Курс на Юг

– Досадные неудачи! – презрительно фыркнул Греве. – Это так господа «просвещённые мореплаватели» называют потерю сначала Балтийской, потом Средиземноморской эскадр, а потом ещё и унизительный щелчок по носу, которым их наградили янки в Чесапикском заливе? Да, на какие только словесные ухищрения не пустишься, чтобы хоть чуть-чуть смягчить тягостное впечатление от поражений…

Камилла пожала плечиком.

– Думаю, ты не вполне прав, мон шер ами. Кабинет Гладстона у власти меньше трёх месяцев, и вину за все неудачи британская пресса валит на ушедшего в отставку Дизраэли и его министров. Автор этой статьи смотрит в будущее: без сильного флота Индию не удержать, и в Британии вовсю обсуждают новую кораблестроительную программу, которая позволила бы восполнить понесённые потери. Можешь не сомневаться, вскоре программа эта будет представлена в парламент, и я боюсь даже предположить, о каких суммах там пойдёт речь…

Греве кивнул и покосился на жену с подозрением. Его супруга – поистине обворожительная женщина, и в постели неподражаема, но… сколько раз его предупреждали избегать связей с чересчур умными и деятельными представительницами слабого пола? А ведь любой известной ему даме, попадающей под это определение, его жена даст сто очков форы по части разума и кипучей энергии.

– … но дело, конечно, совсем в другом. – продолжала Камилла, не замечая (или делая вид, что не замечает?) как вытянулась физиономия супруга. – Пока Гибралтар, Сингапур и подобные им приморские твердыни сидят, как пробки в бутылках, в самых важных для мировой торговли узостях – англичане могут чувствовать себя вполне уверенно. Что до броненосцев… – она мило улыбнулась и сделала ещё глоточек кофе, – то они могут наклепать сколько угодно, верфей и заводов в Англии достаточно, да и мастеровые пока не все взяты во флот матросами. Впрочем… – Камилла сложила газету, – я уверена, что твои бывшие начальники хорошо это понимают.

Барон медленно кивнул.

– Ладно, что это мы о политике, да о политике? – она улыбнулась мужу и, шурша накрахмаленными юбками, поднялась со стула. – Я буду ждать в каюте милый Шарль. Как только закончишь свои скучные дела – приходи. Надеюсь… – на этот раз улыбка была откровенно вызывающей, – …надеюсь, мы до ужина найдём занятие поувлекательнее.

И выпорхнула за дверь, оставив лёгкий аромат корицы и жасмина.

Барон проводил жену взглядом, помотал головой, отгоняя соблазнительное видение того, что ждёт его в каюте, и подошёл к стоящему в углу салона бюро на гнутых ножках. Ключиком, привешенным к часовой цепочке, отпер ящик. Вытащил конверт из толстой тёмно-коричневый бумаги, извлёк из него листок – и нахмурился. В верхнем углу, на синеватой веленевой бумаге, красовался лиловый штамп Морского министерства Российской Империи.

«Привет и долгие годы жизни тебе, Гревочка, друг любезный! Вроде, и двух месяцев не прошло с нашей прошлой встречи – а сколь много в них уместилось! Для начала, прошу извинить меня за то, что не смог присутствовать на твоём бракосочетании; назначение моё в Триест, в нашу делегацию на конференции по Суэцкому каналу, в самый последний момент было отменено. Заодно сорвалась и поездка в Европу, которой я намеревался воспользоваться, чтобы посетить ваше с прелестной мадам Камиллой торжество. Что поделать, mon amie, служба, служба! Письмо это отсылаю не обычной почтой, а с оказией – позже ты поймёшь, почему…»

Добравшись до этих строк, барон Греве пожал плечами. «Оказия» означала дипломатическую корреспонденцию русского консула в королевстве Бельгия – пакет из тёмно-коричневой бумаги был доставлен ему на дом посольским курьером, что, наряду с казённой адмиралтейской печатью, подтверждало особый статус послания, весьма далёкий от дружеской переписки. С тех пор барон не раз и не два перечитал послание Остелецкого – слишком уж важными и тревожащими были содержащиеся в нём известия.

«…всё понимаю, друг мой: сладость медового месяца, новые знакомства, вхождение в высший свет, да ещё сугубо деловые хлопоты – как же, целая пароходная компания, это тебе не дежурная вахта на «Крейсере»! Однако же – памятуя о службе государевой, которая, смею надеяться, и для тебя пока ещё не пустой звук, принуждён обратиться с просьбой. Ведомство, которое я в настоящий момент имею честь представлять, до крайности заинтересовано в том, чтобы ты изменил планы и предпринял вояж – и не куда-нибудь, а к берегам Южной Америки, к самым скалам Магелланова пролива, которыми мы с тобой и с товарищем нашим Серёжкой Казанковым бредили ещё в Училище. Кстати, о Казанкове – он сейчас направляется в город Новый Йорк на борту корвета «Витязь», где состоит в должности старшего офицера. Да ты, наверное, помнишь – его спускали на воду в день нашей встрече в Петербурге, и мы даже слышали учинённую по сему поводу салютацию. Это, скажу тебе, Гревочка, какая-то нерусская поспешность и поворотливость: всего полтора месяца прошло с момента, когда судно покинуло стапель Балтийского завода – а его уже достроили и оснастили для первого плавания. Глядишь, и встретитесь сmonsieur Казанковым; конечно, Южная и Северная Америки изрядно отстоят одна от другой – а всё же это ближе, чем от твоего Остенде или наших столичных пенатов.

Касательно поручения, которым моё начальство намерено тебя обременить. По причинам, которые должны быть тебе понятны, я не могу изложить их в этом послании. Поступим так: в конце мая я буду во Франции, в Париже, там и встретимся. Я подробнейше тебе всё объясню, а заодно, отметим изменение твоего семейного положения, как подобает старым товарищам. Счастливец ты, Гревочка: мне-то с моими невысокими чинами ещё нескоро светит получить разрешение на брак; впрочем, пока я и намерения-то такого не имею. Что до нашего Серёжи, то он, сдаётся мне, до сих пор хранит в сердце траур по ненаглядной своей Ninon, и даже недавняя военная компания не принесла бедняге душевного спокойствия. Ну да Господь ему и судья и утешение.

Засим – прощаюсь, и рассчитываю на скорую встречу. По прибытии в Париж потрудись остановиться в отеле «Le Meurice». Говорят, гостиница эта весьма недурна; я сам тебя там разыщу.

P.S. Кстати, о жизни семейной – советую, искренне советую, дружище, помозговать о том, как представить предстоящую поездку очаровательной madame Gr`eve. Жёны – они, брат ты мой, такие: неохотно отпускают мужей от себя, особенно сразу после свадьбы. Не хотелось бы, чтобы моя просьба обернулась для тебя семейными неурядицами…»

Барон дочитал письмо до конца, сложил в конверт, запер в секретер, и задумался. Совет Остелецкого, содержавшийся в постскриптуме, был далеко не праздным: следовало, в самом деле, как-то объяснить Камилле предстоящую отлучку. Планируя бракосочетание, они собирались в начале июня отправиться в долгое свадебное путешествие на «Луизе-Марии», для того и проверяли судно после ремонта в нынешнем плавании. Теперь планы придётся пересматривать.

Взгляд его упал на книжный, вишнёвого дуба, шкаф. На верхней полке красовались нарядные переплёты собрания сочинений французского писателя и футуровидца Жюля Верна. Барон души не чаял в его романах, проглотил из бессчётно ещё во время учёбы в Морском Училище – и, оказавшись в Бельгии перво-наперво выписал из Парижа дорогущее издание в богатом коленкоровом, с золотым тиснением, переплёте и иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой. Камилле же, не одобрившей увлечения «низкопробной беллетристикой» (её собственные слова!) он заявил, что приобрёл книги чтобы попрактиковаться во французском – благо, русские переводы он знает едва ли не наизусть.

Решение пришло сразу: если лорд Гленарван превратил свадебное путешествие на яхте «Дункан» в спасательную экспедицию – то почему бы ему, барону Греве, не совместить своё свадебное путешествие с выполнением поручения ведомства, в котором состоит Венечка Остелецкий? В конце концов, чем шотландский аристократ лучше остзейского барона? Надо только найти романтический и убедительный повод, способный увлечь воображение новобрачной.

Барон задумался – недавно в одной из брюссельских газет ему попалась любопытная заметка. Тогда он посмеялся и выбросил её из головы – но теперь она может прийтись весьма кстати. Надо, решил барон, сразу по возвращении, разыскать автора, чтобы спланировать всё ещё до встречи с Остелецким в Париже. К тому же, если верить некоторым сугубо деловым корреспонденциям, напечатанным в газетах, поездка эта может оказаться весьма полезной для семейного предприятия, в которое превратилась теперь пароходная компания, приданое баронессы Греве.

И барон потянулся к нижней полке шкафа, где хранились подшивки газет и журналов.

III

Красное Село, возле Санкт-Петербурга.

Май 1879 г.

Остелецкий дал лошади шенкеля. Рыжая донская кобыла (лошадей им дали казаки, состоявшие при штабных конюшнях, предупредив, что выбрали для «ихних высокородий» коняшек посмирнее, потому как знамо дело, моряки) фыркнула, вылетела вслед за гнедой графа Юлдашева на гребень холма – и встала. Дальше дороги не было. Склон обрывался песчаной кручей, и внизу, в дюжине саженей, в узком дефиле, проходила на рысях батарея лейб-гвардейской конной артиллерии. Донской казачьей батареи. Могучие вороные кони, по шесть в запряжке, чёрная с красными лампасами и выпушками форма ездовых и фейерверкеров, ротмистр, батарейный начальник – сбоку колонны, в клубах пыли, поднятой высокими колёсами орудий и передков, что-то неслышно орёт, и пышный султан развевается над каской с золочёным налобником в виде двуглавого орла…