Курс лекций по истории Русской Церкви

К сожалению, для обоих подвижников уже была характерна (опять-таки в силу общих особенностей эпохи) некоторая степень абсолютизации своего собственного подхода к проблеме монастырского устроения, восприятие его как наиболее последовательного способа реализации монашеского идеала. Обе модели не столько их творцами, сколько их не в меру усердными последователями стали со временем рассматриваться как взаимоисключающие. Хотя на практике взаимоотношения самих препп. Иосифа и Нила оставались вполне благожелательными, а между их монастырями имело место тесное сотрудничество, в деятельности их последователей проявился уже настоящий антагонизм. Это и привело в итоге к тому надуманному противопоставлению нестяжателей и иосифлян, которое стало особенно заметным после смерти преп. Иосифа. Ученики свв. Иосифа и Нила, в равной степени отошедшие от идеалов своих великих учителей и исказившие их, проявили в дальнейшем одинаково неприемлемые крайности обеих тенденций: это наиболее ярко подтверждает деятельность митрополита Даниила и князя-инока Вассиана Патрикеева.

Для преп. Нила, похоже, все же в большей степени, чем для преп. Иосифа, было характерно видеть в своем представлении о монашестве как исключительно скитском подвижничестве тот идеал, который способен устранить наметившиеся черты упадка в иноческой среде. Во всяком случае, именно Нилу и Паисию принадлежит инициатива довольно резкого выступления на Соборе 1503 г. против монастырского землевладения (хотя, безусловно, в значительной мере это выступление было спровоцировано великокняжеской властью), с чем не могли согласиться остальные участники Собора. Немалую роль сыграл в этом выступивший оппонентом Нила преп. Иосиф Волоцкий. По сути он был приверженцем того же самого монашеского нестяжательства, но видел его под другим углом зрения: личная нестяжательность инока в общежительном монастыре сочеталась с коллективным богатством монастыря, которое являлось основой его социальной активности в обществе и залогом влиятельности Церкви в государстве.

Иосиф приводил в пример общежительные монастыри преп. Феодосия Великого, Афанасия Афонского, Антония и Феодосия Печерских, подтверждая тем самым, что в Церкви всегда существовала и такая форма иноческого подвига, а монашество всегда было ведущей силой внутри Церкви, ее оплотом и основой. Учитывал Иосиф и не самые лучшие реалии новой эпохи в истории Руси, когда заявлял: «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричися? И аще не будет честных старцев, отколе взяти на митрополию или архиепископа или епископа и на всякия честные власти? А коли не будет честных старцов и благородных, ино вере будет поколебание». Подобные слова были вызваны уже заметным оскудением светского и духовного просвещения, наличием образованных кадров преимущественно среди аристократических слоев общества, сословные предрассудки которого, к сожалению, теперь уже также приходилось принимать во внимание. Но все это Иосиф допускает ради одного: вере православной не должно быть «поколебания». Интересы Церкви и православного государства обусловливают избранную им линию.

В споре последователей Иосифа и Нила мы уже можем видеть отражение новых исторических реалий, заключавшихся в том, что Русь перешагнула этап максимального духовного подъема. Наметились упадок и оскудение, что с тревогой отметили оба подвижника и предложили свои способы выхода из критической ситуации. Однако обе модели в основе своей отчасти были утопическими, ибо могли принести успех лишь при условии глубоко духовного подхода к их реализации. Но динамика духовно-нравственного оскудения Руси в течение XVI столетия была столь стремительной, что уже ближайшие последователи Нила и Иосифа показали, как легко оба направления искажаются в своих крайних проявлениях. Позднейшее иосифлянство, делающее акцент на монастырской собственности в отрыве от внутреннего нестяжательного подвига общежительных монахов, очень скоро превращается в крайность, в которой собственно монашеский подвиг зачастую выхолащивается и подменяется комфортным житием за счет вотчин. Это неминуемо приводит к нравственной деградации. Нестяжательство, в свою очередь, также, будучи взятым в своей крайности, неминуемо зашло бы в тупик, если бы окончательно возобладало в Церкви: перед лицом все более усиливающегося самодержавия с его тенденцией к вмешательству в дела Церкви, нестяжательская доктрина сделала бы Церковь абсолютно бессильной перед лицом государства, полностью лишила ее какой бы то ни было социальной роли в обществе. Возобладание нестяжательства как доминирующего направления в Русской Церкви, а не одной из возможных форм иноческого подвига, было бы чревато отчуждением Церкви от общества, возникновением между ними пропасти, что могло привести к потере духовной связи с народом, его расцерковлению и еще более стремительной нравственной деградации.

Ближайшие исторические события показали, что верх взяла тенденция иосифлян. Это объяснялось в значительной степени той идейной поддержкой, которую преп. Иосиф и его сподвижники оказывали великокняжеской власти в деле утверждения самодержавной монархии на Руси. Однако общий духовный упадок в русском обществе и отсутствие в среде позднейших иосифлян подвижников уровня самого преп. Иосифа (за исключением разве что св. митрополита Макария — в более поздний период) очень скоро обусловили нарастание кризисных явлений внутри Русской Церкви. Это привело уже к 1530-м годам к тому, что диктат государства над Церковью стал в Московской Руси почти что нормой отношений между светской и духовной властями.

Лекция 18

Дело архиепископа Серапиона Новгородского. Поставление митрополита Варлаама на Московскую кафедру. Русская Церковь в период правления митрополита Варлаама, его нестяжательские воззрения. Чудесное избавление Москвы от полчищ Мехмед-Гирея в 1521 г. Дело Василия Шемячича. Конфликт между митрополитом и великим князем. Низложение и ссылка Варлаама. Проповедь Исаака Жидовина. Поставление митрополита Даниила. Заточение Шемячича с помощью Даниила. Насильственное пострижение великой княгини Соломонии Сабуровой и повторная женитьба Василия III на Елене Глинской. Церковная деятельность Даниила. Гонения на нестяжателей. Положение митрополита Даниила после кончины Василия III, в период правления Елены Глинской. Участие Даниила в распрях между Шуйскими и Бельским. Низложение и ссылка Даниила.

Говоря о времени правления митрополита Симона, следует также отметить один весьма необычный для того времени эпизод — низложение с кафедры архиепископа Новгородского Серапиона. Соборное решение о лишении Серапиона кафедры было принято по причине несправедливо допущенного им отлучения преп. Иосифа Волоцкого. Подоплека этого дела была такова: игумен Волоцкий вследствие крайне неприязненного к нему отношения со стороны Волоколамского князя вынужден был проситься под руку великого князя Московского Василия III. Иосиф, разумеется, не мог предпринять столь ответственный шаг без благословения своего епархиального архиерея, каковым тогда был Серапион. К архиепископу в Новгород из Волоцкой обители был послан гонец, которого, однако, задержали по дороге, так как в новгородской земле в ту пору свирепствовала эпидемия моровой язвы. Посланец Иосифа принужден был вернуться назад. Тогда игумен отправил другого нарочного — к митрополиту, с изложением сути дела и обещанием по окончании эпидемии испросить прощение у Серапиона за вынужденное самовольство. Василий III, приняв во внимание ходатайство митрополита Симона за Волоцкого игумена и будучи весьма расположенным к преп. Иосифу лично, взял в 1507 г. Иосифо-Волоцкий монастырь под свое личное покровительство, обещая самолично просить за Иосифа перед Серапионом. Между тем, обиженный действиями Иосифа князь Волоколамский сумел настроить Новгородского архиерея против святого игумена. Серапион наложил на Иосифа отлучение. Однако амбициозный архиепископ не учел, что речь шла не о каком-то рядовом проштрафившемся монахе, а о великом подвижнике и мыслителе, авторитет которого был одинаково высок как перед лицом русского духовенства и монашества, так и в глазах великого князя. Кроме того, Иосиф по сути был совершенно невиновен, а тяжесть наказания была несопоставимо велика в сравнении с происшедшим. В конце концов оскорбленный своеволием Новгородского владыки Василий III устроил в Москве соборное разбирательство дела. Серапион при этом не смог произнести ничего вразумительного в свое оправдание кроме того, что он де «в своем чернеце волен вязати и разрешати». Василий явил гнев на Серапиона, и имевший дерзость при явной своей неправоте идти против великого князя архиепископ неминуемо поплатился сам: он был лишен священного сана и отправлен в московский Спасо-Андроников монастырь на покаяние.

Эпизод с осуждением Новгородского владыки показателен и в том смысле, что он уже весьма выпукло выявил новую расстановку акцентов в отношениях между властями светской и духовной. Внутрицерковное дело, казалось бы, разбиралось в соответствии с канонами — соборно и по справедливости, но во всем этом инциденте уже совершенно явственно проявляется со стороны великого князя тенденция к диктату в церковной жизни. Государь требует суровой кары для Новгородского епископа не только за обиду, нанесенную преп. Иосифу, но более за то, что тот дерзнул пойти против монаршей воли. Отсюда и жестокость, с которой обошлись с Серапионом, ничуть не меньшая той, которую он сам ранее проявил в отношении Иосифа. В этом деле Василий не столько ратовал за справедливость, сколь утверждал свое единодержавие, распространяемое уже и на сферу внутрицерковную.

Дело владыки Серапиона было последним наиболее значительным событием времени правления митрополита Симона. После 16 лет первосвятительского служения на Московской кафедре он скончался в 1511 г. Преемником митрополита Симона стал Варлаам, бывший прежде архимандритом московского Симонова монастыря. Митрополитов Зосиму и Симона как указанных великим князем кандидатов пусть и формально, но все же избирали епископы на соборе. Поставление митрополита Варлаама было осуществлено уже простым назначением его на кафедру, которое осуществил великий князь Василий Иоаннович. Ни о каком избрании в данном случае источники не упоминают вообще. Искаженное понимание византийского преемства Василием III привело к тому, что в отношении государя к Церкви окончательно закрепился стиль диктата, начало которому положил еще Иоанн III. Вообще же Василий Иоаннович уже вполне сознает себя самодержцем, царем всея Руси, хотя этот титул еще и не закреплен за ним официально. К сожалению, становление имперского сознания на Руси почти одновременно приводит помимо бесспорно позитивных моментов и к тем осложнениям в отношениях Церкви и государства, которые были характерны и для империи Ромеев. Самодержец не желает видеть рядом с собой сильного и авторитетного митрополита. И едва лишь Русь оформляет идею Третьего Рима (о ней еще будет сказано подробнее позже), как проявляется и оборотная сторона этой великолепной медали — политика государя в отношении Русской Церкви становится по-византийски гораздо более жесткой. Проблема заключается здесь не в самом желании монарха принимать участие в делах церковного управления, что в общем-то вполне нормально, а в том, что государство стремится подчинить себе Церковь, бюрократизировать ее, сделать своей подконтрольной частью вопреки православному экклезиологическому принципу: Церковь есть царство не от мира сего. Как показывает пример Иоанна III и Василия III, покушение государства на церковную жизнь началось задолго до Петра Великого. Петр не был новатором в этом вопросе, он лишь многократно ускорил темпы и увеличил масштабы принуждения, которому государство подвергало Церковь.

Василий III во время своего правления уже не только по своей воле поставлял Предстоятелей Русской Церкви, но и дерзал самочинно смещать митрополита всея Руси. Тем более это касалось епископов. Митрополит Макарий (Булгаков) в своей «Истории Русской Церкви» сделал такое замечание: при Иоанне III государем был удален с кафедры только один митрополит — еретик Зосима Брадатый. Причем вполне оправданно и без возражений со стороны иерархии. Василий III удалил также одного, но уже целиком своей волей, без согласия епископата. Иоанн IV Грозный свел с кафедры уже трех (причем один из них был умерщвлен по указу царя!), не считая тех двух, которые удалены были при его малолетстве происками бояр. И даже при кротком и набожном царе Феодоре Иоанновиче по внушению Бориса Годунова был сведен с митрополичьей кафедры владыка Дионисий. То есть весь XVI век проходит под знаком нарастающего давления государства на Церковь. Так что с беспрецедентного поставления Василием III митрополита Варлаама без соборного избрания по сути начался совсем новый этап во взаимоотношениях государей и Предстоятелей Русской Церкви.

Митрополит Варлаам возглавил Русскую Церковь в 1511 г. О нем сохранилось совсем немного сведений, но все же можно полагать, что это была личность незаурядная. Варлаам, бесспорно, был настоящим монахом-аскетом. Посол императора Максимилиана Габсбурга Сигизмунд Герберштейн называл митрополита «мужем святой жизни». Варлаам был близок по своим убеждениям к «нестяжателям» — заволжским старцам, к традиции преп. Нила Сорского. Василий III, по всей вероятности, остановил свой выбор именно на Варлааме, так как надеялся повторить предпринятую Иоанном III попытку изъятия церковных земель. Митрополит-нестяжатель мог, по мысли Василия III, поспособствовать государю в этом деле. Укрепление и расширение своего самодержавия, в том числе и в церковной жизни, для Василия было важнее секуляризации монастырских вотчин. Но в этом государь и новый митрополит так и не смогли найти общего языка. Варлаам, как показало его десятилетнее правление, четко разграничивал духовную и государственную сферы и отнюдь не желал идти на поводу у великого князя.