказало существо почти складно. Губы шевелились неестественно и совершенно не синхронно со словами. Изо рта после этих слов появилась нога; совершенно человеческая нога, босая. Затем нога втянулась обратно. На её место вылезла рука, мужская и волосатая. Рука схватила левую руку Прохора, зажав между ладонями траву. Обе руки качнулись вверх и вниз. Затем существо потянулось всё той же рукой, взяло Прохора за шиворот и потащило из-под курятника. Тело совершенно не слушалось. Карабин выпал из рук и остался лежать на земле. Вокруг был непроглядный туман. Дома видно не было, как и сараев, и забора. Только курятник, дверь в который была открыта.

Прохор висел в воздухе, удерживаемый за шиворот. Неведомая сила больше не сдавливала тело. Руки и ноги были словно ватные, но вполне двигались. Перед лицом застыла рожа существа. Прохор начал брыкаться и орать, пытаясь отпихнуть рожу. Вокруг по-прежнему не было видно ни зги. Лицо твари пришло в движение, рядом с глазом появился ещё один рот.

— Что жеты шу м ишь, Пр ошаэ-э-э, — проскрежетал из нового рта голос Семёна, и тут же существо согнулось и наблевало на землю. Резкое зловоние ударило в нос, Прохора замутило. Он вцепился обеими своими руками в руку существа, сдавил изо всей силы.

— Пусти, тварь! — кричал он, лягаясь.

— Быстро в дом! — крикнуло существо голосом Прохора и швырнуло его в открытую дверь курятника. Словно тряпичная кукла, могучее тело влетело внутрь и врезалось в стену. Раздался глухой удар. Прохор потерял сознание.

Пробуждение

Пробуждение ознаменовалось глухой болью. Прохор постепенно приходил в сознание. Голова гудела, саднило плечо, ныла спина. Попытался открыть глаза. Яркий свет ударил по зрачкам. Прикрыл глаза рукой.

— Павел Никонорович! Павел Никонорович! — услышал он мужской голос. — Кажись, зашевелился ваш поциент. Вона — рукой дрыгает.

— Вот те на — очнулся! — раздался второй голос.

— Крепкий хлопец, — одобрительно донеслось откуда-то слева.

— А ну-ка, поглядим-с, — раздалось совсем рядом. Говоривший был явно в возрасте. — Да-а-а, сильно вас, милок, зашибло, осторожнее надо быть. Хорошо ещё обошлось без непоправимого, так сказать. А то ведь бывали случаи, дорогой мой. Трагедии бывали, да-с.

Прохор убрал руку от глаз и прищурился. Он лежал на спине. Свет лился откуда-то сверху, не давая ничего разглядеть. В помещении было душно.

— Сесть сможете? — услышал он голос Павла Никоноровича.

— Вроде смогу, — выдавил Прохор.

— Осторожнее, осторожнее. На стеночку вот обопритесь, справа-с.

Прохор сел, нащупал рукой стену, облокотился. Перед глазами плавали круги.

— Дайте-ка я вас осмотрю.

Прохор почувствовал, как к его ноге что-то прикоснулось. Он заморгал, взгляд постепенно прояснялся.

— А может, ему рюмочку поднести, а? Пал Никонорыч? В лечебных, так сказать, целях, — сказал ещё кто-то сверху и гоготнул.

Сколько ж тут народу, подумал Прохор. Он опустил голову, закрываясь от света, и попытался сфокусировать взгляд. Наконец ему это удалось.

— Да как же я ему поднесу, любезнейший, — проговорил Павел Никонорович, — когда я — курица?

— И то верно, — еле сдерживаясь, откликнулся кто-то сверху и захохотал. Со всех сторон раздался заливистый смех.

Прохор смотрел на свою ногу, точнее на то, что было на ноге. На ноге сидела курица и гоготала голосом Павла Никоноровича.

— Да у нас и рюмок нет! Откуда рюмки в курятнике-то, судари мои? — сквозь смех сказала курица. Гогот грянул с новой силой.

Прохор метнулся куда-то влево, стряхивая «Павла Никоноровича» с ноги. Голова тут же отозвалась резкой болью. Перед глазами всё поплыло. Прохор чувствовал что вот-вот потеряет сознание и держался лишь неимоверным усилием воли. Он забился в угол. Вокруг ходили, стояли и сидели куры. Его куры. Выглядели они все знакомо и привычно, но каждый раз, открывая рот, куры говорили человеческими голосами.

— Ишь как подскочил! — говорила одна.

— Как ошпаренный, ей-богу! — откликалась вторая.

— Ну не будьте уж так строги, судари мои, — отвечал им «Павел Никонорович», — человек напуган. И ведь не на пустом месте. Вообразите, если бы вот так вот-с… Шутка ли.

Прохор подумал, что сошёл с ума, что всё это ему чудится во сне ли, в болезни ли. Или он всё ещё курит трубку с казаками. Со всех сторон слышалась человеческая речь. Куры смотрели на своего гостя, что-то спрашивали. Но мозг был уже разогрет гормонами и пытался обезопасить своё обиталище и ментально, и физически. Разговоры кур ушли на второй план, Прохор искал выход. Выход нашёлся в противоположной стене. Три метра, всего три метра. Ноги сами понесли к двери. Сделать шаг, второй, потянуться рукой.

Дверь загородила тварь с огромной рожей. Та самая, что закинула его в курятник — сомнений не было. Появилась неизвестно откуда и толкнула Прохора в грудь рукой, по-прежнему торчащей изо рта. Толчок был недюжинной силы. Прохора снова отбросило к стене.

— Что же вы уже уходите, милейший, — обратился к Прохору Павел Никонорович. — Раздосадовали Пресветлого нашего. Негоже, сударь мой, так поступать, негоже.

Рожа стояла у двери. Похожая телом своим то ли на курицу, то ли на тюленя, колыхалась она тёмной массой, загораживая проход. Прохора окружили куры. Они ходили вокруг него и по нему. Постоянно переговаривались, хохотали, задавали какие-то вопросы, предлагали рюмочку, шампанского, в номера. Голова шла кругом. Разум затуманился. Рожа по-прежнему стояла у двери, отрастив на этот раз себе ещё и клюв. Рожа гладила куриц торчащей изо рта рукой, что-то говорила вторым ртом, глядела немигающим глазом. Потом куры принялись плясать. Они орали и бегали. Подпрыгивали и хлопали крыльями. Зазывали плясать Прохора. Травили пошлые анекдоты и снова хохотали и плясали. В курятнике было нестерпимо душно, жутко воняло.

Рожа подняла Прохора и поставила на середину курятника.

— Танцуй, Проша! — кричал Павел Никонорович.

— Пляши, родной! Пляши! — раздавалось со всех сторон.

Ноги подкашивались. Прохор упал на пол. Но рожа снова его подняла. Взяла за руки, закружила. Ноги скользили по свежему помёту. Куры хохотали басовитыми голосами, орали какие-то песни. Дышать было нечем. Пот струился по телу.

Прохора то бросали в угол, то снова тащили плясать. Любые попытки сбежать рожа резко пресекала. Сил уже не оставалось. Сколько это продолжалось Прохор сказать не мог. Он сильно хотел есть, а значит, прошло как минимум несколько часов. Периодически сознание покидало тело, и Прохор проваливался в забытьё, откуда его снова и снова выдёргивал или гомон голосов, или рожины пляски.